Перекрёсток, на котором встречаются последний осенний и первый зимний месяцы, чем-то напоминает тамбур старенького дребезжащего вагона. Вроде бы рукой подать до «титана», который заботливой рукой «угощает» кусками антрацита проводник вагона, но тепло уходит куда-то вперёд, не задерживаясь, такое же недосягаемое, как утренняя трапеза по телевизору.
А в этом тамбуре «колом стоит» пробирающая до костей стынь, похрустывающая колючим снежком, налетевшем в прорехи старенькой «гармошки», соединяющей два вагона. И сифонит так из всех щелей, как будто невидимый симфонический оркестр старательно выдувает медь из духовых инструментов. Чем шире щель, тем звук получается басистее, а из мелких «потертостей» высвистывает тонкий голосок флейты. И пунктуально отстукивают на стыках рельс колеса: бамц-бамц-бамц.
И собираются в этом тамбуре «перетереть» о чём-то своем ноябрь и декабрь. Первый зуб на зуб не попадает от холода, а второй старательно натирает собрату щёки колючими снежинками, чтобы не мёрз…
Поезд мчится вперёд, а на поля и перелески набрасывается художник, который по пути растерял почти все свои цветные краски за лето и осень. Осталось совсем чуть-чуть в тюбике с кармином для шариков скукожившихся после первых заморозков гроздьев калины да чуть подсохший, а потому не очень яркий, бордовый колер для ягод боярышника, которыми усеяны «шипованные» ветки…
Эти «подарки» даже птицы склёвывают неохотно – всегда есть риск пораниться. А потому выжидают, когда эти «шарики» сорвут с веток шаловливые ветры. В футбол они что ли ими играют?!
Зато остаются у мастера кисти белые краски для выпавшего снега, да тёмные оттенки чёрного и коричневого цвета, которыми он тщательно вырисовывает и стволы деревьев, и чуть схваченную морозцем стылую землю на пригорках, где снежинки не очень-то и задерживаются опять же из-за ветров. Они прыгают по этим «кочкам», озорничая, сбивают тонкий покров голыми пятками, и побежали дальше, наперегонки.
А чтобы «замаскировать» скудость красок природный ваятель по утрам и вечерам «подпускает» туман, в котором оттенки ещё труднее различить…
Но я люблю эту пору. Стараюсь проводить больше времени за городом. И пусть поначалу в дачном доме сыро и холодно, так что изо рта после каждого выдоха идёт парок (говорят, он появляется, когда температура воздуха в помещении или на улице снижается до 8 градусов и стремится к нулю). Но небольшая печурка уже заложена партией сухих веточек, тонких стволов деревьев, дощечками от разобранных ящиков, в которых в наш супермаркет привезли гранаты, хурму, другие овощи и фрукты.
Я хорошо понимаю Эдуарда Успенского, который «нашёл» Чебурашку в ящике из-под апельсинов. Однажды, разбирая ящики (не люблю, каюсь, выковыривать скобы и гвоздики из пепла), я вдруг обнаружил в одном из них абсолютно целый и дозревший гранат. Вкусный, между прочим.
Первым делом, зайдя в дом, я, естественно, направляюсь к своей спасительнице от вечной мерзлоты. Открываю заслонку, распахиваю дверцу, чиркаю спичкой, подношу оранжевый язычок к тонкой, сухой бумаге, на которой разлёгся горючий «ёжик». Две-три секунды, и пламя начинает отплясывать «Камаринскую», вовлекая в танец всё, что готово заняться. И поехало-загудело…
Примерно пять-семь минут нужно для того, чтобы озябшая оцинкованная труба (главный нагревательный элемент) втянула в себя горячий, сухой воздух от «пляшущих» внутри печки оранжевых языков. При этом она начинает радостно гудеть, словно сигнализируя: «Потерпи немного, сейчас я всё тут согрею»…
Я снова тяну на себя дверцу, укладываю в жерло печки три-четыре «солидных» поленца, чтобы они как можно дольше давали жар, и, наконец, включаю электрочайник. Выпить с морозца пахучий травяной настой – что поможет лучше скоротать время, пока труба «раскочегаривается»?
