Огромное небо Бориса Капустина и Юрия Янова. Рассказ
Галина едва усидела до окончания рабочего дня.
Валерку из школы должен был забрать муж. А потом…
Ей очень хотелось поговорить с Борисом. Нет, о ворохе претензий не могло идти и речи.
Просто выразить всю свою любовь и нежность.
Полушепотом помечтать об отпуске.
Вот они приезжают на её родную Украину.
На его кителе майорские погоны – старший офицер. Мечтать, так мечтать.
А её подруги, одноклассницы и соседки, замерли, словно завороженные. Как тут не вспомнить главную героиню любимого фильма «Девчата» – «Вот иду я по улице, а все встречные ребята столбенеют. А те, кто послабее, падают-падают-падают и сами штабелями укладываются…»
С Борисом ей не просто повезло. Есть такое слово: фантастически!
Она влюбилась в него практически сразу.
А он в неё?
Задавала ему этот вопрос тысячу раз.
Он улыбался краешками губ и тихо выдыхал:
– Ты убила меня наповал…
Иногда слова были другими, но всегда подчеркивал: «Без тебя, Галчонок, я бы летал с одним крылом».
Она обвивала его шею руками, что-то счастливо шептала.
Но в душе всегда не мог найти покоя червячок.
Что бы он ни говорил, была уверена: приукрашивает.
Он красивый статный парень – за семь вёрст надёжностью так и прёт.
Однолюб.
Только жена и сын.
И, конечно, небо.
Огромное небо Бориса Капустина.
Однажды она, набравшись смелости, спросила:
– А может не надо переучиваться на новые самолёты? Тебе что, старых мало?
Он опять отшутился:
– Как там говорят у вас на Украине? Негоже мне задних пасти…
Да, он первый.
И в его бескрайней душе всегда большая печаль.
Почему в отряд советских космонавтов выбрали не его, а «салагу» Гагарина, который почти на два с половиной года моложе? Чем Борис хуже? Справился бы с первым космическим полетом на уровне.
Может быть, не сказал бы «Поехали».
Ну не это, так что-то бы другое придумал сказать…
* * *
Галя всегда гордится мужем.
Его целеустремлённостью – раз слово дал, хоть расшибись, но добейся поставленной цели.
Основательностью – она бы сто раз сделала бы то-то и то-то. А он как возьмётся, хоть плачь – затянет до утренних зарниц. Прибьёт дощечку к дощечке так, что будет стоять сотню лет. Или что другое. Но так, что комар носа не подточит.
А перед этим и так её вертит, и эдак. Словно барышню в танце, боясь слишком грубым движением нарушить гармонию.
Но ещё больше тем, что он бережёт себя для семьи.
– Я, конечно, двужильный, но здоровье – превыше всего.
Когда она впервые увидела, как он вырубил в озере на Севере, куда они отправились после выпуска, небольшую полынью и в тридцатиградусный мороз начал окунаться в воду с головой – дыхание у неё просто перехватило.
– Боря, вернись!
Не дай Бог, что случится, кто тебя, медведя, оттуда вытащит? Я же и на сантиметр тебя над этим льдом не приподниму…
А он снова улыбается:
– Ты не просто не приподнимешь, а еще тридцать метров по снегу протащишь, лишь бы отогреть…
Потом они переехали в другой гарнизон, где до речки было несколько километров, и она вроде бы успокоилась: не побежит же он за семь верст киселя хлебать.
Но Боря не был бы Борей, если бы не придумал выход из создавшегося положения.
На ночь поставить пару ведёрок с водой в сени, а чтобы жидкость не промёрзла до дна, укутает старой шинелью.
Утром в этих вёдрах натуральная шуга на сибирских речках – лёд плещется…
А Боря оба ведра заграбастает и на крыльцо в одних плавках.
Да как опрокинет их на себя одно за другим…
На это смотреть невозможно – форменный фильм ужасов.
Да ещё требует, чтобы к его возвращению Галя заварила крепкий чай на травах с терпкой клюквой.
И без всякого сахара. Чтобы клюквенная кислота челюсти сводила.
– Господи, скорее бы уже лето, – поднося командирскую кружку на поллитра, вздыхает молодая жена.
