Перевал

…И когда вертикаль западёт в угнетённую душу

И трёхмерным пространством дорога как раз соблазнит,

Тогда горным хребтом обернётся привычная суша

И корявые пихты настырно укажут в зенит

Направленье для ног, изнемогших под гнётом поклажи,

А чуток погодя – направленье, в котором душе

Предназначено бресть, когда тело не сдюжит и ляжет

Здесь на кряже иль там – на шестом этаже.

 

Я до  Неба добрёл по зернистым расхристанным сходням

И водицей небесной пылающий лоб освятил.

Волглый ягель и я – мы равны перед ликом Господним

Здесь, на груде остатков дизайна планет и светил,

Где протяжно ползёт первозданная плазма туманов,

Пеленая небрежно в обрывки сырой кисеи

Разноцветный гранит – пластилин для подручных титанов,

Громоздивших стоймя неподъёмные плиты сии.

 

Здесь гнездовье душе, и уверенный лакмус заката

Подтвердит первородство, алея над чёрной тропой

На остатках опор от заоблачной той эстакады,

Где Создатель взошёл и обрушил тотчас за собой,

Обозначив предел для взыскующих манны небесной,

Чад избранных своих уязвляя стезёю иной.

Замедляю шаги в пустоте между высью и бездной,

Облачённый в брезент и томимый неясной виной. 

 

*  *  * 

То ль смеюсь, то ль кривлюсь болезненно, – 

Всё равно тебе, всё равно…

Вот любовь, не стрела, не лезвие, – 

В грудь направленное бревно.

 

Нет спасенья, куда б ни кинулся,

Протяжённо летит беда,

Охнул коротко, опрокинулся

И без памяти – в никуда,

Где судьбу искушает заново,

Сказкой тождество охраня,

Плоть солдатика оловянного,

Уязвимая для огня.

 

Прохриплю: «О, прекрасноликая,

Благоденствуй и не таись…»

Ты – единственная религия,

Где кощунственен атеизм.

 

Ламп замедленное мигание,

Как предчувствие иногда –

От короткого замыкания

Загораются провода.

Словно выход из помрачения

Над житейскою чепухой

Огнь, назначенный для мучения,

Блещет вольтовою дугой   

 

Увлекаемый неизбежностью,

По спокойствию не скорбя,

Возгораюсь великой нежностью

В замыкании  на тебя.

  

*  *  * 

А ты – наивная по сути,

Хоть быт иное говорит,

Любила трещинки в посуде

За своенравный колорит.

 

А я, переча жизни пресной,

Любовью ввергнутый в разор,

Кричал тебе: «Да чтоб я треснул!»

А ты смеялась: «Фантазёр…»

 

И стало так: в трясине топкой,

Врачуя хмелем боль утрат,

В тобой надколотую стопку

Я зло плескал денатурат.

 

Быть может, оттого и стражду,

Что сердце с хрипами поёт,

Как всё, что треснуло однажды

Во имя вольное твоё.

 

На подступах к земным наградам,

Какой бы ни стелился шёлк –

Та трещинка змеится рядом,

Опережая на вершок.

 

Туга, не видная для прочих,

С разрывом душ, с надрывом жил –

Быть может, лишь небрежный росчерк

Того, кто всё за нас решил.


*  *  * 

Время души поэтов не лечит,

Только близит назначенный срок, – 

Тот, когда не становится легче

От сплетанья рифмованных строк.

 

Неуместны все песни, Татьяна,

Об осенней поре золотой,

Если каждый зубец у каштана

Обведён кровяною чертой.

 

Для поэта страдание – благо.

Так красиво, покуда он жив,

Запекается алая влага

На закраинах  сирой души.

 

Разрешенье житейских загадок

Так несложно с течением лет

Под багряной чертою заката,

Высветляющей всё напослед.

 

Растерявший цветастые перья,

« Царь природы», лишённый венца,

Я все сызмальства знал, да не верил,

Лишь теперь осознал до конца,

 

Что беспечное кончилось лето,

Что дорога в густеющей  мгле,

Что тяжёлое сердце поэта

Тяготеет к остывшей земле.

 

*  *  * 

В отравленных умах господствуют химеры

И дремлет здравый смысл в стране моей, пока

Бесхозною землёй кичатся робеспьеры

И слепо алчет плебс халявного пайка.

 

Но подоконник мой в реестры и кадастры

Конвент ещё не внёс и землю не отнял,

И вот уж над горшком цветочным гипеаструм

Подъемлет язычок зелёного огня.

 

И пусть о рудниках и о лесоповале

Все помыслы и сны отставленных иуд,

Но всё ж, который раз, мы перезимовали

На мёрзлом пустыре, что родиной зовут.

  

*  *  * 

Давным-давно ты грезил наяву,

Разбитый, в униженье и в печали –

Настанет срок – прилюдно назову

Тех, кто стучал и тех, кому стучали.

 

А время шло в раздумьях о былом,

О государстве лживом и нелепом,

Где властвуют отравленные злом,

Где мечутся помеченные небом.

 

Но нужды нет почти бессмертным нам

В ревизии классических заветов

И много чести – знать по именам

Мерзавцев, убивающих поэтов.

 

*  *  * 

«…нет, Лепорелло, есть резон

Не помнить старые обиды,

Но здесь, гляжу, другой сезон.

Зачем же линии планиды

Сюда вели нас столько лет

Через моря, леса и горы?

Но, Лепорелло, страшный бред

И вся страна, и этот город.

Толпа тоскует о вождях

В чести зачинщики раздора,

А на центральных площадях

Засилье статуй командора.

 

За каждым шагом визави

Следит, куда бы ни свернули.

Нет, Лепорелло, не зови

Его в почётном карауле

Стоять.

Предчувствие твердит:

Оставьте мёртвого в покое,

И так он сердце бередит

Неизъяснимою тоскою.

И так за дверью пелена

Ползёт

Кровавого тумана,

И преисподняя видна

У самых ног…

  

О, Дона Анна!

  

 *  *  *                           

                                                                 К фото N 

Не след вычислять – что обрёл и чего ты лишился,

Когда бормотал потрясённо: «Такие дела»…

Ведь жёлтый кирпич на дороге давно раскрошился

А впрочем, дорога вообще никуда не вела. 

 

И всё ж красота несменяемо правит парадом,

И мы с увлечением почести ей воздаём,

Твердя в забытьи – Натали, Лорелея, Эрато – 

Дозволь угадать первозданное имя твоё,

 

Являя молящим великую лепку коленей,

Наследуя тропы шальных олимпийских богов,

Вальяжная дева взойдёт по разбитым ступеням

И те отзовутся  на звук её властных шагов.

 

И в смене эпох неизбежно опять повторится

Несложный сюжет, наполняющий смыслом века…

И горный чабрец припадёт к черевичкам царицы

Пронзаясь в экстазе высокой иглой каблука

 

*   *   * 

Ещё одной бессонной ночью 

графит под корень раскроши.

На язвы, пролежни и клочья

твоей шагреневой души.

 

кто, злобный, льёт неудержимо 

заката нестерпимый йод,

какая подлая пружина

к отверстой пропасти ведёт

 

от виртуального Эдема,

от щедрой вольности светил

туда, где Врубелевский демон

колени дланями обвил.

 

Запросами терзая память,                

с тоской и гневом созерцать,

как розы тянутся шипами                    

сквозь соловьиные сердца.                  

___________________________

© Рыльцов Валерий Александрович