Выглядываю через окно на «балкончик» – так и есть, гости уже разлеглись на сосновых ступеньках, ведущих в дом, и внимательно вглядываются в плотный прозрачный пластик, который обеспечивает веранде эффект теплицы, словно говоря: «Когда ты уже этого чаю напьёшься? Надо бы уже и нас покормить…»
Что ж, пора и вас с ними познакомить…
Серый, Рыжая, Толстолобик и Тельняшка
Итак, на крылечке трое «дорогих» гостей. Вчетвером они никогда не собираются, потому что Серый давно считает себя хозяином территории с охватом трёх-четырёх дачных участка. А потому гоняет Толстолобика так, что тот, удирая, порой развивает космическую скорость…
Серый – это настоящий сгусток крепких мышц, почти стальная пружина, которая в следующую секунду может распрямиться в любую сторону. Он настоящий атлет, для которого границы участков не существуют.
Как-то мне довелось увидеть, что он не ищет лёгких путей и, приблизившись к моему двухметровому забору из сетки-рабицы, даже не стал искать, где ему лучше прошмыгнуть снизу. Он просто «взлетел» на двухметровую высоту опираясь когтями об ячейки, и так же ловко спустился с обратной стороны.
В другой раз я услышал громкий лай. Выскочил и увидел, как Серый из-за забора издевательски лебедем шипит на приблудившегося пса. И тот, разобравшись, что с таким котиком ему не справиться, позорно поджал хвост и был таков…
Серый не очень-то любит тусоваться на моём участке, у него других дел невпроворот. Но иногда заглядывает – подкормиться. Под досками соседней сараюшки поселилась крысиная семейка. Это и есть «кормовая база» Серого.
Охотится на пасюков он с творческой фантазией, и я бы сказал, с большим комфортом. Дело в том, что из старых паллет я сделал деревянные мостки. Вот на досках и любит поиграть в «дохлого котика» хитрющий Серый. Как говорится, «отбрасывает копыта», расслабляется так, что сквознячок играет с его длинной шерстью, то расчёсывая, то спутывая.
Рядом малинник, который на зиму подрезан под корешок. А для того, чтобы обогатить почву, я вылил туда три ведра жидкого органического удобрения – смесь перебродившей зелени крапивы и одуванчиков. Запашок ещё тот – будто не только Серый, но и все окрестные коты тут неделю назад полегли…
Пасюки – любопытные создания. Кроме того, время от времени им нужно отправляться за пропитанием, и замершее на доске серое «брёвнышко» (хвост Серый предусмотрительно подгребает под себя) постепенно перестает вызывать у них подозрение. Но как только крыса начинает карабкаться на верх бочки, «бревно» вдруг молнией преодолевает эти пять метров.
А крысе-то ещё нужно разобраться, куда бежать – вверх или вниз? А в тот раз она просто шлёпнулась от страха на землю. И даже то, что приземлилась на лапы, не очень-то помогло – не было у неё начальной скорости…
Серый подхватил добычу за шкирку и рванул к противоположному забору, зная, что соседка бывает на своем участке не часто, так что в качестве «стола» у него добрых шесть соток – никто не помешает. Но я-то видел из своего окна весь этот ритуал. Кот взмахнул головой и пацюк полетел на добрых полметра ввысь. Потом приземлился и хотел бежать. Но когтистая лапа подгребла его поближе. И так повторялось раза четыре…
В отличие от Серого Толстолобик почти домашний кот. Где он наел такую физиономию, гадать не берусь. Но пару раз видел, как он превращается в артиста из погорелого театра, выпрашивая еду. И ведь различает, шельмец, где я, а где моя супруга. Со мной он менее игрив, а перед супругой, что только не вытворяет – то катается по отмостке, грациозно вытягивая передние лапы и распуская коготки. То изящно выгибает спину, выпрямляя хвост трубой. Мне кажется, что в его арсенале таких приёмчиков более дюжины.
Рыжая – его боевая подруга, принесшая ему двух очаровательных котят, причём в первые дни она приводила своего рыжего и серую только тогда, когда на даче была моя супруга. Меня всё-таки опасалась. Потом рыжего забрали соседи через две дачи, а мамаша с дочкой пару раз в день наведываются, приходят подкормиться.
Говорят, в дикой природе кошачие живут прайдами. Если так, то у нас это какой-то цыганский мини-прайд. Сначала приходят нас умасливать кошка с котёнком. Они жалобно мяукают, вертятся под ногами, трутся спинками о ноги. Но стоит насыпать сухого корма в отрезанное донышко пятилитровой пластмассовой бутылки, как тут же, явился, не запылился, Толстолобик. И как только он сунет свою широкую морду в эту импровизированную чашку, мамке с дочуркой остаётся только любоваться серыми ушами главы семейства.
