– Алло, Миша, привет!
– О-о-о, какие люди! Ну, поздравляю, Алёнка, с назначением.
– Спасибо, Миша. Я никогда не забуду, что ты для меня сделал. Это ты меня первый напечатал, учил, объяснял, отшлифовывал мой стиль.
– Ну, Алёнушка, предположим, я это делал для собственного удовольствия. Твои вещи – все с изюминкой, светлые, необычные. И самое интересное, что ты умудряешься не повторять даже саму себя. Почти. Иногда всё же повторы случаются.
– Ой, ну обязательно надо было про повторы!
– Надо. Особенно сейчас, когда все в обмороке от тебя. Должен быть кто-то, кто тебя ругает.
– Миша, ты знаешь, я не совсем для этого позвонила.
– Да? А для чего тогда?
– Помнишь, года два назад, ты печатал одного парня, Степана. Очерк был у него про войну.
– Да, помню.
– Как мне его найти?
– Зачем он тебе?
– Хочу, чтобы он написал для меня «стрелялку».
– Дохлый номер. Я намучился, пока этот очерк привёл в читабельный вид, во-первых. А во-вторых, он ничего не написал с тех пор, и не собирается, насколько я знаю. Слышал, что работает на стройке, деньги зарабатывает. Но телефон его где-то записан. Найду, сообщу.
– Спасибо, Миша. Увидишь, какую напишет Степан для меня «стрелялку».
– Посмотрим.
Через неделю после этого разговора состоялась встреча Алёны и Степана. Они встретились у кафе «Макдональд».
– Я слышал, ты здесь живёшь, рядом с кафе. Не пригласишь меня к себе? – перебил пустившуюся с места в карьер Алёну Степан.
– А? Да, в следующий раз, – растерялась Алёна. – Но, а сейчас, в принципе, обсуждать нечего. Встретимся через неделю. Постарайся принести мне текст.
Фальшиво улыбнувшись, Алёна, торопливо сбежала, трезво оценив цепким женским взглядом и грубые рабочие руки, и обветренное на стройплощадке лицо, и куртуазность манер. Однако через неделю она позвонила ему, стараясь говорить как можно непринуждённее.
– Здравствуй, Степан. Как у нас дела?
– Я написал.
– Тогда на том же месте, в тот же час.
Когда Алёна взяла в руки разрозненные листки, некоторые даже с пятнами от кофе и соуса, ей захотелось заплакать.
– Это только первая часть. Извини, тут я кофе накапал. Вечером писал, поздно было, и уставший после бетона. Голова кругом ходила, а тут ещё воспоминания нахлынули. Я главного героя назвал Борькой, в честь своего товарища. Погиб он, на моих глазах. Гранатой лицо снесло. Всю ночь заснуть не мог, сердце болело.
– Я прочитаю и наберу текст на компьютере, – Алёна демонстративно взглянула на часы.
– Ты торопишься? Я хотел поговорить.
– О чём? – удивилась Алёна.
– О тебе. Я так удивился, когда ты позвонила. И обрадовался. Помнишь, когда нас собрали на семинар творческих личностей. И координатор тогда тебя ещё представила: «Запомните это имя». Ты как будто с другой планеты спустилась. Красивая, дорогая, в полупрозрачном шифоне, на высоких каблуках. И – золотое колье на длинной шее.
– Степан, – предупреждающе сказала Алёна.
– Алёна, я только хочу сказать, что готов работать для тебя и писать, если надо, день и ночь. Только чтоб тебе понравилось.
У Алёны перехватило дыхание от хрустально-звенящей мужественности, исходившей от его слов, и прямого чистого взгляда.
– Если получится, как я задумала, ты станешь знаменитым, – она улыбнулась, и не смогла противостоять соблазну положить свою ладонь ему на ладонь, чуть-чуть сжав её, – с тобой захотят встретиться разные важные люди, поклонницы, редакторы.
Степан засмеялся:
– Поклонницы – это хорошо. Больше ничего и не надо.
– Давай опять через неделю. Здесь же.
Она пришла домой и начала читать листки. Фразы вдруг обрывались, вместе с выражаемыми ими мыслями, которые обнаруживались совершенно неожиданно в других фразах, через несколько страниц. Но был стержень, на который она бережно и последовательно нанизала друг за другом фразы-жемчужинки, размётанные неряшливым хозяином по плоскости белого листа вперемежку с камешками пустой породы.
