Леди. Рассказ

    Я ехал в отпуск. За рулём своего внедорожника, один, на неделю, в глушь. Что ещё может быть лучше? 

   Поброжу пойду по лесу,

   Где берёзы и трава

   Помнят первые рассветы, 

   Помнят первые слова. 

        Та-та-та, та-та-та и дальше всё в таком же духе. Откуда-то из интернета прицепилась к языку песня – нашёл же! – и полдороги не могла отцепиться. «Лунная соната» Бетховена не прицепится. А вот такая – это пожалуйста! 

          Мне нужен был отпуск. И я его получил. Целых десять дней. 

       Телефон специально забыл дома – жена будет в ужасе, но и прекрасно! Зато целую неделю – три дня я всё-таки оставил на общение с родными – целую неделю ни меня никто, ни я никого. Я заслужил это. Ежедневными нервотрёпками и пахотой на работе. 

       Вот вы всё говорите: банк, банк! Да ты поработай сначала в этом банке! Хотя бы неделю. С ума рехнёшься! А я там уже много лет. Нервы тут нужно иметь так просто железные. А совесть дубовую. Ну, про совесть это я так, в шутку: нам в банке про это говорить запрещают. 

         Далеко не поехал: вниз вдоль реки километров на 100-150. По-современному это уже глухомань. Раньше, конечно, и здесь кипела жизнь: колхозы, леспромхозы и прочее, но теперь выживает кто, как может. За что боролись, как говорится. Или что, по крайней мере, никто даже не попытался  защитить. Ну, да мне-то какое дело? Им, в конце концов, жить. 

         Погода стояла отличная. Моя самая любимая пора – ранняя осень. Уже и не жарко, но ещё и не холодно, нет мошки и комаров. А красота какая! Летом такого нет. Ягод так просто завались! Только я их не собираю. 

       Жару не люблю – просто ненавижу. Всеми четырьмя конечностями всегда пытаюсь отбиться (не получается, конечно) от Турции и всяких там Таиландов с Египтами. Даже от Сочи пытался раз отвертеться, чем вызвал резкое неудовольствие у своей тёщи. 

       А вот Русская Равнина – место, где я согласен прожить ещё не одну жизнь. И чем севернее, тем было бы лучше. Но это уже, как Бог даст. Тут, видимо, как на работе: куда надо – туда и пошлют. Ну, раз надо – так надо: мы люди подневольные. Но десять дней я у директора всё-таки дёрнул, и уже одно это согревало мне душу.

        Остановился я в почти заброшенной деревеньке. Снял, не торгуясь, домик с банькой на самом берегу реки. Хозяев я немного знал. Они тоже из бывших – труженики ликвидированного леспромхоза. 

         Река в этом месте резко уходила вправо – дальше уже совсем глушь, хотя и там люди живут, а слева шли холмы – странная причуда природы для этих мест. Холмы не очень высокие, но всё же приличные для равнины. Они выглядели тут несколько искусственно: как будто их кто специально понатыкал. А за ними, дальше на Север, тянулся большой озёрный край. Место удивительное и даже загадочное. Для меня всё, что красивое, то и загадочное. Край был большой, уходил за горизонт. Озёра, острова, озерки, болота. Бездна дичи и ягоды. 

       Своё любимое ружьё я с собой, конечно, взял: отличного боя «Зауэр» 1936 года. Отдал в своё время за него кучу денег – да и не жалко: просто понравилось. Брожу теперь с ним за спиной иногда по лесу без цели и смысла. Чисто, как Ильич, если кто помнит такого. 

       Но стреляю я отменно. В это никто не верит, пока не убедится сам. Ну, какой стрелок из юриста банка, начальника юридической службы?! Когда-то в армии, ещё на срочной, капитан чуть не упрашивал меня, чтобы я остался служить дальше, на сверхсрочную. Говорил, что у меня талант от Бога. «Поверь, я повидал всяких бойцов. Пойдёшь в школу снайперов – будешь лучшим! Ты же просто редкий экземпляр. Жалеть потом будешь, что не остался». 

        Я не остался. И не пожалел. Во-первых, армия надоела – спасу нет. Уже измотался весь – не мог дембеля дождаться – а тут служи дальше! И потом: ну что это за профессия такая – снайпер! Войны сейчас нет. Да и вообще: какой же это за талант – людей убивать?         Я пошёл в юристы. Но это была совсем другая история, не то, что сейчас. Сейчас куда ни плюнь, в юриста попадёшь – везде юристы. И президент юрист, и премьер, и губернатор наш бывший, и сосед мой, Петька, который уже два года без работы – тоже юрист. Когда я поступал в университет на юридический, девчонки смотрели на меня, как на лётчика-испытателя. Такой вот был престиж профессии! 

*

   Расположившись в своём новом жилище, окнами прямо на реку, а после, бахнув кружечку чая из местной заварки со смородиной, я, закинув ружьишко за спину, отправился бродить по окрестностям. Дождался! Всё меня радовало: и погода, и лес и красивые холмы неподалёку. И то, что телефон с геолокацией остался дома. 

       В банке взяли в привычку звонить по выходным и в отпуск. Рабочего дня мало! Им ещё теперь необходимо знать точно, где ты есть в любое время суток. Принялись изучать привычки и предпочтения сотрудников. Чувствуешь себя всегда и всюду под колпаком. Срочно нужен – знают, где тебя найти. Просто какое-то новое крепостное право! И на Дон не сбежишь – в одну минуту найдут. Ещё говорят – при царе плохо жили.

        Куда только я со своей специальностью побегу? Да и жить в достатке привык. Даже не столько я сам, сколько жена и дочка: ей в третьем классе барахла больше, чем мне требуется. Но сегодня я победитель – телефон остался дома. Хотя почему только сегодня? Я не проиграл в банке ещё ни одного процесса. 

       Да, у меня есть имя. Но в глубине души я не считаю себя талантливым юристом. Талант в моём понимании это ечто-то особенное. То, чем ты точно сильно отличаешься от других. Ничего такого я в себе не находил, хотя и пытался найти. А что юрист? Хорошо законы знай, да и применяй их безжалостно к людям, которые их не знают. Вот и весь талант. А большинство людей законы не знает. И это совершенно нормально. Они и не должны знать их подробно. Для этого существуют юристы. Как больные не обязаны знать лечение всех болезней – для этого есть врачи. 

       Но незнание законов не освобождает от ответственности. Как незнание медицины не гарантирует от болезней. По идее мы, юристы, должны существовать для одного: ограждать людей от трудных жизненных ситуаций. Мы – лоцманы в море законов. Но на деле всё не так. Никакие мы не лоцманы. Мы охраняем эти самые подводные камни, о которые бьются потом наши граждане. Я лично стою на страже буквы закона. Именно её – буквы. По сути же – на страже кошелька банкира. За это мне и деньги, и имя, и весь мой достаток.

        Правосудие должно совершиться, даже если бы погиб мир – говорили древние. Что ж, мы к этому близки, как никогда, к его гибели.

*

         В дороге чувствовалась некоторая усталость. Но ничего, решил я: свежий воздух мне будет только на пользу. Деревушка быстро скрылась за лесом. Едва доносился шум реки. Холмы уже были рядом. Удивительное природное явление, – подумалось мне. Равнина кругом. Откуда тут на ровном месте взяться холмам. Может быть, в этом скрыта какая-нибудь тайна? Тайны все любят. Только не страшные.

   «Вот зараза!» – я потёр глаза. Посмотрел ещё раз на ближний холм: нет что-то со здоровьем – холм плыл и плыл перед глазами. Вот ведь говно какое вредное, а?! Директор наш. Выжал, падла, всё соки из меня. Такого со мной ещё не было, чтобы плыло перед глазами. Ещё в отпуск не хотел отпускать.

          — Чего, паря, холмик-то плывёт?

       Я вздрогнул. Позади меня стоял, согнувшись пополам, старый дед. И одет ещё был так, будто зима уже началась: в тулупе и шапке. Как же он так подкрался незаметно? Я считал себя человеком осторожным, просто так со спины к себе никого не подпускал. А этот стоит ещё и ухмыляется. В руках какая-то кривая палка. Угрозы я от него не чувствовал – просто неприятно, когда позади вдруг кто-то вырастает. Но самое главное: как этот старый догадался, что в глазах у меня плывёт? 