– Да, будет у нас лето, – опять бодрится Боря. – Как говорят карелы: короткое, но малоснежное…
* * *
Когда их направили в Германию, Галя, пожалуй, впервые спокойно перевела дух. Здесь, в Европе, и трескучих морозов вроде бы не предвидится, и, наверное, полёты станут реже – каждый советский самолёт в западных зонах Берлина просматривается, как инфузория туфелька в микроскопе.
Ещё жив в памяти Карибский кризис. Больше всего жена лётчика не хочет, чтобы разразилась третья мировая.
Они с Борей дети войны. И она на Украине, и он в Ростове-на-Дону, хлебнули оккупационного режима сполна. Благо годами не вышли – не угнали в Германию в рабство. Но где, в каких книгах написано, что десятилетний ребёнок реагирует на ужасы войны менее остро, чем их матери или бабушки с дедушками. Последним вроде бы легче – худо-бедно, но до внуков дожили.
А внукам-то каково?!
Мальчишки – шустрые, им так и хочется побольше вреда фашистам нанести, но что они знают об осторожности?
Девочки на рожон не лезут, но бывают ситуации, когда без риска никуда. И тогда они становятся немножко мальчиками – «выключают» голову.
О войне они с Борей стараются не вспоминать.
И когда сын Валерка начинает задавать «неудобные» вопросы, а что поделать, ему хочется перед одноклассниками показать себя сыном «героических родителей», чаще сворачивают разговор.
А сын напирает:
– Может быть, у кого-то орден за войну или на худой конец медаль?
– Спи, егоза, – отмахивается от сына Галя. – Медалей он захотел. Я еще домашнее задание не успела проверить, что ты там выучил? «Пару» завтра не схватишь?
– Мам, – удивляется Валерка. – Я же сын боевого лётчика. Глаз не сомкну, но всё выучу на пятёрку.
После этих слов он, по обыкновению, засыпает.
А Галя спешит на кухню к мужу – узнать, хотя бы совсем чуть-чуть, что за день завтра у Бори? Будут ли отрабатывать боевые задачи в воздухе или останутся на земле?
* * *
В последние три дня Боря сам не свой.
Вот и вчера, вернулся домой какой-то осунувшийся, с потухшим взглядом.
Она попробовала его утешить, завела разговор о его родителях, мол, как они, в Ростове?
Боря отмахнулся:
– Ты же не хуже меня знаешь. Отец потихоньку начал сдавать. Вроде бы всё хорошо, а сердце нет-нет да и прихватит.
У меня такое ощущение, что он меня за тысячи километров чувствует.
– А ты-то сегодня почему сам такой смурной?
– Мы же с тобой договорились: никаких разговоров о службе дома.
Я рад тебе, тому, что мы вместе. Валерка уже заснул? Давай поговорим о чем-то романтичном. Я всю жизнь перед тобой в долгу. Ждать и догонять – хуже всего. Но признайся, я сразу покорил твоё сердце?
…Когда они засыпали, Галя вдруг подумала: «Девять лет счастья и сын – это жизнь удалась?»
Похоже, она не смогла сдержать эмоций. Всхлипнула.
– Спи, – погладил её большой ладонью по голове муж. – Сегодня не получилось погулять по Берлину. Но в следующее воскресенье в городе праздник – католическая Пасха. Сегодня вторник, что там потерпеть? Пять деньков…
А там и банкет по случаю первого полёта человека в космос. Ровно через неделю, во вторник, 12 апреля. Уже пять лет прошло. Долгих пять лет…
Галя не призналась, что перед тем, как выключить электрическую лампочку в кухне, привычным жестом рванула листок календаря.
Теперь «главным» становился новый день, 6 апреля 1966 года…
* * *
Новый день занимался очень быстро, стараясь послать всплески света в каждое окошко.
Борис, казалось, не спал. Аккуратно выскользнул из постели, стараясь не потревожить Галю.
Но мужчина на кухне не может двигаться бесшумно. Что-то звякнуло, на что-то чуть громче прореагировал.
Наконец, позвал:
– Галя, не хочешь ли со мной попить чайку?
И даже если она настроилась поспать, то разве можно отказаться от лишнего мгновения побыть с мужем?!
Они осушили чашечки до донышка.
Казалось бы, его больше ничего не держит.
А он переминался в коридоре с ноги на ногу, успевая время от времени прижаться к её щеке, губам, нежным поцелуем.
– Боря, имей совесть! – на выдержала Галя. – Не нацеловался за девять лет? Тебе же на аэродром.
