Любезные господа, убедительно прошу вас не кривить губы, читая следующий далее набор закавыченных банальностей. Обещаю совершенно неожиданное их разрешение, после которого, возможно, вы вновь вернётесь к цитатам.
• «…С каждым годом растёт в России число периодических изданий. С каждым годом увеличивается армия работников пера. Несмотря на это, существующие органы печати не уделяют внимания интересам и нуждам этой многочисленной группы интеллектуальных работников, исполняющих такую важную общественную функцию»…
• «Трудно указать в настоящее время другую общественную группу, материальное и социальное положение которой было бы так шатко, так плохо обеспечено. Необходимость напрягать свои нервы и свой мозг, чтобы поспеть за быстро текущими событиями дня, раньше или позже истощает самые крепкие силы. Прославленных журналистов, избалованных многотысячными окладами, часто выбрасывают, как использованную и ненужную вещь»…
• «Если нелегка доля столичных журналистов, то в провинции, в особенности в её отрезанных от культуры глухих уголках, положение работников пера часто равносильно нужде и бесправию, которым нет конца»…
• «По мере того, как всемогущий хозяин жизни — капитал — будет всё более подчинять себе прессу, громко именуемую одной из великих держав, процесс обезличения и закабаления работников пера примет ещё более широкие размеры»…
• «…Мы должны помнить, что никакое улучшение материального и социального положения тружеников пера невозможно, пока они не проникнутся сознанием своих профессиональных интересов, сознанием, что силе капитала, всё более подчиняющего прессу себе, необходимо противопоставить силу тех, кто своим трудом создаёт величественное здание периодической печати»…
Ну и ещё чуть-чуть по поводу внесения в Госдуму нового законопроекта о печати
• «Против кого направлен законопроект? Сомнений быть не может. Дело, разумеется, не в журналистах… Враг — гласность. Ей объявлена война. Служители печати — только неприятельская армия».
• «Страх — вот двигатель, на который возлагает все свои надежды законопроект. По адресу каждого, кто имеет в виду примкнуть той или иной стороной своей деятельности к печатному слову, посылается грозное предостережение. По-видимому в твёрдом расчёте на то, что опасности, связанные с этим занятием, значительно сократят круг лиц, готовых посвятить ему свои силы, и особенно материальные средства».
Боюсь, вы больше не выдержите цитат, а потому прервусь и объясню. Это было написано в первом номере журнала «Журналистъ», который вышел ровно 92 года назад. То есть в начале января 1914 года. Проект закона о печати вносился тогда в Госдуму правительством, а точнее — министром внутренних дел. Проект горячо обсуждался обществом. Правительственный вариант вызвал у депутатов и журналистов примерно те же сомнения, которые вызывает возможный правительственный законопроект и сегодня. 92 года назад в «Особом мнении» депутатов от оппозиции (а среди них были известные вам имена Милюкова, Маклакова, Ефимова) утверждалось, что правительственный вариант закона «…по содержанию своему находится в непримиримом противоречии с началами действительно освобождённой печати, возвещённой Манифестом 17 октября». Сегодня вместо «Манифеста 17 октября» можно подставить действующий Закон о СМИ, который раздражает воинствующее чиновничество, несмотря на то, что за минувшие полтора десятилетия оно отковало в юридических кузницах столько оружия против гласности, что хватило бы и на них самих.
Настоятельно рекомендую зайти на наш сайт и распечатать (для удовольствия или анализа — как кому) первый факсимильный номер журнала «Журналистъ» www.journalist-virt.ru/files/jur1914.pdf — всего-то 28 страничек А4: от обложки до рекламы свечей «Анузоль» (Гедеке и Кo) для быстрого, удобного и безболезненного излечения геморроя.
Кроме интересных статей профессора Владимира Максимовича Фриче — основателя и первого редактора «Журналиста» (по его книгам, кстати, учился и нынешний декан журфака МГУ Ясен Николаевич Засурский), там вы встретите ряд известных имён, а также раздел «Хроника».
Клянусь: когда мы с Фондом защиты гласности заводили в современном «Журналисте» ежемесячный раздел «Хроника беззакония», то в глаза не видели тех первых номеров, сделанных профессором Фриче. А всё — один к одному. Будто и не было этих 92 лет… Журналистов штрафовали, сажали в долговые тюрьмы, потом их выкупали. Начальство шумело о клевете, защищало честь и достоинство. За сидельцев вступались организованные и неорганизованные граждане, меценаты и жёны выкупали их… Всё несколько другое, но это лишь вопрос стилистики (как и в приведённых выше цитатах). Взаимоотношения ничуть не изменились, и порой возникает чувство, что Россия не переболела когда-то детскими болезнями свободы. Начинать сначала невредно. Просто надоело.