А вообще у них отношения практически, как у людей. Если Рыжая до сих пор старается «расцеловывать» и вылизывать уже изрядно подросшее чадо, то Толстолобик учит Тельняшку (у малышки как-то причудливо переплетаются серые и рыжие полоски, словно на нательной одежде у матроса или десантника) всем премудростям жизни.
К примеру, подбегают они к сосёнке. Толстолобик взбирается на высоту в три-четыре метра по стволу и «горловым пением» приглашает дочурку последовать его примеру. Она не решается, он спускается вниз, подставляет свой лоб под Тельняшку и поднимает её на высоту своего роста к рыжей коре…
А ещё я видел, как он учит её бегу зигзагом, из стороны в сторону. Покусывает за маленькое ушко, отбегает, через каждые три-четыре секунды меняя направление движения. В жизни это обязательно пригодится…
Впрочем, самая драматическая ситуация разыгралась, когда Толстолобик улепётывал от Серого. Тут ему уже было не до зигзагов, он летел на всех парусах, издавая истошный вопль. Следом с угрожающим рёвом почти галопом мчался «хозяин» участков, а замыкала эту погоню Рыжая, из горла которой вылетало какое-то истеричное бульканье. Тельняшка отстала метров на 10, быстро выдохлась и потеряла интерес к игре в догонялки…
Летит перелётная утка…
Помню своё далёкое детство. Бабушка взяла оселок, «развернула» большие ножницы и начала натачивать их затупившиеся грани.
– Зачем? – удивился я. – Бумагу они и так хорошо режут…
– Бумагу режут, – согласилась бабушка. – Но мне предстоит серьёзная операция – буду подрезать крылья у петухов и кур. Чтобы они через забор не перелетали…
– Им же больно!
– Вовсе нет! Вот смотри – куриное перо. На нем нет никаких нервов или кровеносных сосудов. И если я буду резать не там, где они прикрепляются к крылу, а посередине, то курица ничего не почувствует. Главное делать это быстро и умело, и чтобы инструмент был достаточно острый. Тебя же часто подстригают волосы, а больно становится только тогда, когда машинка впивается в кожу. И с ногтями точно также.
– А можно будет и мне попробовать?
– Нет, здесь сила нужна. Самое толстое перо ты будешь перекусывать целую минуту. А я за это время подрежу перья на обоих крыльях. Зачем долго беспокоить курочку?
– И их всех-всех нужно подрезать?
– Нет, все зависит от их темперамента. Одни и не помышляют покинуть двор, другие же чересчур любопытные и всполошённые. Вот им точно надо подрезать крылья. А то неровен час, перелетит через забор, а её сверху заметит коршун. И куда ей от него спрятаться? Курятник далеко, да ещё за преградой…
Вспомнился мне этот разговор, когда я возле просёлочной дороги со стороны поля увидел в десяти метрах от себя индоутку.
Как она здесь оказалась, если я знаю, что птицу держит сосед на противоположной стороне улицы, метрах в пятистах от нас. Длинная пешая прогулка получается, в обход…
Потом мне рассказала супруга, что вспугнула индоутку, которая подбиралась к нашей капусте (ох, и любит полакомиться сочными кочанами эта домашняя живность). А дальше случилось чудо – вместо того, чтобы бежать, переваливаясь с лапы на лапу, эта птичка взмахнула крыльями, поднялась на высоту примерно два с половиной метров и с лёгкостью перемахнула и через наш, и через забор соседа через дорогу.
– Я даже не ожидала и растерялась…
И только с третьей попытки мне удалось увидеть эту летающую «крепость». Да, высота была меньше трёх метров, но запас хода явно превышал несколько сот метров. Хорошо, что коршун – перелётная птица – и зимует вдали от наших краёв. А то бы путешественнице несдобровать…
Спустя три дня я увидел владельца индоутки. Спросил, почему он не подрежет птице крылья?
– А что, так можно? – удивился сосед.
Пришлось ему всё разъяснять «на пальцах»…
Вот где пригодился бабушкин урок…
_______________________
© Москаленко Юрий Николаевич