Последний год. Стихи

                           Мне грустно и легко. Печаль моя светла. 

                                                                       А. Пушкин.  

…Нет, это не печаль! Печаль светла: 

лишь в ТЕ года он был светло печален. 

А нынче мгла тягучая ползла. 

То, что светилось там, вначале, 

теперь мерцало глубоко в груди. 

Потом ушло, как Грузия, за дали, 

и Речка Чёрная чернела впереди. 

И за спиной клубился чёрный человек, 

хотя его все белым называли… 

Ещё несовершённый выстрел 

и жёг слепящий снег 

и небосклон седой и мглистый… 

Друзья ослепшие не слышали, не знали. 

Он слышал, знал. Один. 

Один он шёл не на один. 

И всё же, всё же победил. 

Что? Смерть? 

Мы жизни его больше доверяли. 

Она течёт… И что-то ещё будет с ней… 

И с нами. 

Среди печальных, светлых и далеких дней. 

Пройдут года. И мы умрем. А Он – едва ли

                           * * *

                                             Мы их по пальцам сосчитали,

                                                     Твои дворцовые балы.

                                                     «Натали».  Ярослав Смеляков. 

Не осуждайте Натали.

Ей роковое всё досталось .

И эти светские балы

Была лишь малость…

 

Не осуждайте Натали

За блеск тот в залах и балы!

Среди далёкой зимней мглы

Она была сама собою.

А Пушкин – Пушкиным он был.                                         

Её гордился красотою, 

Бывал и смел, и лих, и мил.

За ложь о ней готов был к бою!                                          

 

Не осуждайте Натали.

От пересудов в чуждом свете

В те дни они страдали вместе,

А свет болтал, жужжал, язвил.

 Они от разной задыхались жажды:

Покоя, воли, чести, мести…

И тень зловещих крыл однажды…

И с крыл  слетали  злые вести…

(к приметам Пушкин не остыл).

Они страдали. Только каждый –

По мере гения и сил!

 

 Не осуждайте Натали.

Ведь Пушкин пал на поле боя

Любя, любя, как и любил!

Плыл след кровавый за спиною,

Молчало поле снеговое,

А в небе колокол звонил.

Но кто на выручку спешил?!

                Никто. 

Не осуждайте Натали!

Они пред вечностью седою

Стоят с тех пор. За локоток

 Её он держит в той дали,         

И тёмной путаной молвою

Ни бесы в неземной пыли,

Ни люди средь земных дорог

Разъединить  их  не смогли. 

Никто   не смог!                                   

         БЕЗ  ВАРИАНТА

Зачем листаешь дни назад,

мой друг?! Тебя я окликаю —

Оставь! Твоё  нутро — твой заповедный сад,

который слаще рая.

Зачем вперёд все дни подряд

вперяешься, ловец звезды падучей?!

Оставь! Внутри тебя пылает ад,

и  ад тот неминучий!.

Да потому, что всё,  всё у тебя внутри:

и сад, и ад, все круги Данта.

И что,  мой друг, в ответ не говори,

у человека нет другого варианта

жить, с зарей ли он встает иль до зари.

 

                       * * *                          

                                        Гул затих. Я вышел на подмостки.

                                                                  Борис Пастернак.

                                                                           («Гамлет»)

И вновь свой монолог для нас читает Гамлет.

Рассчитан шаг. В ушах столетий звон.

Спустись с подмостков в мир  наш, юный Гамлет!

Я знаю, как ты стар, как горечью силён.

 

Что – смерть тебе?! И что тебе подмостки!

Пускай на них играют на трубе.

Здесь тоже жить и умирать непросто.

Как объяснить нам всё это тебе?!

 

И нам нужна медлительная шпага

с раздумьем на конце, летящим прямо в цель!

Сойти с подмостков! В этом есть отвага –

жить на земле и дуть в свою свирель.

 

 ^{ДАТСКО-РУССКИЙ  ГАМЛЕТИЗМ}
(Шуточное. Из неопубликованного).

Мы не знаем родословной

Принца Гамлета. Шекспиром

Нам не сказано о том,

Как он датским оказался,

Где отец его скитался,

Как осел он в Эльсиноре,

В этом замке не святом.

 

Ну, а где святые замки

В этом божьем мире странном?!

Всё везде полито кровью.

Только всё же на Руси

И смутьяны, и буяны,

И цари, и атаманы

Кто по трезвости, кто спьяну,

Повторяли: «Что нам делать?

Боже, Господи, спаси!».

 

И на Гамлета похожи

То ли гневом, то ли стоном,

Может быть, иным жаргоном

Выражали мысль они,

Но своих Офелий сами

В волны синие бросали

И в печали  вновь гуляли

Ночи темные и дни.

 

И опять, тряхнув кудрями,

В грудь ударив кулаками,

Вновь кричали: «Что нам делать?!

Что нам делать, как нам быть?!

Кто во всём виновен, Боже?!»

Вот  и  в принце датском  вроде

Что-то русское в природе –

И лихие думы гложут,

И никак решить не может

Где, кого и как убить!

 

Что-то есть…Молчу я, зная

Отчего тоска такая,

Отчего вопросы эти

Стали к принцу приходить!

Очень уж по-русски снова

Он твердит от слова к слову:

«К чёрту всё, кругом полова.

Ну, так быть или не быть?!».

                          

                 ЛИЦЕДЕИ

Как легко лицедеям, как легко лицедеям:

душа их смеется, когда они плачут.

Над нами смеётся, а как же иначе!

А мы только плачем, ничего не умея.

 

Нелегко лицедеям, нелегко лицедеям:

смеются они, а душа у них плачет.