О журнале я мог бы рассказывать много, но статья о другом. Если вам хочется почитать современный «Журналист», это легко сделать на сайте http://www.journalist-virt.ru, нажимая на обложки номеров или кликнув на строчку в меню «Смотреть журналы».
Свобода слуха
Термин «свобода слуха» (как альтернатива свободе слова) принадлежит Лидии Графовой. То есть прежде журналист с трудом вытаскивал свободное слово на газетную трибуну, но уж коли вытащил — общество бурлило, герои расследований рыдали, а партия, чтобы в очередной раз продемонстрировать обществу, кому именно принадлежит честное слово, глушила героев негативных публикаций, как рыбу в пруду. И неважно, что оглушённой рыбе позволялось отлежаться в номенклатурном аквариуме, чтобы возглавить список молчаливых рыб в другом водоёме. Главное — журналист, выступивший от имени общества, знал: его публикация была эффективной.
Можно вспомнить материалы самой Лидии Графовой или, например, совершенно уникального журналиста Анатолия Рубинова, который всю свою советскую жизнь сужал зоны табуированного пространства. Почтовое ведомство вообще страшилось его «меченых атомов» — писем, посланных из разных концов страны на его адрес, когда точно фиксировались сроки доставки. Но после его статей принималась масса серьёзнейших решений. Программа перевода Москвы с дровяного на газовое отопление принята после его статьи «Этот поезд нужно остановить» (речь шла об эшелонах с берёзовыми дровами). Другая его статья привела к массовому сбору пищевых отходов для откорма свиней. Потом открылись Бюро добрых услуг. Появились первые в СССР брачные объявления. Ввели зимнее и летнее время. Была введена почтовая индексация городов, и на конвертах стали писать индексы. Потом на пачках с сигаретами появилась мерзкая надпись «Минзрав СССР предупреждает: курение вредит вашему здоровью». Я говорил Анатолию Захаровичу, что этой надписью курящие зомбируются на болезни. Он только смеялся. Он никогда не курил. А движение потребителей? А совершенно сумасшедший раздел «Если бы директором был я…» в Литгазете? И это всё (и не всё вовсе!) — один только Рубинов. Не говорю, всегда ли хороша была его инновационная деятельность, говорю о другом. Инновации случались после каждой его статьи (или цикла статей).
Да, была цензура. Её удавалось преодолеть в 9 случаях из 10 ещё и потому, что по проблемам самых жёстких табу (правозащита, диссиденты, свободные профсоюзы, большинство уголовных преступлений партийной номенклатуры и т.п.) журналисты в советскую прессу не писали. Да и в стол не всегда. Когда областной партийный секретарь на Украине, угощая приехавших за опытом сибирских коллег всякой всячиной, бьётся об заклад, что нет такой сибирской еды, которую он не добыл бы для них, сибиряки едят икру ложками, восторгаются хариусом, вкушают салаты с кедровыми орешками и часа в три ночи вдруг говорят: «А медвежатинки-то не было! Проиграл! Проиграл!». А он им в ответ: «Ща будет!». И убивают в крошечном городском зоопарке молоденького любимца детворы — мишку Кузю. И скармливают его обожравшимся сибирским дядькам. Про это советская пресса не писала. Но иногда добывала компрометирующие бумаги — и тем самым через обложенного негласным компроматом секретаря освобождала дорогу для своих текстов, спасала местных, вовсе беззащитных, диссидентов от психушек и вообще разговаривала с партийным бонзой на «ты».
Добрые цензоры дали мне как-то на пять минут полистать их толстенные тома с запретами. Честно, почти ничего не запомнил. Одно поразило и врезалось в память: запрещалось писать о промышленном убое советскими флотилиями молодняка китов. А раз запрещалось, значит, это было! Вообще советская цензура была во многом сюрреалистична. Скажем, в какой-то момент пришёл запрет на публикации об эсперанто-клубах. Какую опасность увидели в них партийные лидеры — трудно сказать. Может, представили себе гипотетическую ситуацию: они выходят на людную улицу (уже невероятно!) — а ИХ народ говорит на непонятном ИМ языке? От такого ужасного сна могли выпасть брови…
Но если раньше власть замечала ВСЁ, то обиды нынешней журналистики в том, что власть не замечает НИЧЕГО! По Лидии Графовой — свобода слуха. Собака воет — ветер носит — караван идёт.
