Предисловие. Интеллигенция и власть
Конфликт «интеллигенция и власть» имеет давнюю историю и начался с основания этих институтов. Это противостояние всегда усугубляется в странах с тоталитарным и авторитарным правлением., что хорошо видно на примере России 19 века.
2017 год — юбилейный, сто лет назад произошла февральская революция, а за ней октябрьский переворот навсегда изменил уклад российской жизни, глобально повлияв на мироустройство. Тогда начался исход «белой» интеллигенции, и Советская власть, не мудрствуя лукаво, быстро разрешила конфликт: по приказу Ленина выслали из страны на знаменитом «философском» пароходе известных представителей культуры. Оставшихся, недовольных, кого не выслали, расстреляли. Легко решал проблему и «великий вождь и учитель всех народов», на протяжении 30 лет успешно уничтожая интеллигенцию в тюремных застенках и Гулаге.
Полегчало ненадолго при Хрущёве. Отменили 58 статью, развенчали культ Сталина. Но вспомните его истерический крик на Андрея Вознесенского, ярлык «пидарасы» в адрес художников, оскорбление Эрнста Неизвестного. Не церемонился и Брежнев с Солженициным, Некрасовым, Трифоновым, Дудинцевым, Аксёновым, Галичем, Войновичем, Тарковским… Список можно продолжить…
А что остальные? Приспособились, продавались за посты, за тиражи, за дачи… И что же происходит сегодня в путинской России? Согласитесь, интеллигенция – это не безусые юнцы, школьники, студенты, непоротое поколение, вышедшее вдруг на площади. И власть любит интеллигенцию, порой заискивая перед ней, желая понравиться, но только лояльную, прикормленную. Однако во все времена были, есть и будут другие, их меньшинство, но они есть, – те, кто поднял голову, выпрямил спину и не желает потворствовать власти. Так, последняя церемония презентации кинопремии «Ника» запомнилась не своими фильмами, а протестными выступлениями Александра Сокурова, Алексея Красовского, Александра Митты, Марка Захарова, Виталия Манского, Елены Кореневой, тех, кто не утратил репутацию и уважение своих зрителей. И таких, к счастью, тоже остается немало.
Просматривая свои архивы, я перечитал давнее интервью с Геннадием Хазановым, талантливым актёром, снискавшим своими острыми выступлениями в советские времена всесоюзную славу. Интервью, записанное в Мельбурне много лет назад во время его гастролей. Меня уже тогда поразили многие его заявления. И, задавая вопрос о отношении к Жванецкому, такого ответа я не ожидал: «Я москвич, Жванецкий – одессит. Я не приемлю лирику Одессы». Что это? Претензия на оригинальность, или высокомерие москвича над провинциалом? В таком случае большой вопрос, кто провинциал? И далее: «Я вообще не люблю портовых городов. Есть чувство бесстыдства в этих городах», – говорит он. Весьма странное рассуждение, ведь именно портовые города создавались как главные ворота стран, архитектурные, культурные, промышленные и финансовые центры, на берегу морей и рек, связующие звенья между странами, часто ставшие столицами стран: Нью–Йорк и Санкт–Петербург, Сидней и Венеция, Марсель и Сингапур, Тель-Авив и Одесса. Копенгаген и Стамбул. И создавали самые талантливые представители человечества. Ещё большее удивление у меня вызвало заявление: «…читающий Жванецкий, для меня лично, – убийца собственного литературного материала» и далее: «Как философ Жванецкий меня не интересует, а как социолог он мне недостаточно смешон». Что ж, он имеет право на собственное мнение. Но, перефразируя Фаину Раневскую, Михаил Жванецкий уже давно нравится такому количеству народа, что вправе сам выбирать, кому нравиться, а кому нет. А всё сказанное не помешало Хазанову на юбилее Жванецкого прочесть панегирик во славу юбиляра. Надо отдать должное, блестяще, с юмором сыграв свою роль.
Что же сегодня происходит с российской интеллигенцией, что произошло с нашим общим любимцем, у которого в друзьях вдруг оказались Михалков, Коржаков, Лужков, Сосковец? Почему он стал доверенным лицом Путина? Но может быть это вовсе не вдруг? Возможно, это давнее интервью частично даст ответы на эти вопросы.
А более понятно, уже в наше время, метаморфозы, происшедшие с Геннадием Хазановым, думаю, объяснит Виктор Шендерович в своём письме к бывшему другу, которое так и назвал: «Привет от покойника».
Предлагаю Вашему вниманию интервью, записанное около 20 лет назад, и, в качестве послесловия^ – Письмо Виктора Шендеровича Геннадию Хазанову.