Алёна с нетерпением ждала назначенной встречи, чтобы получить продолжение рассказа и войти опять в это незнакомое, трагичное пространство, где умирают по-настоящему, где люди убивают друг друга без жалости, содрогания, без правил. Нет, правила есть. Правила войны. Пространство, которое моделирует уже она, набирая слова рассказа на компьютере.
У Алёны забилось сердце, когда она увидела Степана, сидящего на бордюре возле кафе и курившего в ожидании её. Они теперь были связаны прочной нитью соучастия. Но Степан пока этого не знал. Он волновался и боялся, что всё закончится прямо сейчас со словами, которые он слышал не раз от других редакторов: «Извините, Степан, но всё так сыро, сюжетные линии не выработаны. Правда, есть что-то. Если продолжите работу, получится. Просто надо много писать».
Он заметил приближающуюся Алёну и вскочил с бордюра, отбросив сигарету. Втянул в себя с наслаждением воздух, только что обволакивающий её вместе с ароматом её духов, и посмотрел ей в глаза. Алёна улыбнулась ему и, в соответствии с тёплым выражением глаз, сказала мягким голосом, в котором отпечатались уважение и интерес:
– Степан, вот, посмотри, я принесла распечатку первой части.
Она больше не спешила.
– Давай зайдём в кафе, попьём кофе, ты как раз просмотришь текст. Кстати, ты принёс продолжение?
Степан заметил нетерпеливый жадный блеск в её глазах, когда она взяла в руки смятые листки. Так же жадно она читала его текст в кафе, не обращая внимания на его реакцию в отношении отредактированного текста.
– Алёна, ты так всё изменила, переделала, сократила. Главное, сократила, – осторожно заметил Степан.
– Тут было много лишнего, – твёрдо произнесла Алёна, – доверься мне. У меня чуть-чуть больше опыта. Я могла бы вернуть тебе текст и сказать, чтобы ты переделал и сократил сам. И ты ходил и уходил бы с этим текстом, пока не испортил бы его, или бросил. А твой текст – это алмаз. И я готова потратить на него столько своего времени, сколько нужно. Это – то, что нужно мне и нашему обществу. Прямо сейчас.
Степан радостно улыбнулся:
– Значит, тебе понравилось. Я благодарен тебе за помощь. Делай, что считаешь нужным.
Алёна улыбнулась ему в ответ.
– А хочешь, расскажу сейчас тебе то, о чём никогда не напишу. А если бы написал, ты бы никогда не напечатала.
– Не знаю, Степан, – прошептала Алёна, – неведение – это счастье. Умные люди говорят.
Но глаза у неё заблестели, и она расширившимися зрачками буквально впилась в его лицо.
– Это было уже под самый конец. Нас должны были отпустить домой. И как назло, бои – один тяжелее другого. Троих из нашего отряда отправили на пост на девять дней. Через девять дней их должны были сменить. И не сменили. Ни через девять дней, ни через девятнадцать. То ли забыли, то ли людей не было. То ли не до этого было – ситуация была очень тяжёлая. И вот наши ребята остались без еды, под проливным дождём. А как раз сезон дождей был: под проливным дождём ни огня не развести, ни спрятаться нигде, без единой крошки во рту – сошли они с ума. И ушли с поста, куда глаза глядят. В общем, повезло, наткнулись они на нашу часть боевую. Их потом сдали в прокуратуру. Ну, а мы, когда после боя вернулись, нам так быстро-быстро, давайте, мол, оружие сдавайте. Но мы не сдали. Ты не поймёшь, знаешь, как живой становится для тебя автомат. Думали, потянем, сколько можно. А потом стали интересоваться, а где ребята, почему не встретили нас. И вдруг узнаём, где они. Ну, мы с оружием, туда. Часовых повыкидывали. Зашли внутрь. Ну и вид был у них – избитые, живого места не было. И заняли мы круговую оборону. Сам комдив приехал, дал слово, что ребят не отдаст под трибунал. Учтёт смягчающие обстоятельства. Ну, мы после этого вышли с поднятыми руками, по одному, не делая лишних движений.
Степан рассмеялся.
– Всё обошлось? – Алёна как-то странно трясла головой, потирая виски.
– Да, комдив был мужик стоящий, слово сдержал. Они все вернулись, чуть позже нас. Ты чего, Алёнка? Да ты, вроде, как расстроилась. Я же тебе это как юмор рассказал, конец ведь хороший.
– Да, – Алёна печально вздохнула.
Степан вдруг привстал с места и, перегнувшись через стол, потрепал её длинные распущенные волосы и поцеловал в щеку.
Алёна смущённо улыбнулась.