К Лидии Ивановне — со всем почтением. Она — женщина-подвиг, взявшая на хрупкие плечи проблемы беженцев и вынужденных переселенцев и ведущая от их имени диалог с чиновничеством. Но только я её огорчу: ВРАНЬЁ! Враньё, что это великое ухо к информации глухо. Всё ещё хуже. Это игра, у которой есть подсознательные корни, гнездящиеся во властных комплексах и страхах. В чём-то власть похожа на героя романа Макса Фриша «Назову себя Гантенбайм». Герой всю жизнь играет разные роли, чтобы уклониться от реакции на правду жизни (или от участия в неприятных для него сторонах этой жизни). В частности, играет в слепца. Ходит с собакой-поводырём. Не день, не месяц, а годы. И когда решает снять очки, выбросить опостылевшую трость и встретить любимую в аэропорту как обычный здоровый человек, он уже не может этого сделать. Прилетевшая самолётом женщина дарит счастливый поцелуй своему любовнику, не подозревая, что ожидающий её слепой всё видит. И слепой уже не может разрушить годами взращиваемую ложь. Если память не изменяет (давно читал), он вновь надевает чёрные очки. Так заканчивается роман. Но так не может закончиться сюжет о власти.
Власть тоже делает вид, что не видит, не замечает того, о чём говорит пресса. Пусть растут все цветы! Мы их даже косить не будем. Сами завянут. От общественного и нашего безразличия. Но это до момента, пока СМИ не начинают оказывать существенного влияния на общество (или на т.н. элиты, внимательно следящие за тем, как реагирует власть на разные публикации; это для того, чтобы элиты успели вовремя сменить смокинги на демократичные пиджаки, толстовки или френчи). Примеров сколько угодно: смена редакторов в «Известиях» — наиболее характерный. При этом власть в тасовке журналистской колоды напрямую не участвует, а действует через «трансформаторы» близкого ей бизнеса. Даже указания давать не нужно — бизнес чувствует возрастающее напряжение власти и меняет предохранители, не дожидаясь, пока они сгорят.
Интересно, что когда идут разговоры о неэффективности прессы и безразличии власти, никто обычно не вспоминает Указ-810 «О мерах по укреплению дисциплины в системе государственной службы», подписанный президентом Ельциным 6 июня 1996 года и подтверждённый подписью президента Путина 27 июня 2000 года. Пункт 3 этого Указа [1] непосредственно обязывает органы государственной власти рассматривать критические публикации в любых СМИ за три дня и давать ответ редакциям в течение двух недель. Более того, указ сформулирован так, что органы прокуратуры не могут не принять эти материалы к рассмотрению. Единицы СМИ используют этот Указ в борьбе за действенность публикаций («Новая газета», например). У большинства не находится ни времени, ни желания, ни смелости этим заниматься. Один скандал сменится другим, одно событие — следующим («за каждой далью — даль, за каждым валом — вал»), и хорошо, если обойдётся без суда, на ведение которого нет ни времени, ни денег. Зачем тогда языками трепали? А работа такая. Многие языки давно уже не тупы и не остры. Варёные это языки, готовые к покупке, продаже, дегустации и употреблению.
Свобода зрения
Свободы зрения нет! Если власть делает вид, что никого и ничего не слышит, то реакция на картинку у неё отменная. Не успеет птичка дочирикать, как ей уже шейку-то и свернули. Захват и перезахват телевидения — перманентная операция, длящаяся полтора десятилетия нашей странной свободы. Рассказывать об НТВ, ТВ-6, о реформах ВГТРК, отобравших кусок эфира у регионов — это повторять то, что ещё свежо в памяти. Кроме самых скандальных историй, перемены в эфире совершались обычно так же, как в «Известиях»: менялись редакторы, изгонялись и восстанавливались информационные блоки. Можно просто назвать фамилии: Киселёв (ну и что, что я никогда не любил его?), Парфёнов, Шустер, Сорокина, Романова… Продолжайте, господа. Попцов? Конечно, и он тоже. Умный. Осторожный. Прыгавший не на возможную высоту, а на ту, которую сам себе позволял. Допрыгался… Вокруг каждого имени нарастает история, которую вы помните. Но это изгонялись как бы не темы, а люди (вместе с темами). Прямая цензура всегда приводила к скандалу. А тут вдруг…
Не знаю, как к вам, но ко мне из склепа явилась Прекрасная Дама — вся в шелках и нафталине, прямо 4 ноября, в День народного единства. Я смотрел телевизор, слушал радио, читал Интернет. О, как прекрасно было это единение! Весёлое солнце, добрые дела, межконфессиональное согласие, президент и сопровождающие его светлые лица, студенты, убирающие мусор у озера и спасающие кошек, добрые олигархи, финансирующие олимпийский спорт. Гражданин Минин, князь Пожарский. Не упоминался почему-то забытый всеми князь Трубецкой, имевший за те же деяния звание «Спаситель Отечества» и правивший страной до коронования Михаила Романова. Ну да ладно, всех не упомнишь…
Не ёрничаю. Было, было это восторженное чувство. Я щёлкал пультом, прыгая с канала на канал. И радость только прибывала, заполняя пустоты и неровности моего либерального сознания.
