НГ, 27.09.2018
Анатолия Марченко, рабочего из семьи железнодорожников, а впоследствии известного правозащитника, который первый раз попал в тюрьму случайно, часто сравнивают с Олегом Сенцовым — украинским режиссером, политзаключенным, который держит голодовку 136 дней. «Громадское» поговорило с родными Анатолия Марченко и рассказывает его историю, окончившуюся трагически, однако изменившую Советский союз. «Новая газета» публикует материал с согласия коллег.
32 года назад советский заключенный, писатель и диссидент Анатолий Марченко объявил голодовку в Чистопольской тюрьме в Татарстане с требованием освободить всех политзаключенных. Он голодал 117 дней, добровольно вышел из нее и через 12 дней умер в больнице. А еще через 8 дней Михаил Горбачев разрешил академику Андрею Сахарову вернуться из ссылки в Горьком (сегодня — Нижний Новгород) в Москву. Началась перестройка, которая состоялась в том числе и в результате трагедии Марченко.
Случайная драка и лагерь
Анатолий Марченко родился в Барабинске (Новосибирская область). Это главный железнодорожный узел региона, и семья Марченко, как и множество жителей области, работала в этой системе. Отец — помощником машиниста, мать уборщицей на вокзале. Проучившись 8 классов, Анатолий бросил школу и уехал на строительство Новосибирской ГЭС, где получил специальность бурового мастера. Оттуда он поехал строить ГЭС в Томске, а потом в Караганду в Казахстане.
В 1958 году в Караганде было неспокойно.
С одной стороны — русская молодежь, приехавшая «поднимать целину», с другой — чеченцы, высланные Сталиным из своих городов и сел.
«Они были страшно озлоблены — ведь их выселили из родных мест в чужую Сибирь, к чужим и чуждым им людям, — писал Анатолий про чеченцев. — Между чеченской молодежью и нашей все время возникали потасовки, драки, иногда с поножовщиной».
За одну из таких драк Марченко и арестовали, хотя он уверял, что не участвовал в ней: «Однажды произошла большая драка в нашем общежитии. Когда она как-то сама собой кончилась, явилась милиция; похватала всех, кто был в общежитии (большинство участников успели убежать и скрыться). Среди арестованных оказался и я. Нас увезли из поселка, где все знали, как было дело. Судили всех в один день, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Так я попал в страшные карагандинские лагеря — Карлаг».
Марченко дали два года. Его отправили в «Карлаг» — крупнейший советский лагерь, в котором в сталинские времена держали политзаключенных. Его площадь — примерно 60 тысяч квадратных километров: около 300 км с севера на юг и около 200 — с востока на запад.
В сталинские времена «Карлаг» был известен нечеловеческими условиями содержания, пытками и расстрелами. Но о своем сроке здесь Анатолий почти не вспоминает в своих книгах.
Существует версия, что после года отсидки, не дождавшись амнистии, Марченко сбежал из лагеря «из-за невыносимых условий жизни» и нежелания «жить с клеймом уголовника».
Сын Марченко Павел рассказывает, что действительно знакомые Анатолия слышали от него такую историю, но никакого документального подтверждения побега нет.
Второй арест — за попытку побега из СССР
«Фактически, Советский Союз отправил Марченко в институт повышения политического самосознания», — поясняет судьбоносность этой ссылки историк диссидентского движения, сын жены Марченко от первого брака Александр Даниэль. Именно во время этого срока Марченко познакомился с его отцом — писателем и диссидентом Юлием Даниэлем. Так началась собственная история Марченко-писателя и диссидента.
Книга о лагерях
Анатолий освободился из Владимирской тюрьмы, где он провел большую часть второго срока, в 1966 году. В следующем году в советском самиздате вышла его первая книга «Мои показания». «Когда я сидел во Владимирской тюрьме, меня не раз охватывало отчаяние, — писал Марченко в предисловии к книге. — Одно давало мне силы жить в этом кошмаре — надежда, что я выйду и расскажу всем о том, что видел и пережил».
«Она [книга] произвела эффект разорвавшейся бомбы, — рассказывает Александр Даниэль, — объясняет Александр Даниэль причину неполитических статей Марченко. — «Рабочий? Ты кто такой вообще, откуда ты взялся и лезешь в интеллигенцию? Они не понимали, что Толя — интеллигент высокой пробы, который сделал себя сам».