      Я посмотрел ему в лицо, но ничего не разглядел. Ни рта, ни глаз – всё заросло бородой, один нос торчит. Сколько было ему лет, нет нужды и спрашивать: и так видно, что давно прошли все его сроки.

       — Смотри-ка, паря, – дед направил мне в лицо свой корявый палец, – холмик-то плывёт, а всё остальное на месте. 

         Я машинально бросил взгляд на холм. И точно.

       — Не все это видят. Не все могут. Редкий человек это видит. – Дед ещё что-то пошамкал губами. – Ты сбегал бы на холмик-то царский. Авось глянешься им, так много чего нового узнаешь.

     Что за чертовщина! Это ещё что за бред? И тут только до меня дошло: да это же местный дурачок. Деревенский сумасшедший. Раньше в каждой деревне такой был, да не один. Потом они практически везде исчезли, как класс. 

         — Иди домой, дед!

         Я отвернулся. 

         — А ты сходи на холмик-то, не бойся. 

         Это меня разозлило. 

     — Чего мне бояться? У меня вот – ружьё, – я кивнул головой на плечо, где висел «Зауэр». 

      — На царском холмике тебя, паря, ни один зверь не тронет. Вот он, холмик-то.

    Я опять бросил взгляд на холм – ничего уже в глазах не плыло. «Ну, вот и ладно. Недельку в лесу, на речке и снова буду, как новый», – настроение сразу улучшилось. Я обернулся – дед всё ещё был здесь.

        — Иди домой! – Прикрикнул я на деда.

      Тот опять пошамкал губами, потоптался, повернулся и пошёл потихоньку к деревне. Но пройдя несколько шагов, остановился, повернулся ко мне и, протянув свой корявый палец в мою сторону, не то закашлял, не то засмеялся:

         — Бои-и сся! 

       Чт… Вот же… Ты… Ну… Вот же пердун старый! – Я от злости забыл все слова. – То есть, я хотел сказать… Это… Как бы… Ну… Старый консерватор.

      Мне стало неприятно за несдержанность. Я отвернулся. Куда потом делся дед, я не видел: сойдя с тропинки, я скрылся за деревьями.

      Вот хрен старый! Испортил настроение на весь день. Меня грызла досада на деда, но ещё больше на самого себя – не сдержался, это непрофессионально, нехорошо. Это шанс противнику в споре или дискуссии. Хотя я и на работе такое – всё равно плохо. 

       Я вернулся к себе в домик и больше в тот день никуда не ходил.

*

       Ночью не спалось. Досада не проходила, и какие-то странные мысли лезли в голову. К утру я всё же как-то забылся сном, и мне приснился дед. Такую наглость терпеть было уже невозможно! Я встал, что-то перекусил на скорую руку, подхватил ружьё и прямиком направился к холму. Где находится Царский холм, я теперь знал. Хотя, что в нём было такого царского, я решительно не понимал. До самого верха холма добиралась лёгкая тропинка. Меня это чуть удивило. На самом верху была довольно просторная поляна и росла шикарная огромная кряжистая сосна. Её, кстати, было отлично видно издалека. И было чисто: не валялись пустые бутылки, консервные банки, не висели на кустах рваные грязные пакеты. Только выделялось едва заметное, старое место от пожогов костра.

     Удивительно! Это я что, так плохо думаю о наших людях, или кто-то тут следит за порядком? Царское место. Я хмыкнул: «Ну-ну». А подойдя к краю поляны, невольно отпрянул: там был почти обрыв; шёл очень крутой спуск в долину. Вид открывался потрясающий, действительно царский. Но, возможно, точно это же видно и с других холмов – подумалось мне – вовсе не царских. Но всё равно от увиденного захватывало дух. 

       Голубые зеркала озёр отражали плывущие по небу облака, а между озёрами сплошным зелёным ковром лежала трава; то там, то здесь от озера к озеру перебегали небольшие рощицы, которые сейчас стали разноцветными. Издали казалось, что вся природа прямо сейчас отправилась на карнавал. Красота была неземная. 

       — Согласен. Твоя правда, дед! Чтобы это увидеть, стоило забраться на холм. Ладно, дед, претензии снимаются, – я засмеялся. 

      Побродив по поляне, я обошёл сосну и увидел в траве ещё одну, чуть приметную тропинку. Проследив, куда она ведёт, я обнаружил, что внизу холма, почти закрытый деревьями, стоит старый полуразрушенный дом. Прежде я и не подозревал о его существовании.

   Я спустился вниз по этой тропинке. Дом был большой, явно дореволюционной постройки. Когда-то давно он был очень красивый. Крепко сложенный – раз уж дожил до наших дней – в два этажа из белого камня; прежне это явно была барская усадьба. Как-то, видимо, она использовалась и в советское время, потому что были видны кучи мусора уже современного происхождения. 

     Но перестройка и здесь прошла своим катком, оставив от дома только стены и дырявую крышу. «Да чего там, – подумал я, – заводы рушились, целые города приходили в запустение – что там барский дом». 

       «Спасибо, Миша, Рая, что жизнь пошла другая», – пропел я строчку из старой блатной песни и осторожно зашёл внутрь барского дома. 

    Да, вздохнул я с сожалением, дом и сейчас ещё производил впечатление. Толстые стены, огромные окна, балкон, полукругом колонны у парадного подъезда. Внутри видны останки разбитого камина. 

      Будь такой дом в Москве или в губернском городе, он имел бы большую ценность. А кому он нужен здесь… Ладно, хоть не взорвали его в своё время от избытка классовой ненависти господа-товарищи. 

      Внутри хрустел под ногами битый кирпич. О былом великолепии дома можно было только догадываться. Когда-то здесь жили люди, смеялись и бегали дети. Вон там – я посмотрел в проём двери – был двор, туда подъезжали экипажи. А сейчас он весь зарос кустами. Второго этажа в доме не было вовсе: межэтажные перекрытия обрушены, сквозь разбитую кровлю виднелось небо.

         — Человек!

      Я вздрогнул. Это почудилось мне или кто-то на самом деле меня позвал? Я оглянулся по сторонам:

    — Кто здесь? Есть кто-нибудь? – крикнул я громко, так, что эхо покатилось по пустым залам. Спрятаться здесь было абсолютно негде, если только тёмной ночью. Показалось, что ли. Раньше я не замечал за собой глюков. 

         — Слышишь меня, человек? – Голос был совсем рядом. 

     Я крутанулся и нервно вскинул ружьё. Кому тут чего надо? Если кинется кто, я понимал, то пару человек я срублю сразу, потом надо будет перезаряжать ружьё. Но это я сделаю быстро. Если будут нападать и придётся обороняться, пальну не задумываясь. У меня такой принцип: если ты нападаешь, значит, ты вне закона. Следовательно, я могу защищать себя, как сочту необходимым. И оружие для своей защиты должен иметь каждый законопослушный гражданин – это было моё убеждение. Число разбойных нападений сразу бы рухнуло. Это выдумки, что страна тут же перестреляла бы друг друга, если бы людям дали оружие для своей защиты. Нужда в полиции и значимость её упала бы вдвое – вот причина, по которой упирается власть. Только в этом всё и дело.

     Я покрутился по сторонам. Неприятно, когда тебя видят, а ты их нет: чувство, как стоишь под фонарём. 

     — Чего ты прячешься, б…? Выходи. Боишься меня что ли? – крикну я максимально громко и уверенно. Нельзя дать противнику понять, что ты его опасаешься. 

         От каждой стены мне в ответ понеслось эхо. 

      Эхо… Мне стало жутко. Когда кричу я, то со всех сторон отзывается эхо. А те слова прилетали мне сразу в мозг. Так, как будто бы они там и рождались. 

      Я повёл взглядом по стенам, не опуская, однако, ружья. Или я всё же схожу с ума – довели на работе – или привидения существуют. 

    «Это же дух старого помещика, которого наверняка грохнули большевики», – как я сразу не догадался! Эта мысль показалась мне совершенно очевидной. Когда ты один, а вокруг творится непонятное, в мистику верится легко. Гораздо легче, чем в то, что ты сошёл с ума. 

   Я покосился на выход – до него было прилично. И по кучам мусора быстро не пробежишь. И чего я так далеко запёрся в этот дом – вот надо было это мне! Как вести себя с привидениями, я не имел ни малейшего понятия.