* * *
«О, как нужны беспрестанные щелчки, и этот оскорбительный тон, и эти едкие, проникающие насквозь насмешки.»
Николай Гоголь
– За семь лет вы трижды прилетали на гастроли в Австралию. Далекая от России страна. Не очень многочисленная зрительская аудитория. Чем это вызвано?
– Реалии настолько изменились, что рабочих предложений становится все меньше и меньше. Сужается рынок «востребованности» нашего жанра. В принципе, прошу прощения за откровенность, для меня поездка в Пермь или Новосибирск ничем не отличается от поездки в Австралию, только что перелет длительней…
– Мне кажется, что Пермь всё же немного отличается от Австралии. Какой вы увидели Австралию во время своих посещений? Ваши впечатления от страны?
– Одним словом выразить трудно. Если говорить об Австралии как о континенте — то это географическое понятие. Для меня как для российского актера восприятие Австралии – это ощущение австралийскогозрителя, а модель общества бывших советских людей везде примерно одинакова. Комплекс «советской неполноценности» люди увозят с собой в любую точку земного шара. А потом, здесь возникают свои особенности – абсолютная оторванность от информации. Это может быть опасно, если говорить о злободневном.
– Что вы имеете в виду? По-моему, и в печати, и по телевидению достаточно оперативно освещаются важнейшие события на всех континентах.
– Я имею в виду русскоязычного читателя, слушателя. Информация о событиях, происходящих в России, доходит с опозданием, а если и приходит вовремя, то реакция живущих в другой стране, с другими проблемами не может быть такой же, как у людей в России, не вызывает таких чувств, которые можно назвать «социальным ожогом». Здоров Ельцин или нет – в Мельбурне это мало кого волнует, жизнь здесь никак от этого не зависит! А в России от этого зависят проблемы завтрашнего дня страны, ощутимые проблемы. Может быть, тоже не для всего населения. Находясь в поездке 13 дней и не имея никакой информации, я, обычно живущий событиями Москвы, по правде говоря, тоже ощущаю притупление чувств. Это совершенно закономерно, и я говорю это, просто констатируя факт. Это очень важно для актера моего жанра. С каждым приездом все меньше и меньше точек соприкосновения, если говорить о злободневных темах. Если выходить на некую универсальную конструкцию, некую абстрактную тему, тогда задача будет решаться иначе. Но если в моем монологе есть одна или две фразы, остро ощущаемые внутри России, то здесь они будут восприняты достаточно спокойно.
– Значит, все зависит от авторского текста. И вы — тот цензор, который его отбирает. Я был зрителем многих ваших программ. Если быть откровенным, не всегда авторский текст бывал удачен. – Вы никогда не читали Михаила Жванецкого…
– Никогда!
– В таком случае, почему? Ведь собратья по перу уже давно считают его живым классиком в вашем жанре?
– Я москвич, Жванецкий – одессит. Я не приемлю лирику Одессы. Я вообще не люблю портовых городов. Есть врожденное чувство бесстыдства в этих городах. Это касается любого портового города.
– Ваши слова меня поразили. Объясните, что вы имеете в виду?
– Я не люблю портовые города за их конвергенцию, за шум, за пестроту.
– Объединение портовых городов по каким-то отдельным признакам не совсем правомерно. Каждый город имеет свой стиль, будь-то Санкт-Петербург или Одесса, Ялта или Стамбул, Мельбурн или Родос. Но сейчас меня больше волнует Жванецкий.
– Что касается Одессы и Жванецкого — это очень интересно. Я никогда не скрывал наших эстетических расхождений. В начале века было две музыкальные школы разных направлений: русская и советская. Одно направление исповедовал Нейгауз, а другое — Игумнов. Обе школы знамениты, обе самобытны, но друг друга они не признавали. Это не значит, что я не признаю того, что делает Жванецкий. Но лично мне подавляющая часть продукта логического мышления Жванецкого не смешна. Когда-то гениальный актер Михаил Чехов сформулировал суть актерской профессии. Он сказал: «Если вы хотите понять смысл, вы будете слушать слова, если вы хотите понять суть, вы будете слушать звук».
– Я понимаю, что для вас может быть не смешна логическая форма мышления Жванецкого, но уже не одно десятилетие его творчество смешит людей разных поколений.
– Дело в том, что усилия Жванецкого-автора, оплодотворенные такими актерами как Райкин, Карцев и Ильченко, в результате рождали интересного ребенка, а читающий Жванецкий, для меня лично, — убийца собственного литературного материала. Он давно занимается самообслуживанием. А то, что он читает последние десять лет, – это поток сознания, а поток сознания играть нельзя. Я не отделяю писателя от исполнителя, для меня это единое целое. И еще. Как философ Жванецкий меня не интересует, а как социолог он мне недостаточно смешон.