После этого дружеские поцелуи при встрече и прощании стали ритуалом. Абсолютно нормальное поведение близких друзей, коллег в соответствии с нормами общества, в котором они живут, если бы не невидимые ожоги на щеке, которые дружеский поцелуй оставлять не может, если бы не электрический разряд от простых прикосновений. Алёна понимала, что что-то происходит. Но, как профессионал, она не могла себе позволить рвать деловые и такие нужные им обоим отношения из-за того, что могло само собой сойти на нет. И потом, главное – дело, рассказ.
Когда она напечатала этот рассказ, и пошли звонки, восхищённые рецензии, интерес в высоких инстанциях – она поняла, что никогда не была так счастлива. Парадокс, но подобного счастья она не ощущала от успеха своих собственных произведений. В какой-то момент Алёна даже задумалась – а почему? И не найдя ответа, тут же забыла об этом, отдавшись совершенно новым, сильным, никогда прежде не испытанным эмоциям.
На встречу со Степаном, который, мешая бетон на дальней стройке, ещё не знал о своём успехе, она летела. И с лёта бросилась ему на шею, заливаясь счастливым смехом:
– Получилось, Степан! Получилось! Ты знаешь, кто мне звонил, спрашивал про тебя? И из одного толстого журнала звонили, просили у меня твой рассказ!
– Мой рассказ? – поставил акцент на слове «мой» Степан.
– Твой. Конечно, твой рассказ, – Алёна поцеловала его, не разжимая объятий. – Это надо отметить.
Она заметила вспыхнувшую в глазах Степана надежду и, тотчас же опустив руки, чётко сказала:
– Здесь, в кафе, выпьем по мартини.
В этом кафе они теперь регулярно встречались, раз в неделю, в один и тот же день, в один и тот же час. Степан всегда ей приносил тексты, которые она ждала всё с большим нетерпением. Но однажды он обещанного продолжения не принёс.
– Извини, Алёна. В общем, я тут совсем другое написал. Мне очень надо, чтобы ты это прочитала. Прямо здесь. При мне. Это очень важно для меня. Твоё отношение.
Степан выглядел очень странно. Веко у него подёргивалось. И дышал тяжело.
Алёна взяла текст и начала читать.
– О, Боже! – она, побледнев, опустила листки. – Я прочитаю это дома.
– Нет, Алёна, если мы сейчас не поговорим об этом, меня стукнет инфаркт.
Степан не шутил, и это было видно.
– Хорошо, – сдалась Алёна, – пойдём ко мне.
Она сидела и читала через «не могу» под его пристальным взглядом. Когда она всё прочитала и отложила листы в сторону, Степан повернулся, прошёл к дивану и сел, закрыв руками голову. Так они сидели в полном молчании, пока Алёна не встала со своего места и подошла к нему. Она села рядом и обняла его, соприкасаясь всем телом. Потом, ласково гладя его по голове и плечу и целуя, произнесла:
– Через это проходит каждая. Самое страшное, когда это происходит с 12 до 17 лет. Тогда может сломаться психика. А когда ты уже взрослая, ты можешь с этим справиться сама. Тем более понимаешь, что половина вины за то, что тебя изнасиловали, лежит на тебе. Если война – тем более, надо успеть спрятаться, или изуродовать себя, или убить.
Степан медленно поднял голову и посмотрел на неё в изумлении:
– Как ты сказала – каждая через это проходит?
– Да. Это никогда не афишируется, тем более мужчинам. Однажды я, вот точно как ты, изумилась, когда познакомилась с тёткой своей подруги, родной сестрой её матери. Она приехала к ним из аула, знаешь, такая колоритная женщина, в косынке, с драгоценностями напоказ, и лодыжка у неё была татуирована – это считалось украшением у женщин её народа. Она была такая живая, жизнерадостная, весёлая, энергичная, шутила. Потом, когда мне подружка рассказала – случайно это у неё вырвалось, – что тётку изнасиловал один из деревенских, когда ей было 16 лет – я поразилась. Мне казалось, что после этого не живут, тем более у них. Но потом, когда сама с этим столкнулась – многое поняла.
– Алёна, – ахнул Степан.
Алёна встала с места и подошла к окну.
– Я сейчас тебе расскажу, о чём никому до сих пор не рассказывала.