– Не нацеловался, – признался Борис. – Мне бы ещё Валерку поцеловать…
– Потерпи, вернёшься домой и обнимешь…
– Мне кажется, я ему мог уделять больше времени…
На этот раз Галя дотянулась губами до небритой Бориной щеки.
– Не стой на пороге. Чем раньше уйдёшь, тем быстрее встретимся…
Его долговязая фигура заполнила почти весь дверной проём.
– Я тебя люблю. Очень, – прошептал Боря.
Ещё секунда и он снова кинулся бы её обнимать.
Но она отскочила в кухню.
У Бори времени было в обрез, а задерживать его она не хотела…
Такое ощущение, что ночи было мало…
* * *
– Твой папка – герой, – убеждала первоклассника Валерку его соседка по парте. – Это мне так отец сказал, а он обманывать не будет.
– Я знаю, – подтвердил Валерка. – Он лучше всех!
– Жаль, что погиб молодым, но ты держись! – пожала она Валерке локоть…
– Что ты мелешь? Погиб. Приходи к нам сегодня вечером в гости увидишь его живым и здоровым. Он уже должен с полёта вернуться. Видно погода нелётная, задержался…
– Не увижу,– продолжала стоять на своем соседка. Мой папка знает. Самолёт твоего отца рухнул в озеро, я сама слышала ночью, как он маме рассказывал…
– Врёшь, – не выдержал Валерка, и сам от себя не ожидая такого вдруг выпалил на весь класс:
– Маринка обзывается! Говорит, что мой отец рухнул в озеро…
Учительница посмотрела на него с какой-то невыразимой грустью.
Она прервала изложение урока на половине и предложила ученику:
– Валера, успокойся. Не обращай внимания. Да, я забыла: тебе вызывал директор школы…
* * *
– Герой, – подтвердил директор. – Я думаю, твоего отца представят к правительственной награде. Но, увы…
Он замер, подбирая слова.
– Вы уверены? – закричал Валерка.
Директор подошёл к нему, обнял, прижал к себе его вихрастую голову.
– Ошибки быть не может. Произошло самое страшное. Твой отец погиб, но перед этим увёл самолет от берлинских жилых кварталов.
Цепенея от ужаса, Валерка пискнул: «Только маме не говорите. Она может не выдержать…»
– Пойдём, я провожу тебя до дома, – предложил директор. – У тебя есть ключ от входной двери?
– Конечно, есть, ведь я уже почти взрослый мужчина! – заверил первоклассник.
* * *
– Валера? – улыбнулась Галя сыну. Она нисколько не сомневалась, что сына забрал из школы Боря. – А где папа?
Сын сглотнул жесткий комок и с трудом выдавил:
– Скоро будет! Он пошёл в магазин. За печеньем. Ты его очень любишь…
– Тогда я буду разогревать ужин, – обрадованно произнесла Галя. – А что он, в магазин так в шинели и пошёл?
– Не знаю, я не смотрел за ним, – как можно более спокойно произнёс Валерка и пулей выскочил в свою комнату.
А через три минуты в прихожей раздался звонок.
– Ключи забыл что ли? За ним такое не наблюдалось…
Наскоро обтерев ладони о передник, она пошла открывать дверь:
На пороге стоял командир полка.
У Гали захолонула душа.
Она прижалась лопатками к дверному косяку и с надеждой выдохнула:
– Жив?
По суровым, обветренным скулам полковника медленно катились две слезинки…
Галя, даже не охнув, без чувств сползла по дверному косяку на пол…
* * *
Примерно в это же время к Владиславу Капустину в Ростове-на-Дону пришли два представителя военкомата.
Он жестом пригласил их в квартиру.
– Пожалуйте на кухню. Чай? Кофе? А может по пятьдесят коньячку?
– Да нет, спасибо, мы просто заглянули,– начал спотыкаться на словах старший офицер.
А младший выпалил:
– Мужайтесь, товарищ Капустин. Ваш сын вчера погиб в Берлине.
«Тиски» сжали сердце отца. Он тоже рухнул на пол.
– Куда ты лезешь поперёк батьки в пекло! – выругался старший. – Нужно было как-то подготовить, чаю попить…
И крикнул на лестничную площадку:
– Доктор! Сделайте хоть что-то. Приведите его в чувство…
Человек в белом халате шагнул к затихшему Капустину.