     Пройдя несколько шагов, я резко обернулся – ничего не происходило. «Ну, всё, – решил я, – надо резче – выход рядом». 

     — Да не трясись ты, никого здесь нет, – голос прозвучал ясно, но так, как будто был он уже далеко и быстро удалялся. 

    От неожиданности я чуть не упал на колени. Я не считал себя трусом, но тут меня замутило. Ладно бы люди или зверьё. А как бороться с привидением? И даже такая, казалось бы, естественная мысль: а вдруг ему просто поболтать – ни разу не пришла в голову. Думалось совсем о другом: на хрен всё, пора валить.

       Быстро пробираясь по россыпям битого кирпича, я добрался до парадного подъезда. Здесь уже было не страшно: светило солнце, пели птицы, шумел лес. 

         — Ну, ладно, хозяева, поболтали и будет. Пора мне.

     Хотя разговор, прямо сказать, не задался. Закинув за спину ружьё, и машинально отряхнув от пыли брюки, я покосился на усадьбу: «Хватит с меня экскурсий по графским развалинам». Тропинка петляла по подножию холма, ныряла в густую зелень, проскакивала между большими камнями, крутилась, вертелась, пока не вышла на большую тропу – та вела в деревню. Я твёрдым шагом направился в деревню и ещё не так далеко отошёл от холма, как в голове опять начал рождаться какой-то звук. Я обречённо остановился и замотал головой: я уже понимал к чему идёт дело – сейчас снова услышу слова. И точно:

        — Приходи завтра с утра на холм. Мы не очень в тебя верим, но будем ждать.

        — Чёрт! Чёрт! Проклятье! 

        Я с силой хлопнул себя по ушам.

   Зараза! Надо было лучше в больницу сходить, чем сюда ехать. Но так ведь до сегодняшнего дня ничего такого не было. Усталость была, но, скорее, моральная, а её как раз отпуском и лечат. 

         А-а, проклятье! Я сдёрнул с плеча ружьё и направил в сторону холма. 

     — Замочу щас! – Заорал я, что было сил. Поводил стволом по сторонам. Далековато было для выстрела, но я бы попал. В кого только стрелять? Никого нет: одна сосна торчит на вершине холма. Хоть бы ворона какая села на макушку – я бы пальнул. Было тихо. 

         Ну что за чёрт! – Я закинул ружьё за спину. – Пойду, водки выпью.

         Повернулся и быстро зашагал в деревню, больше нигде не задерживаясь. 

       Экстренный запас водяры в машине у меня всегда был. Неполную чуть бутылку 0,7 я выпил до дна и сел думать. Мысль пошла ясней, логичней, проще.

      — Ну а что? Ну схожу. Разговор был миролюбивый, без угроз. Даже любопытно: кто это и чего ему надо?

       В то, что я рехнулся, я уже не верил. Если бы рехнулся, то рехнулся бы во всём. Так не бывает: тут рехнулся, а тут нет. Рассуждаю-то я здраво. Страх пропал, пришёл какой-то исследовательский интерес:

        — Что же это такое? Уж не розыгрыш ли? 

     Только одно обстоятельство было против того, что это розыгрыш: голос рождался прямо внутри головы. Я не мог, как ни старался, определить источник звука. Шутники – кто бы они ни были – сделать такое не могли. Это просто невозможно. 

        Не раздеваясь, я завалился на кровать – скорее бы утро. Чуть свет я уже был на ногах. Две кружки крепчайшего чая с сахаром сделали из меня человека. Осмотрев ружьё, я присел не дорожку:

        — Ну ладно, давайте поговорим, с-суки. – И тихо вышел из домика в прохладное утро. 

*

      Дорога была недальняя. О чём я думал, пока туда шёл, не помню. Скорее всего, ни о чём: после вчерашней водки голова была на зависть пустой и ясной – всегда бы так. Никаких тебе посторонних мыслей. Я был заряжен на борьбу – набью им сейчас морду от всей души. Вот, пожалуй, единственная достойная мысль, которая меня вела. То, что это мог быть злой дух развалин, меня совсем не пугало: про него я уже напрочь забыл – чушь какая-то, такого не бывает; это чьи-то ловкие розыгрыши, а с ними я разберусь. Забегая вперёд, скажу: не угадал ни в чём. 

     Как я и думал, на вершине холма, на поляне, никто меня не ждал. Это меня даже рассмешило. Я картинно развёл в стороны руки, взяв на всякий случай поудобнее в правую свой любимый «Зауэр», и крикнул:

          — Господа! Вы заставляете себя ждать!

      — Мы уже давно здесь, – всё тот же голос, который я теперь никогда не забуду, сказал мне прямо в ухо.

        Я крутанулся раз-другой – никого не было. Весь внутренне подобравшись, продолжая обшаривать глазами, пространство вокруг себя, я стоял, готовый к любым неожиданностям. Но поляна была пуста, хоть тресни. 

       — Ты руки-то, человек, опусти.

     Действительно глупо: стою, как чучело огородное, раскинув руки. Я чисто машинально встал по стойке вольно, закинув за спину ружьё.

       — Ну и… Где же вы?

       — Прямо перед тобой.

      Я поднял глаза и упёрся в огромный ствол сосны. Потом осторожно, как сапёр, обошёл её два раза вокруг – чисто.

      — Слушайте, мне надоели все эти ваши шутки. – Это и в самом деле уже стало сильно раздражать. Навязчивая шутка превращается в издевательство. 

       — Ты только не падай в обморок, здесь врачей нет, чтобы с тобой возиться. Вообще вы люди – слабые существа, вредные и греховные. Такие, что все мы сильно удивляемся – зачем вы здесь! Но это уже не нашего ума дело. К тому же я сильно забегаю вперёд. 

           Очень медленно, по слогам я спросил:

         — Мы – это кто?

        — Мы – это деревья, кусты и травы. Это ветер, который постоянно кружит вокруг тебя, но ты его не видишь. Говорю с тобой я – сосна. Понимаю, что осознать такое – сложное дело для твоих человеческих сил. Но постарайся убедить себя, что это правда. Потому что именно так всё оно и есть. И сделай это поскорее – времени на разговоры очень мало. А разговор этот всем нам, в том числе и тебе, очень нужен. И закрой, наконец, рот – хватит уже удивляться. Мир устроен совсем не так, как вы, люди, себе его представляете. Привыкай к этому. 

   — Много говоришь… Сосна, – выдавил я из себя. Признаваться себе, что я сейчас разговариваю с деревом, выходило далеко за границы моего разума. Я в банке-то далеко не с каждым клиентом разговариваю лично. Добиться аудиенции со мной и попросить у меня совета многие мечтают. А тут сосна! И ещё оказывается, что все мы для неё тупые двуногие существа, которые ничего не смыслят в окружающем нас мире – мысли в голове взрывались одна злее другой. Но пока я сдерживался.

   Я хмыкнул: «Вот блин!». Но злость на себя и на то, что всё так нелепо в итоге получилось, стала меня захлёстывать. «Вот же ты, бревно говорящее! Я тебе не папа Карло, – продолжал я мысленно психовать. – Срублю сейчас тебя под корень и посмотрю тогда, что это ты за дерево такое и какая ты там сосна!».

   — Тихо, тихо, тихо, – сказала сосна так, будто она слышала мою речь. – Не надо сразу хвататься за топор. О людях мы думаем ни хорошо, ни плохо. Люди – существа, с которыми мы должны делить планету. Ничего тут не поделаешь. Более того, есть одно обстоятельство, от которого зависит существование самой Земли и всей жизни на ней. И без людей тут, к сожалению, никак. Но об этом чуть позже. 

   Я был обескуражен и почувствовал себя неловко – как будто попался на месте преступления: «Как это она так умудрилась узнать, о чём я думаю?»

     — Да, кстати, – сосна тут же опять откликнулась на мою мысль, – тебе не обязательно говорить вслух или кричать. Достаточно лишь подумать – тебя поймут.

     Я промолчал и даже постарался ни о чём не думать в этот момент, чтобы никого не обидеть. Мне стало чуть неловко: всё-таки – меня в этом убедили со школы – представитель высшего творения на земле. Надо держаться достойно, раз уж припёрся сюда. Тем более, с какими-то деревьями. К тому же я потомственный советский интеллигент, и всегда, стыдно сказать, гордился этим.