Я поехала на конференцию, нам отвели крыло в гостинице. И в последний день все разъехались, и всё это крыло опустело. Я должна была улететь следующим утром. И вот, вечером, часов в семь, я возвращаюсь к себе. А около лестницы стоят двое парней, и один со мной поздоровался. Они жили в соседнем крыле, и всё время старались обратить на себя моё внимание. Ну, я, как представила, что должна зайти в пустую комнату – остановилась и поздоровалась. Стали болтать. А я кассету новую купила, и он сказал – а у меня как раз магнитофон есть, принесу, послушаем. Он произвёл на меня впечатление абсолютно нормального человека. И по сути так и было. Я согласилась. Ну, послушали кассету, он так тихо-смирно сидел. Взгляд такой спокойный был, разговор интересный – нормальное общение. Никаких причин для тревоги. А вот когда я сказала – ну ладно, так приятно было поболтать с хорошим человеком, – он вдруг встал, подошёл к двери и закрыл её на ключ. И сказал: «Я никуда не уйду». И я как заорала, в тот же миг швырнула в окно стакан, чтобы разбить стекло, шуму наделать. Он прыжком набросился на меня, сграбастал – я бешено сопротивлялась. Вырывалась, он снова меня ловил, я снова вырывалась, кусалась – и орала как резаная.
Не может быть, чтобы этих криков не слышали – и никто не пришёл.
Я сопротивлялась насмерть, и он сам меня отшвырнул. Вот так стоим друг против друга, хрипим как звери – я ещё полна сил, ещё могу орать и сопротивляться, но поняла, что битва закончена. Правда, последнюю точку поставил он. Он с размаху ударил меня по лицу. Я, прямо как в кино, отлетела к стенке. Потом забрал свой магнитофон, открыл дверь – и ушёл.
Степан закурил:
– Ты поломала ему кайф. Сопротивляться тоже можно по-разному. Но, в принципе, тебе повезло.
– Да. И я осознавала, что в этой ситуации виновата была даже не на пятьдесят, а на все сто процентов. Но я после этого поумнела. Стала лучше, сильнее, женственнее. Да, именно женственнее. Потому что поняла, что такое мужчина на самом деле. И тогда я вспомнила тётку своей подружки. И поняла, что сделала бы, если бы мне не повезло. Я бы никому никогда об этом не рассказала – если не убили, это надо скрыть. Раз никто не знает – значит, ничего не произошло. И продолжать жить, правда, с этим опытом, страшным, но делающим тебя сильнее и лучше.
Степан глубоко втянул в себя сигаретный дым.
– Такой я тебя не знал.
– Какая есть. Желаю вам другую, получше.
– Ты тоже любишь Ахматову?
– Да.
– Лучше быть просто не может.
– Анна Андреевна – это совершенство.
– Я имел в виду не Ахматову, – медленно сказал Степан, смотря Алёне в глаза.
Его глаза излучали любовь, не такую, какая генерируется сердцем и вызывает простой пожар. А такую, которая проникает в самый мозг, в сознание человека.
Алёна стояла, облучаемая лучами этой похожей на радиоактивность любви, и взмолилась о чуде – телефонном звонке или стуке в дверь. До того мгновения, как она окажется на коленях Степана.
Зазвонил телефон. Алёна бросилась к нему.
– Алёна, с тобой всё в порядке? – это был Миша.
– Нет.
– Что случилось? Я сейчас с магазина звоню, по сотовому. Как молнией стукнуло – позвонить тебе.
– Я этого хотела.
– Алёна, ты явно не в себе. Давай говори, что случилось. Алёна, не молчи.
– Ты мне перезвони минут через пять. Я сейчас не могу. Я освобожусь через пять минут. И мы поговорим.
Она дала отбой. Степан встал с дивана и прошёл в коридор.
– Ты должен уйти, Степан.
Он молча открыл дверь и ушёл.
Алёна заплакала навзрыд. Но когда прозвенел телефонный звонок, она была уже холодна как лёд.
– Алёна, что произошло?
– Ничего особенного. Просто был разговор со Степаном.
– Ты что, привела его к себе? Тебе не следовало это делать. Так можно и границы творческого сотрудничества перейти, а это очень опасно.
– Мы эти границы давно перешли, Миша, – вдруг в отчаянии закричала Алёна, – не знаю, как и когда. Но уже перешли.
– Ты не должна была редактировать его тексты – я тебя предупреждал. Но ты меня не послушала. Ты вошла в его ауру, а он – в твою. Это намного сильнее и страшнее по воздействию на психику человека, чем физическая близость. А ещё несколько шагов, и вас потянет друг к другу физически – и тогда вы оба сгорите.
– Всего один, Миша, – выдохнула в трубку Алёна, – остался один маленький шаг.
– Значит, так далеко всё зашло, – Миша тяжело вздохнул в трубку. – Вы должны немедленно прекратить совместную работу.
