— Ага. А вы не заметили: у этой бабы ничего заграничного нет — ну, там, в лице или, может, в костюме?
— Авоська мне показалась вроде не наша… Знаете, сплетена не по-нашему: наши авоськи как: дырка — шнур, дырка — шнур… А у нее — шнур — дырка, шнур — дырка…
(В.Ардов. «Вооруженный налет»)
В качестве второго, научного эпиграфа к теме можно взять отрывок из статьи С.В.Оболенской «Образ немца в русской культуре ХVIII-ХIХ веков» (В кн.: Одиссей. Человек в истории. — М.: Наука. 1991): «Возникновение коллективных представлений народов друг о друге — чрезвычайно сложный и противоречивый процесс. Удивительна устойчивость никогда не затухающего в сознании человека представления о «своих» и «чужих», инстинктивное отталкивание всего чужого как непонятного и неприемлемого. С этим, вероятно, основным, определяющим, стереотипом в отношении к другим народам связываются и другие устойчивые представления, характеризующие действительные или мнимые черты национального характера».
В самом деле: за французами прочно закрепились легкомыслие и усердие в любви, за немцами — педантичность, любовь к порядку, обстоятельность и умеренность во всем, за русскими — лень и общая расхлябанность натуры. Итальянцы (и вообще все южане) в нашем представлении обязательно горячие, страстные, преувеличенно жестикулирующие. Северяне, наоборот, заторможенные, медлительные, долго соображающие. Грузины — любвеобильные, ревнивые и непременно устраивающие бесконечные застолья. Украинцы (во всяком случае, судя по анекдотам) — прижимистые и «себе на уме», при этом слишком покладистые, терпеливые и трудолюбивые. Англичане — холодные, деловитые и чопорные. Американцы — широко улыбающиеся, но при этом постоянно что-то подсчитывающие. Поляки — гордые и заносчивые. Чукчи… Впрочем, не будем о чукчах. У каждой нации обязательно существуют свои «чукчи»: в Америке это техасцы, в Англии — ирландцы, в России — жители Урала, а в Черновцах «чукчеподобные» анекдоты ходят о соседях молдаванах (вопрос : «Сколько молдаван нужно, чтобы ввернуть новую лампочку?» Ответ: «Девять. Один становится на табуретку и держит в руках лампочку, четверо берут табуретку за ножки и идут по часовой стрелке, а еще четверо идут в противоположном направлении, чтобы у держащего лампочку голова не закружилась»).
Как считает С.В.Оболенская, «возможность противостоять подобным явлениям и процессам очень сомнительна. Однако научно-психологическое и историческое объяснение массовых предрассудков, в том числе и национальных, возможно и необходимо».
Первая и главнейшая причина, как мы уже сказали, — это инстинктивное отталкивание всего чужого, непохожего.
Судите сами, разве может быть дом из бумаги? («В бумажной хижине японца Висит сушеный запах солнца…» — И.Сельвинский]. Зачем так сильно размахивать руками и кричать? («Видел я их Италию на карте, — говорит герой Броневого в фильме М.Захарова «Формула любви». — Сапог сапогом — и всё…»). Почему так много «детских», «неправильных» «ц», «з», «с», «нь»? (по свидетельству В.М.Алексеева, известного ученого-востоковеда, Пушкин в пекинском произношении — Пусицзинь). И к чему такая чрезмерная любовь к порядку? (Заметьте, приводимое ниже рассуждение о немецком характере принадлежит не русскому автору, чей народ обожает двух милых персонажей по имени Авось да Небось, а «чопорному и скучному» англичанину). Этот англичанин — писатель Джером К.Джером, автор шедевра «Трое в лодке, не считая собаки». Оказывается, у него есть еще и «Трое на четырех колесах», и именно там говорится о немцах: «Каждый цветок у него в саду привязан к палочке; из-за нее не видно иногда самого цветка, но немец покоен: он знает, что цветок там, на месте, и что вид у него такой, какой должен быть. Дно пруда он выкладывает цинком, который вынимает потом раз в неделю, тащит в кухню и чистит. В центре садовой лужайки, которая иногда бывает не больше скатерти и непременно окаймлена железной оградкой, помещается фарфоровая собака. Немцы очень любят собак, но фарфоровых больше, чем настоящих: фарфоровая собака не роет в саду ям, чтобы прятать остатки костей, и цветочные клумбы не разлетаются из-под ее задних лап по ветру земляным фонтаном. Фарфоровый пес — идеальный зверь с немецкой точки зрения; он сидит на месте и не пристает ни к кому; если вы поклонник моды, то его очень легко переменить или переделать, согласно с новейшими требованиями «Собачьего Клуба»; а если придет охота пооригинальничать или сделать по собственному вкусу, то можно завести особенную собаку — голубую или розовую, а за небольшую приплату даже двухголовую. Ничего этого нельзя добиться от живой собаки».
