Магическая сила слова и образа в творчестве Бориса Пастернака
Февраль ворвётся шумами и жаждой творчества в русло поэзии русской; февраль, увиденный Пастернаком так выпукло, до слёз отчётливо, до боли живописно…
Ранние стихи топорщатся, будто не уместиться им в клетках четверостиший, словно сама страница им мала, и требуется пролиться ливнем…
Они, лилово изгибаясь и фиолетово играя оттенками, взрываются мощным принятием жизни, какой бы она ни была, и алхимическая реакция внутри сосудов стихотворений, сообщает такое же настроение читающему, несколько ошеломляя его.
Причудливо сверкают рифмы, будто опровергая весь существовавший доныне рифморяд; и заряд Маяковского кажется слишком механическим по сравнению с благословенной природой и её дыханием, крупно увиденными и почувствованными Пастернаком.
Жизнь всегда в разливе, даже, когда неизвестно, какое тысячелетие на дворе.
Ни одного слова вхолостую – только деловой и необыкновенно приподнятый отчёт о пребывание в жизни.
Евангельские стихи Пастернака, технически опровергающие его раннего, поднимаются до высот осознания тайны, которую нельзя осознать:
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты.
Из темноты мерцающий свет – свет, шедший от рождественской ночи, обретает густоту и плотность, сообщая ощущение – без веры жизнь уйдёт в пустоту…
…была «Вакханалия» зимнего города, мистически затканной снежными нитями Москвы, где грандиозное театральное представление словно выплёскивается в именитый кутеж буйного нутра безвестной квартиры, где каждое четверостишие отчеканено с предельной чёткостью, не допускающей никаких двусмысленностей.
Пастернак двигался путём технической аскезы: рифмы позднего просты и безыскусны, глубина стиха, кажется, становится беспредельной.
Плоды мудрости часто даруются на последней грани, поэтому читая предсмертный монолог больного в стихотворение «В больнице» веришь в возможность разгадки тайны тайн…
Расхожая бытовая формула – «Всё гениальное просто» – опровергается более глубоким взглядом на реальность и её содержание: разве проста квантовая теория? «Божественная комедия»?
Гранёная – и вместе с тем построенная по принципу сот проза Пастернака из того же ряда опровержений.
Оставив в стороне пресловутого Живаго, стихи которого очевидно из вершин и Пастернака и поэзии русской, – в относительно короткой его прозе откроем бездны – в том числе благодаря продолжению многих характерных черт его поэзии: выпуклость, прочувствованная мысль, букеты ассоциаций – будто жанровые границы стираются, и ступени лестниц становятся общими…
«Детство Люверс», как вход в тайну, чьи мерцания совмещают и бытовую необычность отворённого ребёнком старого родительского шкафа, и ощущение бесконечности неба.
«Охранная грамота» пламенеет письменами почти библейской мощи, где мудрость сочится терпким соком мистических плодов.
А как сильно выстраивает Пастернак-переводчик доказательную систему авторства Шекспира!
Не поспоришь…
Проза большого поэта всегда интересна, как дополнительный аспект его познаний о мире; проза Б. Пастернака, сообщаясь с поэтическим его сводом, расширяет опытное постижение читателем пределов жизни весьма и весьма значительно.
Переводить сутью суть; дремучий, тёмный, насыщенный так и не истолкованными символами язык Шекспира обращать в буйное цветение русской речи, снова выстраивая классических Гамлета, Макбета, Ромео и Джульетту…
Казалось, Пастернак переводил самим пульсом поэзии, не игравшим, но всерьёз бившемся в сердце – сердца его собственного творчества.
Шекспир был обновлён: он действовал на русских двадцатого века так, как некогда на британцев века Елизаветы, сквозь тёмный его, непроворотный язык видевших свет монументальных персонажей.
Гамлет точно собеседовал с Фаустом, алчущим поймать бабочку мгновения в сачок чуда; а вот – одинокий Фауст, изучивший алхимию и философию, сочно разочаровавшийся, путешествующий лабиринтами русской речи, и как будто русской яви.
Грузинская лоза приносила налитые солнцем сока плода в недрах переводов из Табидзе и Яшвили; и самородки-самоцветы поэзии европейской играли под солнцем русского слова.
И громоздилась, уходя в небеса духа, глобальная библиотека пастернаковских переводов.
____________________
© Балтин Александр Львович