       — Давай поговорим, – предложила сосна, – нам многое нужно тебе рассказать. Не знаю даже с чего и начать. Что бы я тебе сейчас ни сказала, это вызовет у тебя множество встречных вопросов.

      — А почему ты решила поговорить именно со мной? И рассказать что-то именно мне? – У меня так и крутились в голове сплошные логические нестыковки. – Какого чёрта! Причём тут я – вокруг столько людей!

      — Хороший вопрос. И очень простой: у меня нет выбора. Об этом я уже говорила тебе – будь внимателен. 

       Между людьми и миром растений нет никакого канала связи. Вернее, мы вас слышим и понимаем – вы нас нет. Так всегда было, с самого начала времён. Но бывают всё же очень редкие исключения. Ты – один из таких. У тебя есть дар. Почему он дан именно тебе, я не знаю. Но именно с тобой мы можем говорить.

       Разговор этот назрел давно. Долго не удавалось устроить эту встречу. – И тут к моему удивлению, хотя, куда ещё, казалось бы, больше удивляться, сосну понесло на лирику. – Смотрю я на вас, людей, и просто поражаюсь вам, – продолжала сосна свою речь. – Вы – люди – кажетесь нам очень странными. Всё что-то ищите, бегаете, суетитесь, беспокоитесь. Боитесь дождя и снега. Вам необходимо скрываться от холода. Вы страдаете и ждёте любви. Вы мучаетесь, когда её нет. Вы мучаетесь, когда она есть. По большому счёту, вы даже не знаете, что такое счастье.

      А ведь счастье – это стоять и смотреть вдаль, махая ветками облакам и птицам. Счастье – смотреть на зеркала озёр, окружённые изумрудными лугами. Счастье – это слушать, слушать и слушать музыку Гармонии Мира, которая звучит вечно. 

   Ты хотя бы знаешь, человек, что это такое: Гармония Мира?

          Я медленно поводил головой из стороны в сторону. Но вовремя опомнился:

          — Ну, в общих чертах да. 

        — Перестань врать! – В словах сосны почувствовалось раздражение. – Нам прекрасно известно, что ты знаешь, а что нет. Вопрос был риторическим и не требовал ответа. 

    — Гармония Мира – это музыка, которой пронизан весь мир. Она разлита во всей Вселенной. И слышит её, так или иначе, всё живое вокруг. Её не слышат только люди.

   Почему вас, людей, лишили такой возможности, мне не известно. Но так устроен мир. И об истинном его устройстве вы даже не подозреваете. 

   — Послушайте, уважаемые, – вступился я раздражённо за всё человечество сразу. – Наши композиторы напишут столько музыки, сколько потребуется. Нужно будет, напишут тысячи мелодий. И будешь ты, сосна, их слушать, хоть две сотни лет! В чём проблема, не пойму? 

        Мне показалось, что сосна поморщилась.

      — Послушай меня, человек. Просто, чтобы ты знал. Композитор – это помощник Бога на земле. Самый высокий дар, который может быть дан человеку – это писать музыку. Все остальные таланты – всего лишь отражение этого дара.

       Но такую мелодию, которая несёт в себе Гармония Мира, человеческий разум создать, не способен. Гармония Мира это не просто музыка. Это код всего сущего в мире. Люди считают, что все явления на свете, всё, что есть во Вселенной, можно описать с помощью чисел, с помощью математики – она у вас царица наук. Отчасти это правда. Но математика – это развлечение для гениев, а музыка – творчество Бога. Именно музыку выбрал Бог, чтобы записать в ней всю информацию о своём творении. Ею заполнена вся Вселенная. Но знаем мы лишь крохи – много ли нам надо.

 

          Незаметно я втянулся в разговор.

   Мы говорили о многом. За разговором летело время. Солнце стало припекать. Захотелось есть и пить.

   — Да, кстати, – мне вдруг подумалось об одной самой простой вещи, о которой совершенно забыли. – Меня зовут…

       — Как зовут тебя, мы знаем, – перебила меня сосна, – но это совершенно неважно. Для нас ты просто человек. И тебе совершенно не обязательно знать моё имя.

        — У тебя есть имя?! – невольно брякнул я вслух.

       — Приходи завтра пораньше, – сосна не обратила никакого внимания на мой вопрос. – Я расскажу тебе одну историю. Да не задерживайся, как сегодня. 

   — Постой, постой, постой. А откуда ты всё это знаешь?

   — Все знания – в Гармонии Мира. Каждая травинка может узнать всё, что ей нужно, лишь прикоснувшись к ней: она тут же напитается информацией. Лишнего не получит, но всё необходимое узнает. Нас не нужно готовить к взрослой жизни – мы знаем всё сразу с рождения. Развиваться нужно вам – людям. В этом есть какая-то тайна, но в неё меня не посвящали.  До завтра. 

        И стало тихо. Только шумела листва на ветру. Делать было нечего – со мной больше никто не разговаривал. Я пошёл к себе в деревню. 

       Странно, но не было никакого желания делиться с кем-то услышанным, бежать и кому-то срочно всё рассказывать. Спорить, доказывать, убеждать в чём-то. Слишком сильно отличалась жизнь, которой мы жили, от той реальности, что открылась мне только что.  Я понимал, что они никогда не смешаются между собой – эти две реальности. Так они и останутся навсегда двумя разными частями меня одного. Едва ли они даже будут соприкасаться. 

*

   Так бывает в жизни. И бывало у каждого не раз. И у меня. Когда какой-то случай обрушивает всю прежнюю жизнь за спиной. Ну, или значительную её часть. А ты вот так же идёшь, живёшь и внешне ни в чём не меняешься для других. 

   Когда в третьем классе лучший друг украл у меня полную копилку мелочи – я думал, что мир перевернулся. В университете я с треском провалился на экзамене по предмету, в котором считал себя лучшим – как в стену влепился с разбега – но и вида не подал. Однажды сдуру объяснился в любви, а мне рассмеялись в лицо. Это был шок. Такого в жизни быть не могло.

      Совершенно спокойно мир вдруг оказывается другим, незнакомым, а ты идёшь по нему, как ударенный пыльным мешком, и не подаёшь вида, что это так. И никогда никому об этом не расскажешь. Это твоя трагедия и твоя личная проблема. Трагедия, произошедшая не с тобой – лишь комедия для других. А кому хочется быть посмешищем?

      Какая-то сосна сегодня три раза поставила меня мордой в стойло и даже не сказала, как её зовут. Но обиды не было – давно перестал обижаться – было удивление. Мир в одно мгновение сменил декорации, и я иду по нему совершенно нелепый. Но никогда не подам вида, что это так. 

       Я отомстил той девчонке, что смеялась мне в лицо. Экзамены пересдал на отлично и сумел даже публично унизить преподавателя, поймав его на ошибках. А лучший друг, спустя много лет, пришёл ко мне в банк за советом – я разорил его в прах. 

      Мир обрушивался вокруг, и что-то обрушивалось и менялось внутри меня. Добро не помнил. Ни свое, ни чужое, а оно, конечно, было. Обида отпускала только тогда, когда я отвечал ей по полной. И всё равно я не забывал о них – обо всех своих обидах. 

        А как жить сейчас в этом новом мире? Пойти в чёрные лесорубы, что ли? Нарубить и продать барыгам пару тысяч кубов отборной сосны? Легко. Ещё и спасибо скажут, никакого риска. Пусть они слушают потом свою музыку – а мне лично больше нравится ABBA и Boney M. Но как-то не получалось огрызнуться и ударить в ответ. Ничего никому не докажу, а все, я понимал, станут лишь криво улыбаться надо мной. Я чувствовал своё бессилие – зло в новом открывшемся мире становилось посмешищем. 

       Наутро, лишь чуть забрезжил рассвет, я стоял со своим ружьём на холме. Было тихо, холодно и сыро, обрывками плавал туман – всё именно так, как я и люблю. Я чуть внутренне оттаял. Я стоял на холме и смотрел на едва угадывающуюся внизу в хлопьях тумана полуразрушенную усадьбу, в которой недавно удирал от привидения: теперь-то я знаю, кто это был. 

