Бог сохраняет анонимность. Стихи
* * *
Поколение next, в тонких пальцах бумажный стаканчик
согревая, глядит в яндекс-карту, уверенным шагом
лёгкой ланью сквозь парк (не задерживай взгляд на деревьях
и цветочках, любуйся, но молча – не слепы другие).
Поколение next толерантно, корректно, гуманно, —
нет плохих или странных, агрессия недопустима,
попытайся понять православнутого патриота —
что орёт, не додумав, витальностью злою исполнен…
Поколение next сверхответственно, сверхпрагматично, —
это наша планета и наша страна, выходите,
говорите, не бойтесь, не плачьте, они не посмеют…
Поколение next, растерявшийся нежный ребёнок,
что не так с этим миром? Как страшно тебя здесь оставить…
* * *
Агва-река для лингвиста подарок –
вряд ли абхазы могли на латыни,
влага тяжёлым вдыхается паром,
мох на самшитах косматый и синий —
клочьями.
Речка – нежнейший ребёнок
в час обернётся смертельной ловушкой,
хляби разверзлись в верховьях каньона –
не убежишь от лавины ревущей,
палеолит. Мало что изменилось
в тысячелетьях её водосборов.
Пальцы, хватив крапивы над карнизом,
вспыхнут весёлой искрящейся болью.
Мокрые вислые уши деревьев
слушают, аккумулируют влагу
в краски, прожилки, отростки, коренья,
звёзды и стрелы адыгского флага.
* * *
Дятел долбит тот сук, под которым
хрустнет крыша. Наш домик снесут,
иллюзорны стропила, опоры —
дятел, смерть моя, долбит тот сук.
Как дела? В рифму к штату Айова.
Но уже примыкают штыки.
Нечто злее, циничнее слова
начинается с красной строки.
Камасутра гражданских позиций
у готовых к прошедшей войне.
Что стучишь, чернокрылая птица?
Видишь, мост переходит в тоннель.
Ерик Грязный в посёлке Гусином —
мир уныл, плоскостоп, близорук,
да бубновый рисунок осины
утешает – «не стой на ветру».
О переименованиях
Я превращаюсь в шар,
Пепп Пеппович, привет.
Я тоже торможу,
но интернет – сильнее.
Смущается душа —
для Бога мёртвых нет,
но быть живым вполне
никто почти не смеет.
А Куршская коса – не Курская дуга,
и Кранц-Зеленоградск,
и Роминтская пуща —
на внутреннем витке спирали ДНК –
конвой брусчатых трасс,
топоним стерегущий.
Нам новая война меняет имена,
меняет соль и суть, подложку и основу,
и лишь Луна – полна, верна и влюблена,
оправдывает боль завравшегося слова.
И стынут в янтаре обломки, присмирев.
А нам не привыкать – в одной отдельно взятой.
Гора упала с плеч – нет жалости к горе.
Не оглянись, Орфей! – увидишь сорок пятый…
* * *
Акация прекрасно тяжела,
цвет повторяет гроздья альвеол,
глицинии заботы и тепла
стекают с неба, ласковый Эол
несёт в дома акациевый дух –
цветок раскрыл лилейные уста,
а ты – затеплил заполночь звезду?
А Фауста вторую часть – читал?
А был ли ты в опаловых горах?
То в жар, то в холод, то в вину, то в спесь —
так от себя устанешь – в сон и в страх —
счастливый и не помнит, кто он есть,
ты слишком сложен. Видишь, сотни люстр
зажгли меж крон. Вступление звучит,
а лодочный причал, по счастью, пуст,
и лесенкой вступают скрипачи,
прорвётся скрипка – сорная трава,
как ни трави,
как воздух, как вода,
как ни крути – она таки права,
Что по реке-то блёстками – слюда?
Сазаны растеряли чешую?
На доски пирса выйдем подышать,
я на живую нитку их сошью
отточенной иглой карандаша.
Не усложняй, не хнычь — живи в раю.
* * *
миссия шахмат –
разумно стучать по доске
волю ломая
и логикой боль причиняя
мне мазохистке
болящем во мне игроке
робкой защиты иллюзию
смять шестернями
фланги расстроить
связать по рукам и ногам
медленно и методично смывая пехоту
в волны вне клетчатой суши
внеклеточный спам
злой чужеродный
внедрить в неприкрытую душу
* * *
Что касается звёздного неба над нами –
так ему фиолетовы наши законы
на отшибе галактики. Тьма ледяная
ржавой медью бликует сквозь летние кроны,
растекается время, и слово не значит
ничего, кроме графики вольно-волнистой,
и придётся учиться тебе, не иначе,
если уж не смирению – то компромиссу.
Что касается звёздного неба над нами —
мы не видим его, города ослепили
Млечный Путь – и Орла, и Тельца с Близнецами, —
но глядим и глядим, оторваться не в силах,
тают звёзды в тумане, что сахар в стакане –
и уводят умы от сознания тлена,
невозможность приблизиться давит, как камень,
золотой Керулен — воробью по колено,
только небо способно вместить твою волю
и спасает тебя от унынья закона —
наливная покатость пшеничного поля,
шар скользяще-летящий за кронами клёнов,
там, где нимб городов недоступен для зренья –
не балована признанными именами
под белёсой косой дышит миром деревня
и касается звёздного неба над нами.
Галапагосы
Неси, пустая голова,
туда, где скалы-великаны
и черепахи-острова,
рождённые из недр вулкана,
где бирюзовая вода
размоет нити Ариадны,
гуляют славные стада
невиданных и ненаглядных,
где раздувает красный шар
самец-фрегат любви навстречу,
голуболапых олушат
кальмары учат делать свечку,
в прибоях радуги игра –
захватит дух, подбросит кверху…
Да, это черепаший рай,
и в нём не место человеку,
но я недолго. Заживёт
на шее поцелуй медузы,
отпустит в безмятежье вод
та судорога (или муза) –
и справлюсь о пути назад
у желтопузой игуаны,
она и проведёт в закат
по красным отмелям песчаным.
* * *
Русский носится в воздухе, можно ему не учить,
сам привьётся, и цепкие корни уже не отпустят,
ни приставки, ни суффиксы… Утро по-русски молчит,
обжигают горшки несвятые, и строки в капусте
вдруг находят. От ветра сосульки не в виде слезы —
а назло притяженью меняют углы поворота,
но уж если Господь хорошо мне подвесил язык –
не затем ли, чтоб голос отыскивал верную ноту.
Огород не проснулся, проснулся к нему интерес,
видно, скоро весна, учащенье диастол и систол.
Никаких тут чудес, хоть умри, никаких тут чудес
(да при чём тут Москва – я сейчас говорю о России).
Мне поставлен предел, окрик сверху, вердикт «неправа!»,
мне был сон – даже небо из пластика, чтоб неповадно.
Где без слов понимать перестанут – помогут слова
вспомнить всё, что казалось незыблемо и адекватно.
* * *
Обломок Эйфелевой башни
на привокзальном ресторане
«Париж»,
обдумываешь день вчерашний
и на безбашенном стоп-кране
паришь,
не выходить бы из вагона,
наладить выпуск ширпотреба
в сети,
но там — чужие перегоны,
ты никогда не станешь прежним –
расти.
Всё выученное забудешь –
а что осталось — то и стало
твоим,
а в переполненном сосуде
нет места новому началу –
летим.
Бог сохраняет анонимность,
но дождь и Джидду Кришнамурти –
подряд…
Стихи уйдут из организма,
но в обступающем абсурде
искрят.
______________
© Андреева Ольга