В 1968 году, почти сразу после того, как Марченко написал открытое письмо, выступив против вторжения СССР в Чехословакию, его приговорили к году заключения за одну из самых простых для очередного ареста причин — «нарушение паспортного режима». Перед концом срока Анатолий почти сразу получил еще два года лагерей, и его отправили по этапу — за «распространение клеветнических измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй».
Череда ссылок
В 1975 — новая, четырехлетняя ссылка за «злостное нарушение правил административного надзора». Анатолия отправили в Чуну, в Восточную Сибирь. Жена и сын позже приехали к нему.
«Я очень хорошо помню ссылку, — вспоминает Павел Марченко. — Он тогда работал в детском саду, водил меня с собой на работу, это было интересно. Вообще, я помню, что в Сибири, мне нравилось больше, чем в Подмосковье (туда Анатолий переехал вместе с семьей после ссылки в Чуне, — ред.)».
В 1981 году Марченко задержали в Москве. На этот раз Советская власть не искала формальный повод — Марченко арестовали за «антисоветскую агитацию и пропаганду». На тот момент он был членом Московской Хельсинкской группы. Его приговорили к 10 годам в лагере строгого режима и 5 годам ссылки.
Голодовка
Марченко объявил голодовку в Чистопольской тюрьме (Татарская АССР) с требованием освободить всех политзаключенных СССР в 1986 году. Это была не первая голодовка за время всех ссылок и арестов, но первая с четко политическими требованиями.
«Мы узнали об этом где-то в июле [за месяц до начала голодовки], — вспоминает Александр Даниэль. — Мы с матерью [женой Марченко Ларисой Богораз] очень испугались… «Одно дело, когда человек голодает, например за то, чтобы ему отдали письмо из дома, то есть, по каким-то бытовым делам. И совсем другое дело, когда он требует освободить всех политзаключенных в Советском Союзе. Кто мог себе представить, что вдруг возьмут и освободят политических заключенных в СССР? Такого не было, нет и не будет. Нам казалось, что это самоубийство».
Даниэль рассказывает, что получив письмо о голодовке Анатолия, он «совершил поступок, который до сих пор не может себе простить».
Отправляя на Запад требование Марченко, он вместе с Ларисой Богораз смягчил формулировку, заменив «освобождение политзаключенных» на «улучшение содержания». Сейчас Даниэль говорит, что они позволили себе то, что «нельзя было позволить».
Голодовка Анатолия Марченко стала знаковым событием и в Советском Союзе, и на Западе. В ноябре 1986 года Лариса Богораз, правозащитница Московской Хельсинкской группы Софья Каллистратова и ряд других диссидентов создали петицию к советской интеллигенции с просьбой поддержать идею амнистии всех политзаключенных. «Речь шла о системной советской интеллигенции, — уточняет Александр Даниэль. — И этот призыв нашел отклик. Например, его поддержал [мультипликатор Юрий] Норштейн со словами: “Я думал, что только мне интересна судьба политзаключенных”».
Анатолий Марченко голодал 117 дней с 4 августа 1986 года. Принудительно кормить его начали с 12 сентября.
«Питательная смесь приготавливается умышленно с крупными кусочками-комочками из пищевых продуктов, которые не проходят через шланг, а застревают в нем и, забивая его, не пропускают питательную смесь в желудок. Под видом прочистки шланга мне устраивают пытки, массажируя и дергая шланг, не вынимая его из моего желудка», — описывал он процесс кормления, жалуясь генеральному прокурору СССР с требованием прекратить пытки.
В конце ноября Анатолий вышел из голодовки. Достоверно причина такого решения неизвестна. Александр Даниэль предполагает, что незадолго до выхода из голодовки к Анатолию приехал кто-то из КГБ или Центрального комитета партии и пообещал, что в скором времени его требование будет выполнено.
Но буквально через несколько дней после отказа от голодовки Анатолий почувствовал себя плохо. Его перевели в местную больницу, где он и умер 8 декабря, по официальной версии «от острой сердечной недостаточности».
«Толя не был самоубийцей, — говорит Александр Даниэль. — Он не собирался умирать. Другое дело, что он, наверное, не смог рассчитать свои силы».