— Тебе нравится?
Незнакомка, появившаяся на экране, была прекрасна и не имела изъянов. Она сидела вполоборота и поглядывала на меня искоса. Что-то поразительно знакомое и родное было в её лице. Я переключил канал. Но она была и там. Вновь переключил. Она погрозила мне пальчиком, повернулась в анфас, расстегнула белую блузку, сняла накладную грудь, сверкнула желтушными глазами и наконец улыбнулась щербато, обнажив розовые клыки.
— Узнал! Узнал! — и голосок её, секунду назад казавшийся валдайским колокольчиком свободы, загудел надтреснуто царь-колоколом. — А некоторые делают вид…
— Но, мадам! Вы же мертвы!
— Цензура бессмертна! Не хотите жить со мной как с законной супругой, буду девушкой по вызову. Удовольствие даже острее. Ваше дело создавать информационные паузы, а моё — их заполнять.
Теперь-то я знаю: пока болтал с воскресшим призраком, московская милиция пропускала сквозь металлоискатели тех, кто двигался на митинг «праворадикальных организаций»… Сами митингующие назвали это «Маршем правых сил» (иногда — «Правым маршем»). Шли от памятника Грибоедову по Бульварному кольцу к памятнику святым Кириллу и Мефодию. На REN-TV всё-таки проскочил сюжет со скинами. Но скины маршировали не одни. Организатором выступил Евразийский союз молодёжи (ЕСМ). Детище Александра Дугина, который породил ещё и «новую опричнину». Чем она отличается от ЕСМ, трудно сказать, но имена разные. С ними были Движение против нелегальной эмиграции (ДПНИ), Национально-патриотический фронт (НПФ), «Память», Русский общенациональный союз (РОНС), общество «Правда», Русское общественное движение (РОД), «Национал-патриоты России» (НПР), «Русский порядок», Литературно-философская группа (ЛФГ), «Бастион», «Союз офицеров», «Красный блицкриг», Национально-державная партия России (НДПР), «Славянский союз». Появились там представители ЛДПР и Союза православных граждан. Впереди шествовали красавицы-барабанщицы в униформе. Над колонной трепетала растяжка «Русские идут!»… Ещё дальше лозунги «Россия — всё, остальное — ничто!», «Россия против оккупантов!». По разным оценкам в митинге участвовало 2-3-5-6 тысяч человек. Средний возраст — 25 лет. Колонну встретили несколько антифашистских листовок на фонарных столбах, да еще пара-тройка таких же лозунгов на стенах. Ещё кто-то швырнул перед колонной петарду.
ИТАР-ТАСС коротко сообщил, что в рядах митинга Евразийского союза молодёжи были замечены 10 человек, нёсших флаги с фашистской свастикой — они были отправлены в ближайшее отделение милиции. Позже на митинге задержали двоих организаторов, которых обвинили в преднамеренном превышении заявленного числа участников акции.
Уже 5 ноября в утренней программе «Эха Москвы» Ирина Петровская скажет: «Этого события никто не заметил. Кроме РЕН-ТВ. И это конечно совершенно поразительно. Совершенно поразительно».
Неожиданно понял, почему на Правом марше не было нацболов и коммунистов. Да ведь они называют себя левыми! Коммунисты 6 ноября потусовались в центре, зашли в Мавзолей, возложили цветы к могилам у Кремлёвской стены. А лимоновцы поклялись вместе с коммунистами выйти на демонстрации 7 ноября. И вышли. И отметили 88-ю годовщину Революции. Об этом СМИ сообщили, а телеканалы дали картинку.