– Тем не менее, у Жванецкого, особенно последние десять лет, нет проблем со зрителем. А подтверждением его писательского таланта могут служить слова замечательного русского писателя Андрея Битова в предисловии к книге Жванецкого. Он написал: «Популярность прозы в таком масштабе — вещь невообразимая».
– Да, однажды мы ехали с Битовым в одном купе из Ленинграда в Москву. Он дал мне прочесть эту книгу. Блестящее, изумительное, виртуозное предисловие. Но я прочел два монолога автора и дальше вообще не мог читать.
– А как же понимать такие слова Битова: «Жванецкий — это проза лишь по одному признаку: что рифмы нет. Но это и не поэзия, хотя смысл пролетает между словами со скоростью, свойственной лишь поэзии». Он что – не разбирается в литературе, или он неискренен?
– Нет, почему же… Я думаю, тут какая-то странная вещь.
– Пожалуй, хватит о Жванецком. Будем считать, по вашему выражению, что вы и Жванецкий – это два направления, не признающие друг друга. Правда, мне не известно отношение Жванецкого к вам. Возможно, он думает иначе. Кстати, вчера я был вашим зрителем и у меня сложилось ощущение, что некоторые тексты написаны вами.
– Все правильно! Я человек, рожающий этого ребенка; все вынашиваю в себе. Руку тут приложили порядка пяти человек, но всех их интегрирует один артист.
– Тогда не совсем понятен литературный выбор.
– Что вы имеете в виду?
– В основе любого эстрадного выступления лежит литературное произведение. Оно должно быть на достаточно высоком литературном уровне. Это воспитывает вкус зрителя. Как выразился Иосиф Бродский, «человек с литературным вкусом менее восприимчив к любой форме политической демагогии».
– Это совершенно неправомерно, когда речь идет о жанре, который, к счастью или беде, называется демократическим. Тот же Иосиф Бродский сказал, что всего один процент населения понимает поэзию.
– И поэтому вы считаете, что в вашем жанре литература не имеет значения? Тем более, что это не поэзия.
– Я не знаю, о чем вы говорите. Давайте говорить предметно.
– Вы всегда были прекрасным исполнителем произведений, написанных для вас. Считаете ли вы эти произведения литературой?
– Безусловно, во всяком случае — литературной основой.
– Мне кажется, что литературная основа вашей программы не всегда на должной высоте. В прошлый приезд вы читали «провалившуюся» (по вашему признанию) «Лужу». Ну а вчера – монолог пьяного полковника на юбилее Советской Армии. Вы блестяще передали его облик, но если убрать вашу игру, то «король оказался гол».
– Это глубочайшее заблуждение. Я бы никогда это не сыграл, если бы не было материала. Уверяю вас, сложнейшее произведение, это почти слалом. Когда я читал его глазами, я не предполагал, что в нем заложено. Когда вы читаете глазами, это сильно отличается от восприятия того, что я делаю. Но главное в произведении – возможность его сыграть. Этой возможности не дает Жванецкий. У него нечего играть. Он не написал ни одной пьесы, ни одного сценария. В принципе, он устный рассказчик.
— Я не читал монолог пьяного полковника, но с удовольствием читаю Жванецкого, и, судя по высказываниям Андрея Битова, Аркадия Арканова, Сергея Юрского, не я один. Но оставим в покое Михаила Михайловича. Вернемся к вашему выступлению, к вашему зрителю.
– Что касается моего зрителя. Мои выступления – это диалог в монологической форме. Моим партнером по незримому диалогу является тот или иной зритель. И если это не считать диалогом — нарушаются условия игры. Скажите, пожалуйста, на каком языке вы разговариваете с «австралами»?
– С австралийцами, на английском.
– А зачем вы опускаетесь до английского языка, если вы по-русски говорите значительно лучше?
– Чтобы быть понятым.
– Вот именно! Вы предполагаете во время беседы, что человек вас понимает, а если нет — то разговор бессмыслен и надо вызывать переводчика. То же самое произойдет и с моим зрителем, если я буду читать поэзию Бродского. В каждом жанре существуют свои законы, и я — единственный человек из всех моих коллег, включая Жванецкого, кто позволял себе нарушать их. И слава Богу, так как я родился в бывшем Советском Союзе.
– Поясните, пожалуйста, свою мысль.