– Я не могу без его рассказов. Я не могу жить без его рассказов, тем более что они написаны для меня и ради меня. И если бы они были безупречны – наверно, я бы просто их размещала и забывала, как я это делаю с текстами других авторов. Но то, что они становятся такими через меня – это захватывает меня, даёт такое наслаждение и упоение, какое я не испытывала никогда.
– Алёна, Алёна, это – уже мутация! Ещё немного, и вы оба – зомби! Это самое страшное, что может произойти с творческими людьми. Я вмешаюсь. Я не имею права оставаться в стороне. Без меня ты с ним не встречайся. Ты меня поняла?
– Он не сможет без меня писать, – Алёна сказала это с отчаянием человека, который понял, что его ногу ампутируют во имя спасения организма. – Это я вызываю в нём энергию, импульс к творчеству, это ради меня он находит такие захватывающие сюжеты.
– Сможет, если он – на самом деле мужчина, как ты его представляешь. И правильно представляешь. Он – воин, мужчина. И он справится. Вначале будет очень трудно. Но ведь Степан – уже не тот начинающий дилетант. Его рассказы печатаются, он многому научился. Другого выхода у вас просто нет. Когда у вас встреча?
– Через неделю, в Макдоналдсе, в 11.30.
– Я брошу все дела и обязательно приду. Алёна, не ищи встречи с ним. Ради него же.
– Да, я понимаю.
Через неделю Алёна пошла на встречу, внутренне подготовив себя. Она вошла в кафе, Степан сидел за их столиком. Она подошла к нему – деловая и холодная, и села напротив.
– Здравствуй, ты принёс, наконец, обещанное продолжение?
Степан молча встал со своего места, сел рядом с ней и поцеловал в край щеки, в уголок губ, подбородок, в другой уголок губ, а потом в сами губы. Руки его обжигающим обручем обвили её плечи и талию. Алёна тихо заплакала:
– Степан, не надо.
Но воля её была совершенно парализована, и в разгорячённом мозгу забилась только одна мысль. Успеть встать и исчезнуть со Степаном, пока сюда не пришёл Миша со своими предупреждениями и предостережениями. Она хотела отвести свои губы, чтобы прошептать Степану о том, что надо побыстрее уйти, но он не отпускал их. И когда вдруг рядом загромыхал стул, она чуть не потеряла сознание.
– Привет, друзья, – мрачно поздоровался Миша.
К ним подошла официантка, хихикая и перемигиваясь с подружками:
– Что будете заказывать?
– Кофе для всех, – сказал Миша.
– Нет, нет, для меня не надо. Я должна срочно уходить.
Алёна сорвалась с места и быстро ушла. Степан, окатив Мишу полным холодной ненависти взглядом, поднялся вслед за ней.
– Степан, подожди. Есть разговор. Я здесь не случайно. Меня сюда Алёна позвала.
И Степан, тяжело вздохнув, сел обратно.
Алёна, оглянувшись, увидела их через большие окна кафе. Её вдруг охватила апатия и усталость. И ещё облегчение, что тяжесть принятия решения легла не на неё.
Она провела весь день в «случайных» визитах к подружкам и родственницам, отдыхая в пустой женской трескотне. Потом было много работы. Потом позвонил Миша.
– Как ты, Алёна?
– Хорошо.
– Мы тоже нормально поговорили. Алёна, если Степан попросит обратно свои тексты, которые ты не напечатала, – не удивляйся. И верни их.
– Конечно.
– Пока.
Степан не позвонил. Он никогда ей не звонил. Они всегда встречались в один и тот же день и час.
Алёна сидела в кафе в этот день и час, за их столиком. Степана не было. Прошло полчаса. Алёна поднялась с места, чтобы уйти, и тут через окно она увидела подходившего Степана.
Она села обратно за столик. Степан вошёл и сел напротив.
– Прости за опоздание. У меня новая работа, и очень строго с отлучками. Я должен был отпроситься, а начальника, как назло, не было.
– Нет проблем.
– Я для тебя кое-что принёс.
– Продолжение? – улыбнулась Алёна, с засверкавшими от тайной надежды глазами.
Степан вытащил из пакета букет роз.
– Алёна, я прошу тебя передать мои тексты, которые ты не успела напечатать, Мише.
– Как скажешь.
– Я должен бежать, Алёна. Прощай.
Он перегнулся через столик и поцеловал её в щеку. Как в тот, первый раз. И ушёл, не оборачиваясь.
***
Расскажи, как тебя целуют,
Расскажи, как целуешь ты.
А. Ахматова
_______________________
© Асланян Елена