    Было тихо, и я тоже молчал. Никто меня не окликал. Мне стало казаться: не причудилось ли мне это всё вчера. Да лучше бы уж причудилось – мелькнула такая мысль. 

   — Извини, задумалась, – прозвучало уже привычно в самое ухо. – Тоже смотрю на усадьбу. Много воспоминаний связано у меня с ней. Знаешь, – продолжила сосна, – у каждого в жизни есть, образно говоря, свои разбитые усадьбы – места, где умерли их любовь и мечты. Но разве вернёшь их, разбивая чужие. 

   Я молчал.

     — Много лет тому назад, когда я была ещё совсем юной сосёнкой, и у меня едва ли образовалось тогда тридцать годовых колец, в этом доме жили люди, – начала сосна свой рассказ. – Они, конечно, жили там и раньше, но именно тогда случилась эта история.

        Любила я в те годы смотреть на дом. Знала всех его обитателей, даже различала их по голосам. Летом на лужайке играли дети. Они бегали, визжали и смеялись, а старшие гуляли или сидели в беседке. Там, на столе, пыхтел толстый самовар. Он настолько всегда был доволен собой, что я просто смеялась, глядя на него. Сюда доносился звук патефона. В доме часто играл рояль. 

     Зимой долгими вечерами в доме светились окна. Дом, почти, как и мы, засыпал под снегом. Слышно было лишь, как скрипели сани, да тревожно пахло дымом от печных труб. Люди в доме, конечно, не догадывались, что деревья и травы наблюдают за ними и всё про них знают. Ну, да это и неважно. Люди по-своему видят этот мир и мало, что в нём смыслят.

      Там, в доме, среди людей жила маленькая девчушка. Она была удивительно зеленоокая, стройная и тоненькая, как деревце. Уже только поэтому она нравилась мне больше других. Мы звали её Маленькая Зеленоокая Хозяйка. Она любила прибегать сюда на холм и рассказывать мне, как своей подружке, все свои тайны – думала, что я её не слышу. Людям нужны такие друзья, которые молчат и всё понимают. 

   Часто она просила меня о чём-нибудь своём, человеческом. Тогда она привязывала верёвочку мне на ветку и убегала. А когда её желание исполнялось, она с удивлением приходила забирать верёвочку обратно. Мне несложно было выполнять её просьбы, и всегда было забавно видеть, как она удивлялась этому.

    — Гляжу, утомила я тебя своим рассказом, – вдруг заметила сосна о моём существовании.

   — Нет-нет, что ты! Очень интересно! – Совершенно искренне соврал я.

   — Я не сказала тебе вчера о самом главном, когда говорила о Гармонии Мира, – сменила тему сосна. – Что-то ты понял вчера из сказанного, что-то нет, но главного ты не знаешь: Гармония Мира звучит и льёт свою мелодию на Землю не просто так – её должны услышать и отозваться ей в ответ. 

   Слышит музыку Гармонии Мира всё живое на Земле. Кроме людей. И вот узнай теперь самую большую странность нашей обшей земной жизни: этот ответ должен уйти во Вселенную именно от человека. 

      — Ты же только что мне тут говорила, что люди ни черта не слышат. – Мне это начинало нравиться – не такая она уж и мудрая, это сосна, как вначале показалось. Легко впадает в путаницу, и я её запросто могу ловить на противоречиях. Это мой конёк. Я люблю это делать на процессах: ловить на противоречиях и путать противника ещё больше, пока он в итоге не валится под грузом собственной глупости и путаницы. Это забавно. 

   — Да. Это сложно и странно, – продолжила сосна, а я стал прислушиваться внимательнее, как охотник у засады, – но так было всегда. И всегда это случалось – ответ от людей уходил во Вселенную. 

      Я в нетерпении стал перетаптываться с ноги на ногу. 

   — Только в этом случае Вселенная слышит нас, – продолжала сосна, – и от Земли отступают мрак, хаос и смерть. 

   Она что, забыла, это сосна, что я здесь – становилось всё забавнее – или она думает, что я совсем тупой. Но всё же я продолжал стоять и слушать – рано ещё бить противника. А сосна и не собиралась останавливаться и, как мне казалось, своим уверенным деревянным шагом шла в мою ловушку:

    — Мрак и хаос всегда противостоят Гармонии Мира. Там, где нет Гармонии, есть хаос. Пустоты не бывает.

     Мы все дети Гармонии. Хаос, если он победит, не оставит нас в живых. Конечно, рано или поздно Бог снова восстановит жизнь на Земле. Но это будет уже другой мир. Без нас. И не думай, – сосна обратилась прямо ко мне, – что это фантазии – такое уже бывало. 

     — Да как же люди отзываются на музыку Гармонии Мира, если они её не слышат? – не выдержал я. – Замечать отсутствие логики в словах собеседника было моей профессиональной привычкой. Но иногда это меня утомляло – слишком много стало вокруг глупости и безграмотности. 

       А сосна продолжала, не замечая моей иронии:

     — Гармония Мира – это не просто музыка. Это язык Бога. В этой мелодии записано всё. Это, по земному говоря, свод огромных уравнений, где есть формулы всего сущего. Есть там и о нас, и о Земле и о тебе. Обо всём, что было.

   Слышать мелодию Гармонии Мира и отзываться ей в ответ, некоторые люди всё же могут. Мы называем их ЛЕДИ. 

       Видимо, у меня на лице что-то отразилось. 

      — Да, понимаю твоё удивление, – сосна это заметила сразу. – Но это от незнания. Первой Леди среди людей была Ева – прародительница человечества. Она – древняя хранительница очага жизни на Земле. Позже кому-то из её потомков постоянно передавался этот Дар. Раз мы дожили до сегодняшнего дня, Леди были.

       Какое-то время Земной Мир может прожить без Леди, без её ответа Вселенной. Но слишком долго Гармонию Мира не слышать нельзя, как нельзя слишком долго прожить без света и без пищи. 

       — Ну, хорошо, хорошо, – попытался я опять вступить в беседу. – Видимо, у сосны тоже бывает склероз: совсем запуталась старуха – всё валит в одну кучу. – Так какая связь между Гармонией Мира, Евой, Леди, этой разрушенной усадьбой и маленькой девочкой, жившей в ней – Маленькой Зеленоокой Хозяйкой, как вы её называли (мне нравились красивые сложные имена – потому и запомнил)?

       — Маленькая Зеленоокая Хозяйка была последней Леди на Земле, – просто и обыденно ответила мне сосна.

       Я сперва не врубился и некоторое время молчал. Потом мне стало чуть жутковато. 

      — Как то есть последняя? Почему? И чё?

      — А то, что наш мир скоро погибнет. Вселенная нас не слышит. Мы мертвы для неё. Тот мир, в котором Леди не отзывается в ответ на мелодию Гармонии Мира, для неё не существует. Хаос уже рядом. Ты не слышишь его. А мы слышим. И поверь, осталось недолго. 

       — Ну-ка, ну-ка, ты это брось. И не такое видали! Давай-ка всё по порядку. Разберёмся! 

     — Однажды, – продолжила сосна, – холодным ноябрьским утром, Маленькая Зеленоокая Хозяйка прибежала сюда на холм. Было сыро, шёл мелкий дождь, иногда порывами налетал мокрый снег. Люди не любят такую погоду. 

        Я промолчал.

        Она стояла там, где сейчас стоишь ты, и ветер трепал на её шее длинный алый шарф. 

       — Я не знаю, как мне быть, – обратилась она ко мне, как делала это много раз, – никто не может нам помочь. Мы уезжаем. Наверное, надолго. Что происходит, я не пойму. Что-то ужасное. Дорогая моя сосёнка, сделай так, чтобы всё стало по-прежнему, и мы вернулись домой. 

       Она сняла свой алый шарф и хотела повязать его мне на ветку. Но сильный порыв ветра вырвал шарф из её рук и стремительно понёс его в долину на замёрзшие озёра. 

       — Ах, – вскрикнула она, – ну и ладно! Пусть будет так – на счастье! – И Маленькая Зеленоокая Хозяйка убежала вниз к дому. 

     Вскоре они уехали. Я долго смотрела, как громко тарахтевший автомобиль – это недавно появившееся в наших краях чудо – увозил её навсегда. 