– Что бы я ни делал, это должно иметь успех – никто не станет вкладывать деньги в проигрышное предприятие. Я раб этого, слуга этого, победитель и побежденный. Это мой крест. Во всем мире существуют стандарты жанра. У нас он нарушен. Майкл Джексон, работая на определенную аудиторию, никогда не путает свой жанр с другими. Есть театр, есть кабаре, варьете. Варьете: что это за жанр? Жанр, который занял театральные площадки, который получил эксклюзивное право быть легальной оппозицией в тоталитарном государстве. То же самое можно сказать о нашем жанре, он гипертрофирован, он аппендикс, и сейчас происходит гибель аппендикса. И это нормально. С изменением политической ситуации в стране, к сожалению, не появилось новых имен. Хотя в этом жанре никакой литературы не должно быть.
– Как же могут появиться новые имена, если вы считаете, что не должно быть литературы?
– Потому что основа этого жанра – анекдот, короткая вещица. Как только это начинает разрастаться до рассказа в 25-30 минут, что я единственный мог себе позволить на эстраде, это становится провальным.
– Вы имеете в виду ваш монолог провальной «Лужи» ?
– Да, и «Лужа», и вчерашний рассказ Городинского о дне рождения Кукуева и Мамаева. Это нарушение законов жанра.
– В таком случае совершенно непонятно: зная эти законы, вы, тем не менее, включаете в свою программу заведомо «провальные» вещи!?
– Ну и что, что я знаю! Это не значит, что это плохо. Дело в том, что я вырос в другое время, по другим законам. Если бы я начинал сейчас, я жил бы по законам, которые диктует сегодняшний день. Молодые люди этого слушать не будут.
– Вчера на вашем концерте было очень много молодежи, и самое удивительное, что они реагировали более остро, чем пожилые люди.
– Я думаю, что эти люди воспитывались еще при советской власти, а родившиеся после 1985 года будут реагировать уже иначе. Компьютерный век пришел и в Россию, и сегодня нельзя уже читать произведения XVIII-XIX веков. Именно за счет разницы в темпоритмах.
– Частота пульсации века увеличивается.
– Но почему вы не учитываете эти особенности в своих программах?
– Я уже на финишной прямой, и отдаю себе в этом отчет. Всё, что я оставил позади, то, на чем я воспитывался, – не могу этим пренебречь. Мне неинтересно заниматься только коротким анекдотом. Хотя и психологических затрат меньше, и «головной боли» меньше. Достаточно было бы рассказывать о своих наблюдениях… Но заниматься только этим мне неинтересно.
– Ваши образы – это синтезированные герои, или они где-то под смотрены вами ?
– Как они рождаются, я не знаю. Но, если говорить о вчерашней паре пожилых людей, сидящих в первом ряду и рассматривающих меня в бинокль, то их я «подсмотрел» во время гастролей в Израиле и хорошо слышал их реплики. С профессиональной точки зрения мне это ничего не стоит. Но для меня художественная ценность равна художественным затратам. Если бы я мог добиться такого же успеха с рассказом Зощенко.
– Как это ни тривиально, но ничто не вечно под луной, многое устаревает.
– Нет, это просто закономерность. Зощенко нужно читать глазами, а нас приучали слушать его со сцены. Придумали жанр: «художественное слово». Нет такого жанра! Это ликбез! Зачем вслух читать Чехова? Пьесу Чехова играть надо, слушать рассказ Чехова — не надо! Чехов не писал для того, чтобы его исполняли с эстрады.
– И тем не менее, его прекрасно читали. До сих пор мы с превеликим удовольствием слушаем «Шведскую спичку» в исполнении Яншина. А блестящее исполнение Сергеем Юрским сложнейшего произведения Достоевского «Крокодил»?
– Это потому, что мы воспитаны в другой системе координат. Советская власть в нас насильно вбивала основы культуры. Это теперь лишь понятно становится, насколько мы были малообразованны и малокультурны;
– Я думаю, что это не совсем так. Школьное вдалбливание Пушкина вызывало протест, и это выливалось в его неприятие, а читали и любили Есенина, так как он не входил в школьные программы.
– Это было нашей сублимацией: читать в двух журнальных номерах Булгакова, передавать их друг другу. Это было единственной возможностью получить удовольствие. Потому что удовольствие на Западе поехать в круиз, на Голд Кост.
– Поехать в круиз, на Голд Кост — это удовольствие для любого человека. А получить удовольствие от чтения Булгакова — это для избранных, далеко не малокультурных или малообразованных. Но вернемся к вашему жанру.