Но почему же о Правом марше все промолчали? Неприлично? Или власти считают этот марш грязным мазком на прекрасной картине нового праздника? Надеюсь, у вас нет сомнений в том, кто именно вытащил Цензуру из конституционного склепа? Уж конечно не журналисты. И это так удобно! Не нужно вслух ни одобрять, ни порицать. Если общество этим беременно, оно рано или поздно разродится. Кем? Как всегда, «неведомой зверушкой»…
6 ноября, в воскресенье, телевизор не рассказывал о «Марше против ненависти» в Санкт-Петербурге. По разным радиостанциям информация промелькнула через запятую. В Интернете сообщения были.
Напомню, что впервые этот питерский Марш состоялся 31 октября прошлого года — в день рождения Николая Михайловича Гиренко — учёного-этнографа, коренного ленинградца, пережившего блокаду и погибшего от фашистской пули 19 июня 2004 года. Стреляли через дверь. Расследование убийства было взято под контроль губернатором. Никого не нашли, несмотря на то, что на сайте Владимира Попова, провозгласившего себя «верховным правителем Русской республики» опубликован «Приговор №1», в котором Н.М.Гиренко «обвиняется» в противодействии национализму и экстремизму. Цитирую: «Мы помним громкий и скандальный процесс, который уже несколько лет идёт в Великом Новгороде против редактора газеты «Русское вече» Павла Иванова, обвиняемого инородцами в возбуждении национальной вражды с помощью своих публикаций. Суд этот давно уже стал политической акцией. Обвинительную экспертизу по публикациям газеты «Русское вече» проводил не кто иной, как обвиняемый Николай Гиренко. Среди последних «дел» Николая Гиренко можно назвать идущий сейчас в Ленинском федеральном суде г. Санкт-Петербурга процесс по делу «об экстремистской группировке «Шульц-88″». Завершается «Приговор №1» так: «Защита не представила убедительных доводов в отношении обвиняемого и по совокупности вышеизложенного считаю Гиренко Н.М. убеждённым и неисправимым врагом русского народа и приговариваю его к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор привести в исполнение после утверждения его Верховным правителем Русской республики. Утверждаю. Попов В.Ю. 12 июня 2004 г.».
Даже если это блеф, то блеф наказуемый. Ведь существует уголовная ответственность, например, за ложную угрозу теракта (от 5 до 10 лет лишения свободы). А ложное взятие на себя ответственности за совершенный теракт — это пустое? И ложное ли оно? Ведь очевидно, кому мешал Николай Гиренко! Однако, «верховный правитель», зам председателя «народной национальной партии», «советник заместителя председателя Государственной Думы» (интересно, которого?) — на свободе.
Но не о нём сейчас речь. Власти «постеснялись» информации о Правом марше, выпустив из засады Цензуру с большими ножницами. Так? Но почему не рассказать о «Марше против насилия»? О том, что в этом крошечном марше (250-300 человек) приняли участие представители «Яблока», СПС, «Авангарда красной молодёжи», партии «Наш выбор», НБП, движения «Оборона», Гражданского фронта, ассоциации марксистских организаций. Почему не озвучить лозунги акции: «Позор городу, где убивают гостей», «Расизм — позор Питера», «Сколько ещё смертей?» (под этим плакатом шли около 30 африканский студентов)… Вопрос был не праздный. Сегодня, спустя почти два месяца, на счету питерских фашистов ещё два убийства.
Но вернёмся в краснознамённый ноябрь. Там возникло новое табу — и ни 6, ни 7 ноября никто не говорил о годовщине Октябрьской революции. Даже как о перевороте не упомянули. Будто не праздник Госдума отменила, а само событие. Отметили только годовщину военного парада на Красной площади. Четыре десятка участников этого парада прошли по главной площади страны, и их приветствовал мэр Москвы Юрий Лужков.
Калейдоскоп глупостей на фоне чужих пожаров
Если глупости идут врозь, то как бы наплевать, если в совокупности (сиречь в куче), то возникают очень сильные сомнения в состоянии и здоровье авторов, и их хочется вызвать на сцену.