         Прошло немного времени, и мы все поняли, что Леди в этом мире больше с нами нет. Что тогда случилось с нею, я не знаю. Но когда Леди молчит это понятно сразу: хаос и мрак начинают двигаться к нам.

      Сначала осторожно и не смело. Потом быстрее. А сейчас они несутся к нам, свистя, гремя и хохоча. Очень быстро приближается холод и лёд. И скоро уже только злоба будет править миром. 

      Но люди живут, как и жили. Они не знают об этом. А многим даже нравятся такие перемены. 

      — Ну, уехала она. Что было дальше? – Это всё была лирика. Мне не хватало простой конкретики, к которой я привык. Без неё я не мог сделать выводы и принять решение.

        — Что было? – задумалась сосна. Прилетали и улетали птицы. Дожди сменяли снега.

        Я вздохнул.

      — Шло время. В доме вновь засветились окна. Я видела, как туда приехали другие люди. Они ходили в шинелях. Какие-то из них были в кожаных чёрных куртках, перетянутых ремнями, и на боку у многих виднелась кобура. 

        Они распорядились заколотить парадные двери и заходили теперь в дом через чёрный ход. Появился и долго там висел длинный красный транспарант. 

      Потом этих людей не стало. Пришли новые. Но вскоре дом опять опустел. Так уходили годы. Появлялись и исчезали разные жильцы. Дом стоял. Наверное, он держался, чтобы вновь увидеть свою Маленькую Хозяйку. 

   Как-то неожиданно одним летом там поселились дети. Их было очень много. Они ходили строем, что-то громко кричали друг другу и все носили красные треугольные шарфы. 

      По утрам у них истошно вопила труба, собирая всех вместе за домом. А вечерами они толпой забирались на холм, жгли здесь огромные костры, хором пели песни и вырезали у меня на коре какие-то буквы.

       Но что меня удивляло больше всего: никто из них ни разу ни о чём меня не попросил. Не загадал ни одного желания. Наверное, у них уже сбылись все их мечты. Потом и их не стало. Так прошло много лет. Дом ветшал и осыпался. И, в конце концов, он стал никому не нужен.

*

   Таков был рассказ. Печальный, но малопонятный. Дом разрушен, Леди нет, всё очень хреново. Я и сам вижу, что хреново, если дом в таком состоянии. Конечно, так жить нельзя. Кто бы спорил. Но всё равно какой-то сумбур. Мир погибнет, мир погибнет… А солнце светит, птицы поют – чего он погибнет?

   — Тебя, наверное, мучает вопрос – зачем я тебе всё это рассказываю?

   — Не стану скрывать, есть такие мысли.

   — Ты от меня их не скроешь, это невозможно. Потерпи ещё немного. Сейчас закончу.

   Есть и сейчас люди на Земле, кому передался этот дар Евы. Но они не знают об этом. Леди на Земле есть и сейчас. 

   — Уже неплохо. – Подумал я.

   Леди живут на Земле вместе с нами и не знают, что они её спасение. Леди есть, но по какой-то причине они оказались как бы в спящем режиме. Им надо пробудиться. Если никто из них не узнает, что они Леди и не пробудится, то мы все погибнем.

   — Ну вот опять! Погибнем, да погибнем. Но, а при чём же тут всё-таки я? Я же не Леди. И никогда даже не хотел и не хочу ею быть, – поспешил я на всякий случай добавить. 

   — Надо что-то придумать. Обратиться я могу только к тебе. К тому же, ты, говоря юридическим языком, да, собственно, как и все мы, – продолжила сосна, – заинтересованное лицо. Ведь погибнешь и ты, и твоя семья и весь твой мир. Тебе сохранили уникальный дар слышать нас, значит, и помогать в этом деле придётся тоже тебе. 

      Придумай, как найти Леди, рассказать ей всё, что ты узнал, и разбудить её. Возможно, она прислушается к тебе. Возможно, у неё всколыхнётся этот дар – слышать мелодию Гармонии Мира и откликаться ей в ответ.

         Думай! Только недолго. И снова сюда приходи.

   Стало тихо.

       — Э! Алё, сосна! – Прокричал я на всю поляну. – Ну что это за хрень такая! 

     Ответа не было. Передо мной стояла огромная сосна и, хоть головой бейся, ни какого звука. 

        Росли кусты, трава, по которой я ходил. Чего это они, вообще, о себе возомнили! И как это они меня так сделали?! Моему возмущению не было предела: раз-два и я им уже что-то должен! Ну, чисто, как лоха развели! 

         — Ладно, не на того нарвались!

   Я ещё потоптался по поляне, походил вокруг сосны, немного пришёл в себя и отправился в деревню: надо было, в самом деле, что-то придумывать в ответ. 

 

*

   Следующие два дня я безвылазно просидел в своём домике. Стояла золотая осень. Отличные тёплые дни. Настоящее бабье лето. Чтобы сидеть в доме в отпуске в такое время, требовалась серьёзная причина. Мои хозяева впали в беспокойство. Справлялись, не нужно ли мне чего, приглашали на обед, но я упорно их благодарил и сидел один дома. 

   Мне необходимо было осмыслить всё услышанное. Тем более что так прямо было и сказано – думай. И я тупо два дня смотрел в окно. Ровным счётом ничего я не мог придумать.

   «Так не бывает», – к концу второго дня я пришёл к тому, с чего начал в первом. Но, странное дело, в то же самое время я верил тому, что рассказала мне сосна. Это было слишком невероятно, чтобы этому не поверить. Таких розыгрышей не бывает. Ну а если всё это правда… Меня охватила хандра. 

   Мысли лезли в голову одна дурнее другой. Я то казнил себя, то хвалил. Вспоминал старые споры с самим собой – верный признак полного душевного смятения. Это уже один шаг от самоедства, неуверенности в себе и гарантированных неудач. Но что-то продолжало хватать и хватать за горло.

   Совсем не ко времени и даже не по теме, как старая болячка, вернулась мысль, от которой прежде не мог отвязаться, но потом как-то затоптал её в себе, и она прошла. И вот сейчас, когда мне нужно придумать достойный ответ противнику, опять вылезла эта заноза в самом неподходящем месте. 

   Любой человек, – рассуждал я, – мастер там всяких видов единоборств, боёв по правилам и без и прочих кон-фу, если изобьёт и изуродует, хоть одного или несколько человек сразу, пусть даже и за дело – всё равно он будет считаться преступником. Он применил своё мастерство и знания во вред другим. Считается, что делать он такого право не имел. Вопрос спорный, грань тонкая, но всё же. 

   А если я или любой другой юрист, мастер и виртуоз борьбы с другими людьми при помощи законов, нанесу кому-то вред, а это происходит практически ежедневно, то я – уважаемый человек, авторитет и эксперт. У меня имя. Директор жмёт мне руку и заглядывает мне в глаза – как же: меня ценит сам хозяин. 

     Я, стоя на страже его денег, с помощью закона и своего мастерства, ломая и круша чужие судьбы, не раз спасал его мошну. И ещё не раз спасу, наверное. 

     Стоит умно добавить несколько слов в договор, переставить запятую, и потом одно твоё неверное движение – и ты должник. Будешь судиться годами и останешься виноватым. 

     Кто читает, например, написанный микроскопическим шрифтом внизу страницы абзац-другой текста? Ах, у вас нет с собой бинокля! А разве закон запрещает вам носить с собой бинокль? Да хоть два сразу! И отсутствие бинокля, кстати, не освобождает от ответственности. 

        И всё. Те деньги, которые семья копила на отдых, учёбу, машину или жильё, ушли в карман банкира.

      Но Бог не фраер, он всё видит. И наказание за подлость, наглость, за жадность, за слёзы и горе других людей обязательно будет. Но когда оно будет? Завтра или в следующей жизни?

   «Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло». 

     — А, да пошло оно всё! – Я психанул сам на себя. – Я что, один такой?! Хуже всех? Ну, уйду я из банка и что? Через полсекунды моё место будет занято другим. И, возможно, станет ещё только хуже.

   — Мир не совершенен, – мне показалось это очень убедительным, – а люди все грешны. – Вот это уже совсем хорошо! 

     Я не ханжа и не идеалист. Просто так устроен мир. Давно живу – знаю. Да и вообще, что мы, люди, из себя корчим, даже если ангелы и те бывают падшими? Мы-то куда лезем? Но не помогало. Червь точил в душе.