А мы лишь хохочем и их не жалеем,

не зная, что смех тот серебряный значит.

 

О как мне постичь эту злую науку –

святой артистизм, лицедейство святое?!

Но мне не пресечь свою чудную муку

быть только собою, быть только собою…

                                  

             ВЕНЕЦИЯ

Что мне Венеция? Да что в ней, боже мой!

По пояс все дома в воде зелёной

и плесенью покрыты, как сурьмой

их лица вечные при вечности бессонной.

 

Палаты всякие над чуждою водой.

Что мне они для памяти и думы?!

Что дожи мне со всей их чередой,

когда по крови я печальна и угрюма?!

 

Мосты и мостики, мосты да острова…

Прекрасные промозглые приметы…

И что венецианские мне эти кружева, – 

в истории пропавшие венеты?! 

 

От Казановы и Отелло тень и свет.

И, как при них, каналы и гондолы.

Но почему-то русский спит поэт

там вечным сном, а впрочем, много лет

он не имел нигде родного дома…

 

Что утешает его там, в той седине,

сознанье тайное его и дух гонимый?!

Венеция, быть может, в долгом сне

всё ж не твои он видит лета-зимы?!

                                   

                ДОН  КИХОТ

(Стихотворение из драмы «Смерть Сальери»). 

Какое солнце видел я вчера!

Хотя чего уж в моей жизни не бывало!

Да, да, опять – война, а не игра

вся эта жизнь. Я снова опустил забрало.

 

Алело солнце, отражённым в нём

потоком крови, что течёт до окоёма.

Кольчугу бы надел и щит бы взял с копьем,

да что они средь нашего содома!

 

Ах, жизнь, ах, жизнь, как сохранить тебя!

Как кровь страшна, а мир несётся в бездну.

Как стыдно жить и умереть, трубя

об этом всём – кому? – так бесполезно.

 

Какое солнце видел я в закат!

Я дон Кихот, и этому я рад.

                       

             ОСЕНЬ 1992 

Не бывали так красны закаты, право!

Солнце в море падает с шипеньем.

Ветер гнёт деревья на колени,

а они встают, раздеты и кровавы.

 

Что за ветер нынче, с юга! Не бывало

здесь такого – жуткий, бесноватый.

Я молчу, но знаю, отчего закаты

кровью отливают нынче алой!

 

Оборвались провода. Мосты сгорели. Нет объятий.

Исказились лица. Вот он, вот каков апокалипсис!

Чую, чую, как лечу – осенний листик

на кровавом бешеном закате.

 

           РУССКИЕ  СТАНСЫ 

Я подняться хочу до небес по тугой вертикали,

но без грохота, крика и ярких огней.

Бог не примет меня: говорю я грешно – всё печали!

И окатит меня из бездонной бадьи Водолей.

 

Я на Запад уйду по ухабистой горизонтали,

но хватает за ноги, от солнца прищурясь, Восток.

Это древние, древние, дикие боги узнали,

как я долго плутаю в скрещеньях заклятых дорог.

 

Это что ж – испытание, рок или грехопаденье –

азиатские пляски под русские сказки и лень?!

Запад чист и богат. А у нас лишь татарские деньги.

И, раскинувши руки, не пускает зарезанный Мень.                                                

 

                           СИЗИФ

                                            …Одного восхождения к вершине достаточно,

                                             чтобы наполнить сердце человека.

                                              Надо представлять себе Сизифа счастливым.

                                                                     Альбер Камю. Миф о Сизифе 

Глыбу Сизиф на плечах возносил на крутую вершину.

Но боги разгневанно вновь этот камень с горы низвергали.

Снова кровь, снова пот жгли согбенную верную спину.

Только  главного эти ленивцы с Олимпа не знали:

 

то, что Сизиф каждый раз с той открытой вершины скалистой

видел дали бескрайние рая и ада,

ветра студёного, жаркого слышал он дикие, нежные свисты –

пусть же катится с грохотом снова по склону громада!

 

Снова текут кровь и пот, кровь и пот по разодранной коже.

Снова тащит наверх человек по уступам гранитный обломок.

Это жизнь продолжается. Что ему наказание божье?!

Это счастье-несчастье. Это то, что богам незнакомо.

                                                                                                 1998        

                       АКТРИСА

                                                        Верико Анджапаридзе 

Зачем ей красота, когда сошлись в ней все миры!

А ведь в мирах всегда сияние и хаос.

В ней, как в мирах, то солнце поднималось,

то мрак уродливый вползал из-за горы.

Зачем ей красота – такая малость!

И глупо было бы о чём-то сожалеть

на том краю, где только жизнь и смерть. 

И никакой игры!                        

                           ЭЛЕГИЯ

Где вы, дни с возвышенным вдохновеньем, 

с неуёмным порывом, с негасимой страстью?!

Мне сейчас всё пишется не то что бы с ленью,

а с тяжелой, как горе, ночной напастью.

Кто в Америке сгинул – за счастьем проклятым, 

кто во Францию врос, кто вписался в Израиль…   

Старый друг мой теперь – этот Гений крылатый – 

не диктует, а стонет, как будто изранен.                                  

А я в тайной России сижу, и до века, 

до смерти буду клясться в любви ей 

под туманом белесого звёздного млека 

в немоте до тоски и в рыданьи до боли.

Что сказать напоследок, перемножив итоги?!

Я люблю эту землю, а за что – я не знаю.

Может, шепчут мне в уши старинные боги,

а я что-то в том шёпоте их понимаю…                                      

                                                           2000                                         

_____________________

© Кресикова Иза Адамовна