Интернет и газеты наполнились «утечками» об очередном «сером брифинге» в Кремле для федеральных телеканалов, представителям которых вручили «памятки». В памятках рекомендованы понятные людям термины вместо непонятных заимствований. Слово «шахид» нужно менять на «террорист, смертник», вместо «моджахед» следует говорить «боевик». Не нужно говорить «ваххабит», а нужно — «исламский боевик». Слова «амир, эмир, имам, шейх, полевой командир» следует заменять словосочетанием «главарь бандформирования». Соответственно «джемаат» — это «террористическая организация», «джихад» — «диверсионно-террористическая деятельность», «пояс шахида» — сумка со взрывчаткой… Есть и персональные термины. Должность Ахмеда Закаева теперь должна звучать так: «рупор боевиков».
Мистическое, жреческое действо по замене имён не в состоянии изменить понятия. Оттого, что мы войну, например, назовём «восстановлением мира», люди не перестанут стрелять и гибнуть. Есть и более жёсткие примеры таких подмен, не хочу играть словами. Но хочу понять: это борьба за чистоту русского языка или за чистоту наших мозгов от информации?
Когда начались погромы в предместьях Парижа, российские СМИ среагировали на них глухо. Сообщали, показывали, но избегали комментариев. Число поджогов росло, количество ограблений, избиений, вандализма тоже. Появились жертвы, были потерпевшие из России. Тысячи и тысячи авто превратились в дымящиеся скелеты европейской цивилизации. Поджоги и грабежи прокатились и по другим городам Франции, сам Париж их не избежал. Потом поджоги в Брюсселе. И в Германии машины горели. Вдруг стало очевидным, что стабильная старая Европа не так стабильна, как это представлялось. Пришлось комментировать, и получилось это неожиданно глубоко и точно. С той лишь разницей, что собственные проблемы мы так не анализируем. Репортажи Жанны Агалаковой из Парижа были честными. Оказалось, что толерантность и честность не противостоят друг другу. Требование к эмигрантам исполнять законы страны, в которую они прибыли, — проявление не расизма и ксенофобии, а равенства и демократии. Я вынес из этих репортажей даже больше, чем в них было сказано: через картинку, через мимику действующих лиц. И именно отсутствие честного разговора о российских проблемах приводит к разговору нечестному. И вполне в формате такого разговора — защищать уфимских омоновцев, избивавших граждан, называть фашистов хулиганами, молчать, лгать, обзывать приезжих в комсомольском задоре — мусором. Социально близкие власти элементы тоже чуют, когда на них ругаются всерьёз, а когда — на публику.
Явление чего-то железного
На Петровке, 38 восстановили памятник «железному Феликсу». Говорят, ветераны посоветовали. Мне тоже недавно посоветовал один журналист. Сменить взгляды.
— Оглянитесь вокруг! Вы зациклились на ваших демократических идеях, а страна уже другая, живёт по-другому, думает о другом. Ваши взгляды и ваше письмо — полный отстой! Не только я так считаю. Многие так считают! Кто — неважно!
Чёрт возьми, как раз важно — кто. И почему — тоже важно. Страна та же самая. Только власть растеряна и напугана. Напугана чужими цветными революциями, которые вряд ли способны изменить жизнь народа к лучшему, но, безусловно, способны сменить её — власть. На закатном этапе реального социализма «органы» выращивали националистов-провокаторов, чтобы напуганный народ только в этих «органах» видел своё спасение. И сейчас во всех этих националистических и нацистских партийках да союзах наверняка полно «своих людей из органов», но теперь они могут только наблюдать процессы, но не управлять ими. Власть начала создавать разнородные молодёжные организации, намериваясь руками молодых защитить себя в случае появления малиновых, клюквенных или берёзовых популистов-революционеров. Но дети в этих организациях растут быстрее, чем стареет власть. И если вдруг дети почувствуют себя реальной силой, то они сожрут не только врагов власти, но и саму власть, а потом начнут пожирать окружающих и друг друга, ибо ничего другого не умеют.
Возраст бандитов, устроивших побоище в Нальчике — от 19 до 25 лет. Средний возраст участников Правого марша — 25 лет. «Идущие», «Наши» и все остальные — 19-25 лет. Национал-большевики — 19-25 лет. Французские погромщики — 14-23 года.
Есть чего испугаться? Наверняка. Какое лекарство от страха? Реанимировать Цензуру? Молчать и ждать, пока накопится критическая масса, и мы взорвёмся изнутри? Ваши революционные игрушки, господа, легче запустить, чем остановить. За что вы хватаетесь, услышав слова «культура», «образование», «цивилизация»? За кошельки или за маузеры. Или ни за что? Вы игнорируете их? Прекрасная Дама из склепа решит ваши проблемы?