– Этот жанр должен умереть в таком виде, в каком он существует. Мы — последние медвежатники из школы, которую будем именовать школой Райкина.
– И вместе с вами, вы считаете, уйдет и этот жанр?
– Да, вместе с нами. Я неслучайно сказал «с нами» а не «со мной».
– Одна известная артистка, не буду называть ее имени, сказала, что она готовит новую программу. Программа выйдет через 7-8 месяцев. И, как она выразилась, «на мне закончится 20-й век». Я далек от подобной самооценки.
– Геннадий, время нашего интервью ограничено, вам скоро на сцену. Мы много уделили внимания вашему творчеству. Я хотел бы коснуться и других тем. Россия очень политизированна – естественно, это не могло не коснуться и вас.
– Да, это верно. Но чем дальше, тем меньше и меньше: с того момента, когда я понял, что политика – это та же коммерция. Раньше я об этом не знал. Понимаете, в чем наше счастье, наше поколение – это другой полюс романтиков, не революции, но тоже романтиков!
– Поясните, пожалуйста.
— Я был романтиком антикоммунистического движения и был убежден, что если заменить «этих» на других, наступит новое время, изменится строй. Оказалось, не наступит и не изменится. Нельзя рассматривать ситуацию в дельта-моменте.
– Это понимание пришло тогда, когда вы были в команде Ельцина, а до этого вы заблуждались настолько, что не понимали, что происходит?
– Когда я агитировал за Ельцина, это уже был чистый прагматизм, так как если не Ельцин, то Зюганов. Более того, если сначала у меня к Ельцину было чисто романтическое отношение, то в течение последующих лет я понял: кто бы ни пришел сегодня, это мало что изменит.
– Ну, а как понимать следующий виток вашей «политической карьеры»? Из команды Ельцина вы вдруг оказываетесь в агитаторах Коржакова. Фигура даже на российском политическом Олимпе весьма одиозная.
– Почему одиозная? Это из области эмоций. А чем одиозная?
– Могу много говорить о нем, но думаю, вы знаете эту тему куда лучше меня. Даже ничего не зная о его карьере, а только прочтя его книгу, можно получить яркое представление об этом человеке.
– Я вам должен вот что сказать. Если бы завтра такая история произошла с Чубайсом, если бы ему в нашем неправовом государстве грозила такая же несправедливость, он баллотировался бы в Думу и обратился ко мне с просьбой его поддержать – я, не задумываясь, бы это сделал.
– Вы считаете, что Коржаков оказался незаслуженно обиженным и нуждался в вашей защите ?
– В традициях нашей страны не оставлять человека в покое, пока он не добит до конца, а статус депутата Государственной Думы формально его защищает. Но если бы Коржаков задумал баллотироваться на пост Президента страны, я бы не стал его поддерживать. Вы говорите, фигура одиозная? Коржаков получает от Президента поручение наблюдать за финансовыми потоками предвыборной компании (оставим в стороне источники поступления, расходы, количество денег, вопросы о том, кто и как набил собственный карман). А фактически, был уволен именно за выполнение этого поручения! Люди Коржакова останавливают человека, который нес в коробке полмиллиона долларов. Так как никто не подает иск о пропаже этих денег, то нет и предмета для судебного разбирательства.
– Наверное, причины отстранения Коржакова куда глубже, чем обстоятельства эпизода, рассказанного вами?
– Я хорошо знал ситуацию изнутри, так как еще в 1994 году был членом Президентского клуба, клуба закрытого типа. Когда я увидел все это, у меня кончились иллюзии. Я, например, понял, что политик Жириновский — это коммерсант от политики. Талантливый коммерсант, убедивший всех, что он политик. Наркотик политики — пожалуй, самый сильный наркотик. И если считать, что власть тоже наркотик, то игру в политику в определенном смысле можно назвать наркобизнесом.
– Поэтому вы не устремились в политику, как многие ваши коллеги, а ограничились только «агитаторством «. Ну, хорошо, с политикой ясно. А вот, к примеру, бизнесом в это благословенное время вам не хотелось заняться?
– Что вы понимаете под бизнесом?
– Что угодно, от продажи нефти до организации ваших выступлений.
– Во-первых, мне это скучно, во-вторых, страшно, ну а в-третьих, никто не предлагал. И потом, я считаю, что бизнесом можно заниматься в рамках профессии. Отчасти я этим и занимаюсь, когда нужно издать видеокассеты моих выступлений.
– Ну а ваши поездки, концерты, кто их организует? У вас есть менеджер, директор, или вы сами оформляете договоры?
– У меня есть организационная структура, но кардинальными вопросами я занимаюсь сам и привык к полной самостоятельности.