       — И водка тоже не поможет, – сказал я сам себе. – Решение было принято.

      Зачем-то побрился, сходил в баню и утром пошёл на холм – отказываться. 

 

     После двух дней на взводе, на холм я пришёл в самом боевом расположении духа. Наше общение с сосной всегда начиналось неожиданно: мы встречались – не здоровались и расставались – не желали друг другу доброго пути. Хотя куда ей идти с этого холма! Всё так опять и случилось. 

   — Хочу напомнить тебе, – заговорила сосна так, будто мы и не прекращали разговор, – если ты что-то пропустил.

   Я насторожился. Плохое начало. Она говорила таким тоном, как будто даже не сомневалась, что я немедленно брошусь выполнять её поручение. 

   — Леди может оказаться кем угодно. Ею может быть любая женщина на земле. Как совсем юная девочка, так и убелённая сединами пожилая дама. Она может быть королевой или рабыней, хотя теперь это уже редкость. Не имеет никакого значения, какой она национальности и веры. 

      — Вот спасибо тебе, дорогая, – я поклонился сосне в пояс, – что подсказала. А то я уже собирался вычеркнуть из списка американских индейцев.

       — А ты не ёрничай, – сосна не унималась, – вопрос очень серьёзный, а ты не проникся. 

   Тут уже меня взорвало. 

      — Да послушайте же вы, товарищи дорогие, деревья, травы, кусты и ты… Этот… Как там тебя это, блин… Ветер. Как же я смогу найти их, а потом ещё и разбудить?! О чём вы вообще думаете?! Голова у вас есть на плечах?

         Я замер. Очевидность моего бреда поразила меня самого. Но сосна ответила сразу:

      — Не знаю. Если бы я могла сама всё это сделать, разве я просила бы об этом других? Ты – человек! Думай!

          Всё стихло. Как говорится: конец связи. Приехали. Вот и поговорили! 

     Я посмотрел беспомощно вокруг. Рядом был всё тот же мир. Плыли облака. Внизу холма виднелись развалины усадьбы. Едва покачивалась на ветру сосна. Я не получал больше от неё никаких звуков. И что мне теперь делать?! 

       — Ну ни хрена себе – сходил в отпуск! 

      На меня накатило отчаяние. Я стал раскачиваться на ветру, как сосна. Потом опёрся на своё ружьё, как на посох, и стал на краю обрыва. Я смотрел на долину, на озёра, где отражались, плывущие по небу облака, и совершенно не замечал этой сказочной красоты. В голове крутилась и билась одна и та же мысль: «Что делать? Что делать?».

   Вернуться срочно на работу и всё рассказать директору? Это прямой путь в сумасшедший дом. Да и чем он мне поможет?

   «Есть многое на свете, друг Горацио,/Что и не снилось нашим мудрецам». – Вспомнилось мне кстати или некстати. 

      Какую, интересно, мысль держал в голове Шекспир, когда писал эти строки? Может, он тоже знал, что существуют Леди и намекал нам на это? А, может быть, у него где-то и подсказка есть, как поступать в таких ситуациях? Они же наверняка случались и раньше. Твою мать, нашёл время, о чём думать! Поздно «Гамлета» читать.

        Плюнуть на всё, да и пропади оно все пропадом. Вот и выход! Пошли они эти Леди все – пусть без меня разбираются!  

   Но мгновения малодушия быстро пролетели. Нет. Хоть банк и сделал из меня подонка, но не до такой же степени. Я закинул ружьё за спину и, не глядя больше на дерево и не прощаясь, пошёл скорым шагом в деревню. 

   Пора было собираться и ехать домой. 

 

*

 

      Ранним утром следующего дня я был уже в дороге. Я возвращался домой. Дорога была хоть и пустая, но такая, что по ней сильно не разгонишься. Но мысли мои были не о дороге. На автомате управляя машиной, я думал и думал всё об одном и том же.

     Чем дальше я отдалялся от деревни, холмов, от разрушенной дворянской усадьбы, тем мысли мои становились всё тяжелей и угрюмей. Чем ближе был дом, тем было тоскливее: от меня ждали действий. Я же ехал и сам не знал чего от себя ждать. А дома ждали жена и дочка.

     Обеих, кстати, звали Машами. Я называл их Машка-1 и Машка-2. Машка-1 это жена, Машка-2 – дочка. Она пошла в третий класс. Я б хотел, чтобы её назвали Ирина или Таня, пытался настаивать на этом. Не, ну, конечно, Маша это тоже ничего, но две Машки в доме это уже перебор. Тёщенька постаралась! За неделю я ни разу о них не вспомнил. 

   Открыв дверь своим ключом, я вошёл в квартиру. Навстречу полетела волна визга и крика.

     — Ура! Ура! Ура! Ну, наконец-то! – Жена повисла на шее. Машка-2 скакала вокруг. Я и забыл, кажется, что меня тут любят. Приятно вспомнить. 

     — Оставил дома телефон и исчез на неделю – ну что за фокусы! Не стыдно тебе? Забыл о нас?! 

      — Ну чего ты? Постоянно о вас думал! 

     — А если бы у нас вдруг батарею прорвало или кран потёк? Что бы мы делали тогда? Еле дождались! Каждый день только и думаю: хоть бы чего не случилось, хоть бы чего не случилось… Не поедешь больше никуда!

         — Машки, цыц!!! Хватит визжать! Мужчина в доме! 

         — Ой! Как я тебя люблю! – Жена убежала на кухню. 

         Дочка тараторила мне о чём-то своём – не помню чего. Я сел в кресло.

           — Па, это музыка достала меня уже! Звуки эти – ненавижу – просто в уши лезут!

           У меня округлились глаза: 

           — Какие звуки?!

         — Па, не, ну ты чё ваще?! Ну, ты не слышишь что ли? 

   Я почувствовал, что покрываюсь потом: «Леди?! Неужели это Маша!»… 

   — Какие ещё, Маша, звуки?

   — Петька задолбал всех своим Бони Эмом, – жена крикнула из кухни. – Гоняет эту музыку с утра до ночи. Как там бедная Анна Петровна всё это терпит?

          Я выдохнул. 

      И точно. Тут только я заметил, что из соседней квартиры, через стенку доносились звуки Boney M – концерт 1976 года, мой любимый. 

        — Петька уже два года без работы, заняться ему нечем, – продолжала жена из кухни. – Как они там с Анной Петровной вдвоём на одну её пенсию тянут? Представить себе не могу. Мне стыдно с ней в подъезде встречаться. – Жена заглянула в комнату. – Устроил бы ты его куда-нибудь. К себе в отдел, что ли – он же юридический заканчивал.

       — Да ты что! Какой там отдел! Придумала! Легче барабанщиком в Boney M устроиться, чем в наш отдел. 

        Жена не уходила. 

        — Ну, попробую, ладно. Хорошо. Поговорю с директором. Может, он подберёт ему чего. Но это только ради Анны Петровны – замечательная она женщина! 

        — Ты чудо! – Жена исчезла на кухне. – Мойте руки. Быстро.

         — Да, идём. 

        Так было неохота подниматься из кресла.

       Машка-2 скакала по комнате и крутилась перед зеркалом. На шее у неё болтался алый шарф, ещё старинный бабушкин – предмет зависти её студенческих подруг. 

     Алый шарф, алый шарф… Что-то там говорила про него сосна… Ай, к чёрту всё! Голова, как чугун. Сейчас бы спать завалиться, да кто же мне даст.

      — Завтракать, – опять донеслось из кухни. 

       Машка скакала, как будто и не слышала. 

       — Маша, пойдём чай пить, мама зовёт. Хватит уже скакать.

       — Есть, сэр! – Машка, что есть сил, прокричала на всю квартиру.

     Я нахмурил брови и покачал головой. Машка подскочила, шутливо отдала мне честь, как это делают все американцы в Голливуде, и улетела на кухню.

   «К пустой голове руку не прикладывают», – уже по привычке про себя крикнул я ей вдогонку. И от чего- то пришло раздражение: «Вот придурки американские, полное чмо, тупые однозначно». Мне требовалось на ком-то сорвать раздражение – американцы подвернулись очень кстати.

       — Ты идёшь уже или нет? – Жена никак не могла собрать нас всех вместе.

      — Иду, иду.