Полноте, господа! Она поступит, как поступала всегда. В последний момент бросит вас, возьмёт в руки флаг революции, обнажит красивую накладную грудь и встанет над баррикадой как символ вашего поражения. Ваш союзник, господа, — правда, честное слово народа. Впрочем, вы не верите ни в слово, ни в народ, ни даже в собственную показную мудрость.
Что может и чего не может журналистское сообщество
Несколько лет назад меня обозвали агентом Кремля. За то, что развил бурную деятельность по превращению творческого Союза журналистов в профессионально-творческий (то есть с сильным профсоюзным элементом). Потом поняли, что никто меня не нанимал, никто не платил мне денег. «Инициативник»… И успокоились. Но позже, совершенно независимо, питерские журналисты предлагали то же. И курганские. И екатеринбургские. И многие другие.
Журналистское сообщество разобщено. Это факт. Муниципальные СМИ вообще под дамокловым мечом закона о местном самоуправлении. Другие зависят от хозяев. Третьи — почти напрямую от федеральной власти. Только правозащитные организации вытаскивают из гибельной трясины то одного, то другого журналиста, то одно, то другое СМИ. Теперь вот и неправительственные организации под дамокловым мечом — уже другого закона, для них принятого.
Бывшие журналисты — такие как Павловский — перешли к т.н. прямому действию, став политтехнологами. Когда набор идей был исчерпан, а кушать всё ещё хотелось, политтехнологи стремительно и убеждённо начали переодевать пиджаки под цвет ситуации (или вопреки этому цвету). Их технологии что-то брали у пропаганды, что-то — у психологии. Цель — превращение общества в управляемый механизм. Это действительно легко, пока общество не осознает, что им манипулируют.
Помню, стоял в скучной толпе, стремившейся проникнуть в единственную из двенадцати открытую дверь Дворца спорта. Из интереса я чуть-чуть надавил плечом на плечо соседа справа. Через пять минут весь пузырь очереди начал сжиматься и смещаться вправо. Потом проделал то же с левым плечом. И вот так, резвяся и играя, добрался до входа.
Это другая профессия — PR. Это не журналистика, а нечто совершенно противоположное.
Наш этический кодекс действует. Но только тогда, когда о нём вспоминают. Например, на заседаниях Судебной палаты по информационным спорам при Президенте РФ (расформирована В.В.Путиным сразу же после первого избрания). Или на заседаниях Большого Жюри Союза журналистов. Вот признайтесь хотя бы себе: когда вы в последний раз обращались к Кодексу профессиональной этики российского журналиста? Не мучайтесь. Вот адрес: www.medialaw.ru/selfreg/3/3.htm. Считайте, что вы обратились к нему сегодня. Если бы мы были жёстким сообществом, живущим как по гражданским, так и по корпоративным законам, с нами бы стоило разговаривать, на нас стоило бы обращать внимание.
Справиться с отдельным журналистом легко. Если за него вдруг не вступается всё сообщество. Несколько раз мы использовали чешский метод информационной волны, когда одновременно десятки изданий говорят об одной проблеме, направляя потом свои газеты или распечатки передач по властным адресам. Так мы защищали газету «Добрые соседи» (Марий Эл), сидельца-эколога Гришу Пасько, вдову и дочь пожарника — полковника Арсюкова, погибшего при тушении телебашни в Останкино. Но примеров корпоративного единства всё меньше. Может, это и нормально? Живём в одиночку и гибнем так же.
Ни Фонд защиты гласности, ни Центр экстремальной журналистики, ни прекрасный наш Союз не смогут ничего сделать до тех пор, пока потребность в корпоративной самозащите (равно как и в изгнании из корпорации тех, кто измазался пиаром или нечистоплотностью) не будет очевидной для каждого журналиста в отдельности.
Обидели горняков — и они придут стучать касками на Горбатый мост перед Белым домом. Обидели пенсионеров — и несчастные старики перегородят трассу, нанеся такой ущерб, какой не сравним ни с какими пенсиями. Обидят свободу слова — и что? А всем легче. Тишина… Та удивительная тишина, которая бывает перед грозой и бурей.