– Даже в поездках меня никто не сопровождает. А сейчас хлопот добавится, так как меня назначили художественным руководителем Театра Эстрады.
– Поздравляю! Надеюсь, что мы еще услышим о ваших успехах на новом поприще. Геннадий, свою поездку вы совершаете с женой.
– Очень тепло вы о ней упоминали в своей программе. Что для вас означает семья?
– Мне очень повезло, жена у меня большая умница, творческий человек и во всем мой помощник. Любой творческий человек состоит из двух частей, как бы встроенных одна в другую. Существует биологическое тело и творческое начало. Оно, как опухоль, существует внутри биологической оболочки и сжирает ее постоянно. Моя семья понимает это, лелеет и поддерживает меня.
– Нас познакомил Володя Копп. Я понимаю, кто он для вашей жены, а кем он является для вас ?
– Ну, в первую очередь, он принес мне любимого ребенка. Да, но ведь не многие из нас, мужчин, знакомы, или даже просто знают имя врача, принимавшего роды у наших жен. А тем более прошло уже 19 лет, как Володя Копп уехал из страны.
– Еще в Москве Копп был не ординарной, а, скорее, знаковой фигурой — и как врач, и как личность. А потом, я верю в реинкарнацию, в будущее перерождение душ. Этот биологический отрезок моей жизни связан с Коппом. Кто знает, может быть в будущих наших рождениях Володя родится женщиной, а я — гинекологом. И уже я буду принимать роды у него.
– Если это доставит вам радость, пожелаю удачного перерождения. Скажите, пожалуйста, вы довольны приемом зрителя в этот приезд в Австралию?
– Я считаю, что мне удалось решить задачу, которую я решал последние десять лет. А она заключалась в том, чтобы не готовить специальный «эмигрантский» репертуар. В моем жанре это сделать очень трудно, я считаю, мне это удалось. За исключением монолога «Письмо от эмигранта», весь остальной репертуар я играю в России. Для меня это важно. Первые годы выезды за границу давались со страшным напряжением по причинам, о которых я уже говорил. Одно время я даже решил с этим вообще покончить. А потом, еще один вопрос, который вы затронули. Опускаться до уровня зрителя или поднимать его до уровня литературы? Мы все лукавим. Когда ты выходишь на сцену, ты себя невольно превращаешь в продавца. Когда ты сидишь за столом и пишешь, не мечтая о том, что это будет напечатано, а еще лучше и продано, над тобой подобные комплексы не довлеют.
– Я думаю, это не всегда и не у всех одинаково. Во многом зависит от личности пишущего, от обстоятельств.
– Я говорил о том случае, если ты не можешь не писать. Артист же — всегда продавец. Должен предлагать товар, который будет иметь спрос. Если ты выходишь продавать и твой товар не покупают и день, и другой, ты закрываешь лавку.
– Или ищешь надлежащий товар?
– Люди хотят копченую колбасу, а ты им предлагаешь Фаберже. На мои концерты люди ходят за определенными ощущениями — я им читаю Зощенко. Для меня-то Зощенко — очень смешно! Тогда мне говорят: «Посадите в зале 20 Хазановых.»
– Или рассчитывать на зрителя, который поймет…
– Во всяком случае, искать адаптер. Поэтому я доволен тем, что за 30 лет я не распугал основную часть зрителей ни слева, ни справа. Центризм — обязательное условие не только в политике. С годами выполнять это условие все труднее. И, возвращаясь к Жванецкому, хочу сказать, что он не мудрый человек. Он талантлив, наблюдателен, имеет острый глаз, но мудрости нет. А почему? — атеист до мозга костей.
— Тем не менее, у него нет проблемы ни со зрителем, ни с темами, и трудно определить, кто он больше: артист под маской писателя или писатель под маской артиста. В одном я согласен с вами: Одесса — это Одесса, а Москва — это Москва! Но вернемся в Россию. Многих волнует ее будущее. Наступит ли выздоровление? Какие шаги предпринять? Или это саморегулируемый процесс, и нужно только терпеливо ждать ?
– Абсолютно точно. Не делайте за Бога его работу. Надо просто ждать. Уверенность, что можно переделать мир — самообман, это доказали многие реформаторы, и, в первую очередь, большевики. И потом, как вы думаете, закончилось ли в России рабовладельчество? Его формально отменили еще в прошлом веке, но оно продолжается до сих пор. И рабский генотип живет в людях. Поэтому любая либерализация пагубна. Главное сейчас — удержать страну от резких революционных преобразований. Многие ссылаются на китайский вариант, но, как сказал Аркадий Вольский: «Нам бы годился китайский вариант, но у нас китайцев маловато». Что поделаешь, нам выпало в этом жить.