   Я заметил, что думаю вовсе не про американцев. «Шарф, шарф, шарф. Да ну его!». Я встал и пошёл на кухню.

        За чаем жена сообщила:

        — Звонила мама. Ждёт нас к себе. Едем?

        — А что есть другие варианты? Шучу, шучу, шучу.

      — Ну, знаешь, к твоим шуткам просто невозможно привыкнуть, – сразу обиделась жена.

   — Да брось. Я и сам ехал сейчас по дороге и думал: надо бы к маме твоей сегодня обязательно наведаться – не были давно; я уже и соскучиться успел по ней.

        — Правда?!

       — Ну, конечно.

        — Обожаю тебя! Собирайтесь – я мигом.

        Полчаса у нас точно есть – решил я – ещё и вздремнуть можно. 

        Ну какие же они, эти бабы, дуры! Ну просто дуры и всё! 

      А мысль полетела уже дальше. И почему это обязательно необходима им Леди? Чем они лучше? А где, спрашивается, гендерное равенство? Где это равноправие полов? Неужели без Леди никак нельзя? Других людей мало? Где же тогда эта толерантность, в конце концов?

       Толерантность тут и рядом не стояла! А, может, её вообще не существует в природе? И это всего лишь пустые выдумки людей? 

   Ночью опять не спалось. Я сел за письменный стол, включил лампу, компьютер и принялся потихоньку печатать. Я стал записывать всё от первого дня, ничего не пропуская. Ещё не зная, зачем мне всё это надо, я старался в точности вспомнить все события прошедшей недели. Может быть, какие-то детали или мелькнувшие собственные ощущения, тогда пропущенные, на самом деле окажутся очень важными. Только зачем это всё? Кому я это буду показывать? Такие мысли, конечно, кололи, но я упорно, шаг за шагом всё вспоминал, стараясь не перепутать событий. Печатал, думал, порой стесняясь самого себя – чем вот только занимаюсь! – уважаемый человек, глава семейства! И уже не первого. 

         К утру жена застала меня за этим занятием. 

         — Ты чего? 

     — Да вот, думаю всё, – стал я что-то сочинять в ответ. – Скоро в банк, опять работа. Суды, процессы. Кое-что просматриваю. Ты же знаешь: я без дела не могу.

         — Какой ты у меня молодец! – Пробормотала она и тут же уснула. 

         — Это уж точно! – буркнул я совершенно бессмысленно себе под нос. 

      Кто поверит во всё это – пролистал я написанный текст, если мне и самому в это верится с трудом? Да и куда я это всё дену? В газету отнесу? Там в прошлом номере была большая статья, как пьяный сантехник встретился с инопланетянином. Написано было очень убедительно – куда мне. 

       Меня охватило бессилие. Причём в прямом и переносном смысле сразу. Разбудить, говорит, надо Леди. Как же я их разбужу? Да их из пушки не разбудишь! А сначала ещё и найти бы неплохо. 

         Найти Леди, которая может слышать музыку Гармонии Мира и отвечать Вселенной на её зов. Не, ну скажи кому – засмеют! Во что я только ввязался?! Бред какой-то. Выбросить и забыть! 

         Дома тихо, тепло, уютно, спокойно. Обе Машки спят. Я засомневался. Чего мне ещё в жизни надо? Опозориться? Чтобы потом с работы выгнали? Это у нас легко. Стоит нанести лишь малейший ущерб репутации банка и всё – ты не улице. Любовь хозяина переменчива. Так ничего и не решив, я прилёг и, незаметно для себя, уснул. 

      Но спалось недолго. Чуть рассвело, меня что-то опять усадило за стол. За окном шелестел не облетевшими листьями большой старый клён. Жена уже крутилась на кухне. Я открыл компьютер. Перечитал всё набранное за ночь. Что-то поправил. 

      Дурачок! Всё сокрушался, что нет у меня ни к чему таланта. Ничем особенным не отличаюсь от других. Ну вот, на тебе – отличайся. Ты – избранный! Мир обращается к тебе за помощью. Дальше что? Нет, талант это не подарок, талант – это наказание. Им ещё надо суметь распорядиться. С ним тяжелее, чем без него. А кому многое дано, с того многое потом и спросится. 

      Я залез в интернет: что-то же надо делать. Не может такого быть, чтобы в наше время нигде ничего об этом не мелькнуло. Что-нибудь всё равно найду.

      Но я рылся и ничего не находил. Ничего нигде. Ни ухом, ни рылом. Ни звука об этом. Ну а чего я хотел? Если бы об этом было всем известно, в Голливуде давно бы про это сняли фильм. Где какая-нибудь афро-американка пять раз за ночь спасла бы мир, а коварные русские при этом ей только бы мешали. 

     Хорошо, если Леди окажется пожилой дамой советской закалки. Той и объяснять-то особенно ничего не надо, врубится с полуслова. А если это будет современная девушка, да ещё и блондинка – вот уж где намучаешься. Как ей всё это растолковать? Физики она не знает – чему их там сейчас в школе учат! А словом АСТРОНОМИЯ её можно просто напугать. 

       Леди в поисковике находились, но в основном это всё был шоу-бизнес. К этим я даже и обращаться не стану – тогда мир рухнет окончательно. 

       Я тяжело вздохнул. Какое время – такие и Леди. Хотя сосна говорила, что таким мир стал как раз от их полного отсутствия. 

      И тут меня ударило в голову. А что, если забросить информацию в сеть – я же современный человек – бросить клич, так сказать! Информация сама найдёт того, кого нужно. Но куда? 

         Стал рыться. Нашёл один любопытный интернет-журнал, полистал его.

          Ну а что?! 

     Набрал адрес главного редактора, быстро набросал письмо, загрузил написанный ночью текст. Что дальше? Отправить не подписавшись – будут ли его тогда читать? Раскрыть себя – что скажут на работе? Облажаться и доставить удовольствие коллегам? Мне представилась ехидная ухмылка главного бухгалтера, удивлённо поднятая бровь директора… Да пошли они все!!! Я нажал на клавишу «Enter» с такой силой, будто собирался вдавить её в пол. Всё. Сообщение отправлено. 

        Я задумчиво посмотрел в окно. А вдруг я действительно спасу мир? Спасу мир – это красиво! Информация разлетится по всей земле и найдёт ту единственную Леди, которая способна услышать Гармонию Мира. 

   Меня понесло всё дальше и дальше. Она отзовётся ей в ответ и вся бесконечная Вселенная услышит, что Земля жива. Жизнь на Земле начнёт постепенно меняться к лучшему, люди станут мудрей, прекратятся войны. И это в том числе благодаря мне.

       А потом Леди приедет к нам в гости. Я познакомлю её со своей женой… Стоп! А это ещё зачем? 

      — Дорогой! Иди скорее сюда! Ну что же это такое! Стала надевать сапоги, и сломался замок. Наверное, мне уже необходимо купить новые! Вот посмотри сам.

       — Иду! – Всё не слава богу! Везде с этими бабами одни только проблемы! Ничего сами не могут! Я с досадой захлопнул Ноутбук. 

     Вздохнул и ещё раз посмотрел в окно. Было слышно, как на улице стал поднимался ветер. Закачались деревья. Полетели жёлтые листья. 

       — Всё-таки осень вступает в свои права. Пора уже. – Я отодвинул ноутбук и вышел из-за стола. 

   Порывы ветра на улице ещё усилились. Что-то потянуло меня к окну. Большой раскидистый клён, что рос у нас перед домом, качался из стороны в сторону. Своею веткой, с ещё не облетевшими листьями, он махал перед моим окном. Каждый раз при этом он старался дотянуться и погладить ею по оконному стеклу. 

          Я отступил на шаг.

        — Глазам не верю! Получилось! – Мелькнуло у меня в голове. – Это что: сосна следит за мной и даёт мне знак? Она одобряет меня! 

          Я приложил ладонь к окну, в которое бился свою веткой клён:

     — Поживём ещё, сосна! – Я был уверен, что она меня услышит. – Я же обещал – разберёмся! 

         Жена опять начала жаловаться на сапоги.

        — Иду, иду, – громко крикнул я. – Но спасти твои сапоги у меня уже не получится – это невозможно. 

        Жена радостно согласилась:

        — Конечно! И я так думаю! 

_____________________

© Костин Игорь Владимирович