И наше место — место свободного, объективного, смелого журналистского сообщества — занимают литературно-революционные проекты лимоновых и дугиных, бегущих вместе наших и ваших, занимают провокаторы всех мастей, чтобы поиграть с молодым и зрелым народом в прямое действие, чтобы в очередной раз столкнуть общество лбами, сохранив в неприкосновенности и комфортном философском благолепии только себя. Это им важно, чтобы варёные языки кланялись глухому уху. Это им нужно, чтобы мы работали без пользы и без радости. Ибо нем язык варёный. И нечего слышать уху, даже не поражённому глухотой.
Тишина. И тихий сдавленный крик. Это в очередной раз зарезали правду и пошли беззвучно пить дорогой виски. Беззвучно, чтобы и народ ничего не услышал.
________________________________
Примечание.
1. «3. Руководители федеральных органов исполнительной власти и главы исполнительной власти субъектов Российской Федерации несут персональную ответственность за состояние исполнительской дисциплины в соответствующих федеральных органах исполнительной власти и органах исполнительной власти субъектов Российской Федерации. Руководители федеральных органов исполнительной власти и главы исполнительной власти субъектов Российской Федерации обязаны:
• рассматривать не позднее трех дней сообщения, опубликованные в средствах массовой информации, в том числе в теле- и радиопередачах, о нарушениях подчиненными должностными лицами и работниками федеральных органов исполнительной власти и органов исполнительной власти субъектов Российской Федерации федеральных законов и указов Президента Российской Федерации, неисполнении или ненадлежащем исполнении указанными государственными служащими федеральных законов, указов Президента Российской Федерации и вступивших в законную силу решений судов;
• не позднее двух недель с момента опубликования направлять в соответствующие средства массовой информации итоги рассмотрения сообщений о нарушениях подчиненными должностными лицами и работниками федеральных органов исполнительной власти и органов исполнительной власти субъектов Российской Федерации федеральных законов и указов Президента Российской Федерации, неисполнении или ненадлежащем исполнении указанными государственными служащими федеральных законов, указов Президента Российской Федерации и вступивших в законную силу решений судов. Копии материалов рассмотрения указанных сообщений средств массовой информации направляются в Главное контрольное управление Президента Российской Федерации;
• в случаях выявления по результатам рассмотрения указанных сообщений в отношении подчиненных должностных лиц федеральных органов исполнительной власти и органов исполнительной власти субъектов Российской Федерации последствий в виде нарушения нормального режима функционирования судов и системы государственного управления, иных тяжких последствий, а также преднамеренного нарушения федеральных законов и указов Президента Российской Федерации, неисполнения или ненадлежащего исполнения указанными государственными служащими федеральных законов, указов Президента Российской Федерации и вступивших в законную силу решений судов направлять материалы в органы прокуратуры.
(Извлечение из Указа № 810 «О мерах по укреплению дисциплины в системе государственной службы». Редакция 27.06.2000 г.)»
____________________________
Грустный PS.
Коллеги, я полагал, что знаю о предмете всё, но выяснилось, что можно под собственным Указом
стереть собственную подпись. Вот письмо, присланное мне 6 января 2006 года, вечером, накануне
Рождества, выдающимся правоведом в области СМИ, возглавлявшим Судебную Палату по информационным спорам при Президенте РФ в последние годы её существования — Виктором МОНАХОВЫМ:
«Виталий, прочитал на «Интеллигенте.Ру» твой «заливной язык». Мне очень жаль, но минувшим
летом случилось ожидаемое, да так, что почти никто об этом не знал и не знает, включая тебя.
Указ Первого Президента России Б. Ельцина № 810 «О мерах по укреплению дисциплины в системе государственной службы», подтверждённый Вторым Президентом России 27 июня 2000 года, УТРАТИЛ СИЛУ с 28 июня 2005 г. Указом этого же Второго Президента России В. Путина (№ 736 от 28.06.05). Ты попал в точку. Указ и так практически не действовал, в том числе и потому, что расформированная Судебная Палата по информационным спорам должна была отслеживать его работу. А Палату расформировали в 2000 году. Указ и Палата действительно создавали дискомфорт для процесса отправления поклонов варёных языков глухому уху. Нынче никто кланяться не мешает».
Итак, дорогие мои соотечественники, последние редуты, на которые могли надеяться общество и пресса пали в борьбе за действенность публикаций СМИ. Не обязан больше чиновник в 3 дня рассматривать критические публикации и через 2 недели отвечать на них! Не обязана больше прокуратура разбираться с саботажем чиновников. Власть обществу не обязана более ничем.
Просьба не беспокоить!
Опубликовано: http://discourse.intelligent.ru
_________________________
© Челышев Виталий Алексеевич