– Весьма безрадостная картина. И, тем не менее, кончается эпоха Ельцина. Как, по-вашему, есть достойная фигура, способная занять президентское кресло?
– Любая фигура, которая удержит страну от потрясений. Тогда стране больше всего подошел бы Иосиф Виссарионович. Никаких потрясений. А щепки при рубке леса не в счет.
– По-моему, еще «на заре перестройки» Клямкин говорил, что страна должна пройти этап авторитарного правления. Ельцин — типичный образец авторитарного правителя. Это не сталинский тоталитаризм.
– Но думаю, что еще 25-30 лет все останется по-прежнему. То есть, вы отрицаете значение личности в Истории, а выдержит ли такой срок страна, люди ?
– Личность нужна для того, чтобы удержать ситуацию. Сегодня это может быть Лужков, Черномырдин – как представители авторитарного курса. Для меня лично Лужков — более симпатичная фигура. Он внутренне более пластичен.
– Но ведь он заявил, что баллотироваться на этот пост не будет?
– Я думаю, это пока. Он очень неглупый человек и хороший артист.
– В ваших устах это высшая похвала?
– Да, он бесконечно творческая личность. Черномырдин более серый и менее выразителен, хотя тоже годится для этой роли. А вообще-то все, что произошло, должно было произойти. Все остались на своих местах и только перераспределили собственность. Раньше им принадлежало государство, а теперь они стали личными собственниками. Появились по-настоящему богатые люди. Но те, кто стали богатыми, вынуждены будут позаботиться, чтобы все вокруг не подохли с голоду. Волей-неволей богатство заставит их работать.
– Да, богатыми они уже стали, но пока не видно, чтобы что-то изменилось в жизни бедных. И вся их «работа» направлена на собственнее обогащение. Бесконечно это продолжаться не может.
– У меня нет ощущения катастрофичности в отношении России. Катастрофу может спровоцировать политик, который, придя к власти, не будет способен к гибкости. Ничего не поделаешь — надо давать свободу регионам, коль скоро коммунисты заложили мину замедленного действия в такой централизации. Империю силой удержать невозможно, история перестала выдавать кредиты России. За последнюю тысячу лет набрали много, очень много. А как этим распорядились?
– А вернуться в прошлое иногда не хочется? Туда, где все было ясно и всёбыло дешево?
– Никогда! Мы жили в бреду. То, что это бред, могли не ощущать только рабы.
Я поблагодарил Геннадия Хазанова за то, что он в своем плотном графике поездок, выступлений, знакомства с Австралией, нашел время для нашей встречи. Мы беседовали перед его концертом. Около полутора часов пролетели очень быстро. Уже прозвенел третий звонок, и Хазанов поспешил «к своему покупателю со своим товаром».
Послесловие. Письмо Шендеровича Хазанову
Привет от покойника
Геннадий Викторович Хазанов!
Гена!
Я с благодарностью вспоминаю время нашего знакомства и несколько лет, которые я провел бок о бок с тобой, но предмет разговора слишком важен, чтобы ностальгия останавливала руку, а повод слишком серьезен, чтобы разговор был приватным.
Поэтому придется всё-таки на «Вы». «Ты» останется, я надеюсь, для частной жизни.
Из теленовостей, а потом из газеты «Известия» я узнал про Вашу лекцию в Международном университете, Геннадий Викторович. Услышал про Вашу готовность поцеловать «и в плечико и ниже» президента, если тот даст денег на реконструкцию Театра эстрады; услышал обращенный к молодежи призыв, ради будущего России, сотрудничать с властью, прочел пассаж про то, что «судьба российской интеллигенции подходит к своему естественному концу» — и, знаете, уже почти не удивился. Только огорчился: не за судьбу российской интеллигенции — за Вашу судьбу.
А удивился я раньше. Это было в декабре 95-го, когда, придя к другу Гене на семейный праздник, я обнаружил там генерала Коржакова и вице-премьера Сосковца.
Они были счастливы тем, что находятся в Вашей компании – Ваша дружба нравственно закрепляла их в демократической элите. Я прекрасно понимал, зачем Вы нужны этим господам, не понимал только: зачем они — Вам? Я даже спросил это, но Вы отшутились. Когда я дошел до ответа своими мозгами, то долгое время не хотел верить собственным выводам. Поверить — пришлось.
