Перевал
…И когда вертикаль западёт в угнетённую душу
И трёхмерным пространством дорога как раз соблазнит,
Тогда горным хребтом обернётся привычная суша
И корявые пихты настырно укажут в зенит
Направленье для ног, изнемогших под гнётом поклажи,
А чуток погодя – направленье, в котором душе
Предназначено бресть, когда тело не сдюжит и ляжет
Здесь на кряже иль там – на шестом этаже.
Я до Неба добрёл по зернистым расхристанным сходням
И водицей небесной пылающий лоб освятил.
Волглый ягель и я – мы равны перед ликом Господним
Здесь, на груде остатков дизайна планет и светил,
Где протяжно ползёт первозданная плазма туманов,
Пеленая небрежно в обрывки сырой кисеи
Разноцветный гранит – пластилин для подручных титанов,
Громоздивших стоймя неподъёмные плиты сии.
Здесь гнездовье душе, и уверенный лакмус заката
Подтвердит первородство, алея над чёрной тропой
На остатках опор от заоблачной той эстакады,
Где Создатель взошёл и обрушил тотчас за собой,
Обозначив предел для взыскующих манны небесной,
Чад избранных своих уязвляя стезёю иной.
Замедляю шаги в пустоте между высью и бездной,
Облачённый в брезент и томимый неясной виной.
* * *
То ль смеюсь, то ль кривлюсь болезненно, –
Всё равно тебе, всё равно…
Вот любовь, не стрела, не лезвие, –
В грудь направленное бревно.
Нет спасенья, куда б ни кинулся,
Протяжённо летит беда,
Охнул коротко, опрокинулся
И без памяти – в никуда,
Где судьбу искушает заново,
Сказкой тождество охраня,
Плоть солдатика оловянного,
Уязвимая для огня.
Прохриплю: «О, прекрасноликая,
Благоденствуй и не таись…»
Ты – единственная религия,
Где кощунственен атеизм.
Ламп замедленное мигание,
Как предчувствие иногда –
От короткого замыкания
Загораются провода.
Словно выход из помрачения
Над житейскою чепухой
Огнь, назначенный для мучения,
Блещет вольтовою дугой
Увлекаемый неизбежностью,
По спокойствию не скорбя,
Возгораюсь великой нежностью
В замыкании на тебя.
* * *
А ты – наивная по сути,
Хоть быт иное говорит,
Любила трещинки в посуде
За своенравный колорит.
А я, переча жизни пресной,
Любовью ввергнутый в разор,
Кричал тебе: «Да чтоб я треснул!»
А ты смеялась: «Фантазёр…»
И стало так: в трясине топкой,
Врачуя хмелем боль утрат,
В тобой надколотую стопку
Я зло плескал денатурат.
Быть может, оттого и стражду,
Что сердце с хрипами поёт,
Как всё, что треснуло однажды
Во имя вольное твоё.
На подступах к земным наградам,
Какой бы ни стелился шёлк –
Та трещинка змеится рядом,
Опережая на вершок.
Туга, не видная для прочих,
С разрывом душ, с надрывом жил –
Быть может, лишь небрежный росчерк
Того, кто всё за нас решил.
* * *
Время души поэтов не лечит,
Только близит назначенный срок, –
Тот, когда не становится легче
От сплетанья рифмованных строк.
Неуместны все песни, Татьяна,
Об осенней поре золотой,
Если каждый зубец у каштана
Обведён кровяною чертой.
Для поэта страдание – благо.
Так красиво, покуда он жив,
Запекается алая влага
На закраинах сирой души.
Разрешенье житейских загадок
Так несложно с течением лет
Под багряной чертою заката,
Высветляющей всё напослед.
Растерявший цветастые перья,
« Царь природы», лишённый венца,
Я все сызмальства знал, да не верил,
Лишь теперь осознал до конца,
Что беспечное кончилось лето,
Что дорога в густеющей мгле,
Что тяжёлое сердце поэта
Тяготеет к остывшей земле.
* * *
В отравленных умах господствуют химеры
И дремлет здравый смысл в стране моей, пока
Бесхозною землёй кичатся робеспьеры
И слепо алчет плебс халявного пайка.
Но подоконник мой в реестры и кадастры
Конвент ещё не внёс и землю не отнял,
И вот уж над горшком цветочным гипеаструм
Подъемлет язычок зелёного огня.
И пусть о рудниках и о лесоповале
Все помыслы и сны отставленных иуд,
Но всё ж, который раз, мы перезимовали
На мёрзлом пустыре, что родиной зовут.
* * *
Давным-давно ты грезил наяву,
Разбитый, в униженье и в печали –
Настанет срок – прилюдно назову
Тех, кто стучал и тех, кому стучали.
А время шло в раздумьях о былом,
О государстве лживом и нелепом,
Где властвуют отравленные злом,
Где мечутся помеченные небом.
Но нужды нет почти бессмертным нам
В ревизии классических заветов
И много чести – знать по именам
Мерзавцев, убивающих поэтов.
* * *
«…нет, Лепорелло, есть резон
Не помнить старые обиды,
Но здесь, гляжу, другой сезон.
Зачем же линии планиды
Сюда вели нас столько лет
Через моря, леса и горы?
Но, Лепорелло, страшный бред
И вся страна, и этот город.
Толпа тоскует о вождях
В чести зачинщики раздора,
А на центральных площадях
Засилье статуй командора.
За каждым шагом визави
Следит, куда бы ни свернули.
Нет, Лепорелло, не зови
Его в почётном карауле
Стоять.
Предчувствие твердит:
Оставьте мёртвого в покое,
И так он сердце бередит
Неизъяснимою тоскою.
И так за дверью пелена
Ползёт
Кровавого тумана,
И преисподняя видна
У самых ног…
О, Дона Анна!
* * *
К фото N
Не след вычислять – что обрёл и чего ты лишился,
Когда бормотал потрясённо: «Такие дела»…
Ведь жёлтый кирпич на дороге давно раскрошился
А впрочем, дорога вообще никуда не вела.
И всё ж красота несменяемо правит парадом,
И мы с увлечением почести ей воздаём,
Твердя в забытьи – Натали, Лорелея, Эрато –
Дозволь угадать первозданное имя твоё,
Являя молящим великую лепку коленей,
Наследуя тропы шальных олимпийских богов,
Вальяжная дева взойдёт по разбитым ступеням
И те отзовутся на звук её властных шагов.
И в смене эпох неизбежно опять повторится
Несложный сюжет, наполняющий смыслом века…
И горный чабрец припадёт к черевичкам царицы
Пронзаясь в экстазе высокой иглой каблука
* * *
Ещё одной бессонной ночью
графит под корень раскроши.
На язвы, пролежни и клочья
твоей шагреневой души.
кто, злобный, льёт неудержимо
заката нестерпимый йод,
какая подлая пружина
к отверстой пропасти ведёт
от виртуального Эдема,
от щедрой вольности светил
туда, где Врубелевский демон
колени дланями обвил.
Запросами терзая память,
с тоской и гневом созерцать,
как розы тянутся шипами
сквозь соловьиные сердца.
___________________________
© Рыльцов Валерий Александрович