Пощупал пульс, приложи ухо к груди.
Потом стянул с себя шапочку с красным крестиком:
– Медицина здесь бессильна…
* * *
Следующие несколько дней для Гали прошли, как в тумане.
Но из всей этой чехарды запомнилась встреча с берлинской делегацией.
Она вполуха слышала чужую речь, переводчика.
– Товарищ Вальтер Ульбрихт распорядился похоронить вашего мужа – гауптмана Капустина и его штурмана – обер-лейтенанта Янова в Трептов-парке. Вам предоставляется трехкомнатная квартира в центре Берлина и пожизненное обеспечение.
Для неё это показалось неприемлемым.
– Спасибо товарищу Ульбрихту. Я отвезу Борю к его родителям, в Ростов-на-Дону. За квартиру и пенсию поблагодарите особо – советское государство не оставит меня в беде…
Их привел в квартиру всё тот же командир полка.
А когда немцы ушли, остался.
– Расскажите, как погиб Боря, – попросила она.
– 3 апреля он должен был перегнать самолёт в Цербст, – печальным голосом произнёс полковник. – Но еле-еле дотянули до нашего аэродрома. Как доложил мне капитан Капустин, – один двигатель «яка» забарахлил.
Техники приводили его в порядок три дня.
Вечером 5 апреля доложили: с двигателями всё нормально, можно перегонять «як» в Цербст.
На высоте 4 000 метров, спустя 10 с небольшим минут после взлёта у самолёта отказали оба двигателя и «як» начал падать почти отвесно.
Выровнять его не было никакой возможности – «як» стал неуправляемым.
Борис отдал команду Юрию Янову: катапультируйся.
Тот ответил отказом:
– Командир, катапультирование резко разрушит аэродинамические характеристики самолёта. Будем сражаться до последнего…
Последними на подконтрольной нам территорией был лесок, в котором располагалось кладбище и дамба.
На кладбище было много людей – до Пасхи оставалось совсем немного, люди наводили порядок на могилах.
Дальше была дамба, по которой двигались автомобили.
Каким-то чудом Борис увёл самолёт от кладбища, приподнял самолет над потоком машин.
И перелетев в Западный Берлин, в английскую зону, рухнул в озеро…
Через четверть часа там уже был английский военный атташе.
Но останки Бориса и Юрия нам отдадут только сегодня.
Вы твердо решили везти его в Ростов? Командование готово выделить самолёт…
* * *
8 апреля 2021 года Галина Андреевна выступала перед ростовскими школьниками.
Ей нелегко давались воспоминания 55-летней давности, хотя все слёзы уже более полувека назад выплаканы.
Сын, Валерий, давно уже вырос – пошёл по отцовским стопам, дослужился до полковника, более полутора десятков лет преподавал в одной из военных академий в Москве.
Огромное небо – навечно увековечили в своих строках поэт Роберт Рождественский и композитор Оскар Фельцман.
– Поначалу Оскар Борисович отмахнулся от предложения Рождественского написать песню. И скорее из вежливости решил посмотреть стихи.
Но как только их прочитал, сразу же сел за рояль, и мелодия полилась без всяких «спотыканий» – рассказывает Галина Андреевна. – Было это в 1967 году.
А уже в следующем, 1968 году в рамках IX Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Софии проводился музыкальный конкурс, в котором «победители» были расписаны заранее. И Эдита Пьеха в это число не входила.
Но когда она запела песню «Огромное небо», зал буквально онемел.
А с последним аккордом зрители вскочили с мест и начали бурно аплодировать.
– Я приехала в Софию певичкой, а уехала певицей, – вспоминает Пьеха.
В том же году за победу в конкурсе ей было присвоено почетное звание «Заслуженная артистка РСФСР».
Это песня была одной из любимых и, пожалуй, одной из самых значимых, наряду с «Журавлями» выдающегося советского певца Марка Бернеса, который скончался спустя год.
Подвиг Бориса Капустина и Юрия Янова был повторен, по подсчетам военных историков 14 раз. В том числе и на калининградской земле. 29 августа 1988 года гвардии капитаны Михаил Коржов и Андрей Рымарь сумели в последние мгновения полёта увести свой падающий самолет от жилых домов поселка Владимирово и врезались в землю в поле в 400 метрах от жилых домов…
И осталось у них только «огромное небо – одно на двоих…»
______________________
© Москаленко Юрий Николаевич