Мне кажется, что Россия, интересами которой Вы объясняли студентам свою тягу к носителям власти, тут ни при чем. Я думаю, всё гораздо проще: бизнес. Невозможный без Коржакова и Сосковца в девяносто пятом, без Лужкова и Путина — сегодня. Конечно, это — правила игры, и не Вы их придумывали, но, коль скоро в эти игры Вы теперь играете в открытую и молодежь за собой зовете, давайте все-таки уточним репертуар.
Так вот, Геннадий Викторович: время лопахиных, о котором Вы упомянули в своей лекции, прошло, по моим наблюдениям, лет восемь назад; Лопахина давно «заказал» лакей Яша, и вырубленный участок пять раз сменил владельцев. А сегодня — время расплюевых — помните такого? он еще «Шамиля брал».
Расплюев и Сквозник-Дмухановский – вот кто сидит сегодня на раздаче льгот и распиле бюджета. Вот в каком репертуаре Вы заняты. И надо сильно зажмуриться перед поцелуем, чтобы этого не увидеть.
Кстати, насчет обещанного Вами целования Президента России в обмен на финансирование. Конечно, каждый выбирает для своего рта занятие по душе, но позвольте заметить, что это уже вопрос не только Вашей собственной репутации: Вы и Ваши товарищи по целовальному цеху так развратили власть, что она уже совершенно всерьез полагает: только эдакой губной работой культура с «социалкой» и должны добывать деньги себе на жизнь.
Но не у всех есть Ваши способности, Геннадий Викторович, а бюджет — один.
У меня нет вопросов к так называемой «политической элите» — у этих господ, за редким исключением, нет и никогда не было репутации, не о чем и говорить. Но бывшие властители дум — что делается с ними? Начнешь вспоминать любимые фамилии — такая тоска! Необцелованных плеч в руководстве страны почти не осталось. Причем заметьте, Геннадий Викторович: руководство время от времени меняется, а губы те же.
У девушек определенного разбора это называется «пойти по столам». Кстати, те из них, что поумнее, тоже легко убеждают себя и окружающих в том, что нашли у очередного спонсора массу достоинств. И вообще, говорят они, время такое…
«Властители дум» трутся в предбанниках власти или становятся властью сами, перерождаясь иногда вплоть до полной перемены лица — в буквальном смысле слова. Смотреть на это тяжело, и вдвойне тяжело, если происходит это с твоим другом.
Но речь не обо мне и даже не о Вас, Геннадий Викторович. Речь об интеллигенции, которую Вы давеча похоронили при большом скоплении молодежи. Мне кажется, Вы переборщили — и с диагнозом, и со своей компетентностью в данном вопросе.
Охота ли Вам было становиться эстрадной разновидностью Церетели, или так получилось само, не знаю, но стали Вы в новейшее время — именно ею. Гораздо талантливее, конечно, но в данном случае это — частность… В советское время такое называлось «видный деятель культуры»; номенклатура из творческих союзов, сидельцы у государственного пирога. Тогда в этом статусе находились Михалков, Грибачев, Налбандян, Хренников (список общеизвестный). Сейчас фамилии другие (частично), статус тот же. Но причем здесь интеллигенция?
Как говорится в старом одесском анекдоте: Иван Абрамыч, либо снимите крестик, либо наденьте трусы. Нельзя говорить от имени интеллигенции и даже рассуждать об этом предмете в промежутке между двумя балыками — городским и федеральным.
Надо выбирать — не между балыками, а между двумя вариантами идентификации.
Ни в одном другом языке, кроме русского, нет слова «интеллигенция». В известном смысле это было (и есть) — самоназвание, попытка кристаллизации людей, исповедывающих некие идеалы и правила поведения, вот и всё.
Среди этих правил всегда было — держать дистанцию с властью. Советовать ей, критиковать или поддерживать (в зависимости от убеждений), но никогда не припадать к плечу. Не становиться в очередь за куском.
Если Вы не считаете эти правила своими и с некоторых пор не числите себя интеллигентом — нет предмета для дискуссии, спасибо, что оповестили. Вот только хоронить оставшихся на этом берегу не надо, мы, с Вашего позволения, еще поживем.
Без федерального финансирования, но так, похоже, здоровее.
Виктор Шендерович, писатель
Завершая публикацию, мне хотелось спросить: с кем вы, интеллигенция, «с кем вы, мастера культуры?» С теми, кто, присутствуя на всех встречах с президентом, сливаясь в экстазе бурных аплодисментов, как Дмитрий Киселёв, Соловьёв, Кургинян или Хирург? Но это совсем не те атланты, которые держат землю, глядишь не сдюжат, уронят. И что тогда?
___________________
© Буркун Илья Яковлевич