В ХVIII веке были созданы две сходные по замыслу таблицы, содержащие сравнительные оценки качеств европейских народов (русская и немецкая). Согласно русской таблице, немец — это отнюдь не враг, каким он станет позднее. В этом образе «сквозит добродушный юмор, пока еще спокойное признание факта существования рядом человека иного склада, чем свой, русский, и наивное убеждение, что русский народ обладает якобы чем-то, что выше и учености, и ловкости, и хитрости, и богатства» (С.В.Оболенская]. Правда, как свидетельствуют поговорки, присказки и прозвища, «немец хитер — обезьяну выдумал», «немец без штуки и с лавки не свалится», «немец своим разумом доходит, а русский глазами». Немец «безбожно и смешно коверкает русские слова; он учен, а не знает чего-то самого простого; он, случается, кичится своей ученостью <…>, но его можно обвести вокруг пальца; он скуп, и это плохо, но вместе с тем он рачительный, аккуратный хозяин <…>». Согласно немецкой таблице, «московит» обладает злобным нравом, слабым разумом, его сравнивают с ослом, главный его порок — коварство. О стране, где живут «московиты», говорится, что вся она покрыта снегом, и русский, любящий проводить свое время во сне, оканчивает свою жизнь в снегу» (С.В.Оболенская). В.В.Розанов, вообще-то очень умный и талантливый человек, отличавшийся философским складом ума, не постеснялся заявить: «кроме русских, единственно и исключительно русских, мне вообще никто не нужен, не мил и не интересен». Петр Вайль, анализируя в «Иностранной литературе» (1996, № 3) «Итальянские впечатления» Розанова, справедливо замечает: «Знаменитая розановская субъективность здесь доходит до абсурда и пародии». Итальянские солдаты у Розанова — «с недоразвитой душою». Даже ружья у них — «глупые, не со штыками, а с какими-то искривленными ножами, точно у кухарки, готовящейся разрезать щуку». Вайль вполне резонно замечает: «Штыки-то чем виноваты?» Хотя нам ответ совершенно ясен — именно тем, что итальянские.
Тот же В.М.Алексеев описывает перевод 1943 года «Евгения Онегина» на китайский язык (книга «Восток-Запад. Исследования. Переводы. Публикации.» — М.: Наука, 1985). Переводчик — Люй Ин. Вот как он перевел строки «Когда же юности мятежной Пришла Евгению пора…»: «Когда же Евгений достиг зеленой весны, когда сердце его стало, что обезьяна, и мысль, словно конь…»
Но все это, так сказать, «цветочки», мелкие неприятности, возникающие на уровне чисто внешнем, незначительном. Гораздо серьезнее «ягодки»: несовпадение на уровне глубинных понятий и представлений. Вернемся к злополучному переводу «Евгения Онегина». «Однако самое трудное было характеризовать с первых строк дядю, — рассказывает о попытке преподать китайцам этот роман в стихах В.М.Алексеев. — Одиозное для китайца «Мой дядя самых честных правил» требовало поставить слово «честный» в кавычки, придать юмористический характер, что, по-видимому, было выше сил переводчика. Я сам как педагог, преподававший русский язык китайцам, позорно споткнулся на этом же слове «честный»: мой ученик отказывался понять, как можно вообще к честности относиться иронически: «Если в вашей стране относятся к этому иронически, то ваша поэзия нам не подходит». Об этом же понятии чести подробно пишет в журнале «Искусство кино» (1995, № 2) известный польский режиссер Кшиштоф Занусси. Он приводит три примера разного понимания чести представителями трех наций. Пример первый: «Недавно я ставил в Италии шекспировского «Юлия Цезаря», и у нас возникли затруднения с переводом на итальянский язык фразы из монолога Марка Антония, который говорит про Кассия: «He is a man of honour» («Он человек чести»). Но если вы скажете это по-итальянски — «Эко ломо гоноре», — люди будут смеяться, потому что это означает «Он мафиози». Пример второй: «Председатель Интерпола обратился к руководителю одного из ближневосточных банков и спросил его: «Вы как мусульманин способны обмануть христианский банк? Вы будете в связи с этим испытывать угрызения совести?» Директор, подумав, честно ответил: «Нет, никаких угрызений совести не будет». И, наконец, третий пример: «Я вспомнил случай, имевший место два года назад, когда председатель Немецкого национального банка г-н Шлезингер в пятницу заявил, что падения процентов по вкладам не будет, а в понедельник оно произошло. То есть он просто соврал. Я возмущался: «Почему я должен честно платить налоги, если руководитель национального банка позволяет себе лгать?» Присутствовавший на заседании японец сказал, что не понимает моего возмущения. Руководитель национального банка и должен врать в такой ситуации для защиты национальной валюты, но он надеется, что «г-н Шлезингер после этого покончил с собой». Все расхохотались. Однако японец остался серьезным. «Я вовсе не шутил», — заявил он. И тогда мы поняли, что последними «людьми чести» на нашей планете остаются, наверное, японцы».
На основе этих случаев Занусси делает очень важный вывод. Оказывается, политики и финансисты самого высокого ранга озабочены теперь не столько проблемами экономики, сколько проблемами мышления, связанного с новым состоянием мира. От себя добавим: оказываясь в плену у расхожих представлений о чуждости других культур, не уподобляемся ли мы тем немецким детям, о которых написал китайский генерал Чэнь Цзитун, ученый и каллиграф: «Когда Китай открыл в Берлине дипломатическую миссию, любопытные прохожие ходили за моими соотечественниками буквально по пятам. Они окружали и толкали их, причем среди зевак было так много детей, что ректору университета пришлось включить в школьный устав специальную статью, которая гласила: «Учащимся запрещается ходить за китайцами и досаждать им» («Курьер Юнеско», май 1987). Не лучше ли последовать призыву известного исследователя, автора книги «Призрачная Африка» Лейриса и заняться «общечеловеческими вопросами о возможности человека преодолеть собственное отчуждение от мира и познать свою сущность, пытаясь понять другого»?
___________________________
© Борисова Тамара Владимировна