Два юбилея в недавние годы были связаны с именем Владимира Ивановича Вернадского (1863 – 1945): год 2013 был годом 150-летия со дня его рождения, и январь этого года (2015) был сроком 70-летия со дня ухода. Юбилей 150-летия стал определённой вехой в освоении огромного наследия Вернадского. Он вызвал новую волну публикаций исследователей, в то же время показал, что мы только сейчас начинаем приближаться к пониманию масштаба этой личности, её значения для нашего будущего. «Как путники, которые чем дальше отходят от горы, тем лучше её видят, так и мы… видим сейчас всё растущий на наших глазах образ учёного огромной силы», — написал знавший его многие годы академик А. П. Виноградов [1].
Для исследователей его творчества это уже давно отдельная тема — как меняется со временем наше понимание Вернадского. В советские годы образ Вернадского был адаптирован, вернее, деформирован, как и образы других крупнейших учёных, в угоду официальной идеологии. Замалчивание и искажение взглядов мыслителей было, увы, обычным явлением. Академик Б.С. Соколов, который в 1981 г. стал главой возобновлённой Комиссии по разработке научного наследия В.И. Вернадского, писал: «…В 60-80-е годы… унылая фигура умолчания стала постоянной гостьей на страницах трудов нашего великого учёного…» [2].
В последние годы мы имеем возможность «открывать» Вернадского благодаря публикациям его записей и дневников. Мы должны принести благодарность всем, кто трудился для этого, и кто продолжает этот далеко не оконченный труд. У истоков издания дневниковых записей Вернадского стоял академик А.Л. Яншин, основавший в 1990 году серию «Библиотека трудов академика В.И. Вернадского»; огромная работа была проделана В.П. Волковым, редактором и составителем дневников В.И. Вернадского, автором подробных ценнейших комментариев. Образ Вернадского предстает перед нами сейчас как планета, к которой относительно недавно исследователи получили доступ. Этот образ притягателен не только смелыми и глубокими научными достижениями, но и качествами самой личности Вернадского. Ведь Вернадский — один из немногих, кто «прошел над бездной», сохранив достоинство Ученого и Человека.
Удивительно актуально звучат для нас сегодня его оценки событий и людей, размышления о настоящем, прошлом и будущем России. Иногда возникает ощущение, что Владимир Иванович смотрел на происходящее из сегодняшнего будущего! Сейчас наша страна опять находится на перепутье; нам требуется многое переосмыслить. Наше понимание жизненного опыта Вернадского может стать в этом опорой. Эта статья является опытом личных открытий автора. Этот опыт, конечно, субъективен, но открыт для обсуждений и замечаний. Кроме того, он был бы невозможен без опоры на гигантскую работу исследователей творчества Вернадского.
* * *
«Я пытался подходить к научному изучению сознания» — эти слова Вернадского относятся к его описанию того возможного будущего, которое явилось ему в видении во время болезни тифом в 1920 г. Ему представлялись чёткие картины некой будущей реальности, в которой он и многие его сотрудники готовились работать в новом строящемся для них институте, в США, на берегу Атлантики. Перед окончательным отъездом в институт он побывал в России: «В России я прочел три речи с новыми разъяснениями уч[ения] о жив[ом] вещ[естве], причем, речь в Петрограде – «О будущности человечества»…. Я сейчас не мог найти слов для логического выражения ее содержания… Исходя из идеи автотрофности человечества…, и непроходимой пропастью между живым и мертвым – я пытался подходить к научному изучению сознания и резко выступал против его смешения с материей» [3]. Эти строки Вернадский записал в своём дневнике сразу после того, как тиф немного отступил, как миновал кризис; Нина, его дочь, убедила отца записать это переживание как можно подробнее.
Своеобразная манера изложения Вернадского, его особый язык личных записей требует вдумывания и «расшифровки». Думаю, что слова о «непроходимой пропасти» между живым и мертвым связаны именно с явлениями сознания. А что значит «против его смешения с материей»? То, что сознание нельзя вывести из электрических токов мозга, например, из работы нейронов и т.д. Так же, как содержание, скажем, фильма, который идет по телевизору, нельзя вывести из устройства и электрических токов телевизора. Мозг — посредник, инструмент для проявления сознания, так же, как телевизор — инструмент для проявления передачи или фильма на его экране. Продолжая эту аналогию, можно увидеть, что посредники могут иметь разное устройство: телевизор может разных конструкций.
Научное изучение сознания — ключ ко всей научной деятельности Вернадского, по моему убеждению. В том числе к той работе, которая протекала и до 1920 г., до ясного осознания этой цели. Она всегда отражалась в реальной научной деятельности В.И., и он шёл к ней настолько, насколько это позволяли возможности реальности. Сам Вернадский признается в дневниковых записях после болезни, что его необычное переживание дало ему новое, более глубокое понимание своей задачи: «Любопытно, что сознание, что в своей работе над живым веществом я создал новое учение и что оно представляет другую сторону — другой аспект – эволюционного учения, стало мне ясным только после моей болезни». [4] Его научные исследования — геологические, геохимические, погружение в историю науки, в философию, историю религий, социологию, биологию, математику и физику — всё было для того, чтобы лучше высветить себе свою задачу, свою миссию: направить ход научных исследований на изучение сознания. Погружение в геологию при этом означало, что и в области этих наук Вернадский видел возможность исследования сознания, что сознание, по его мнению, проявляется и в геологическом.
В 27 лет он пишет жене — размышляя уже о том, как подобраться к решению этой задачи:
«Та основа, которая определяет твою жизнь и отличает тебя от остальной природы,— находится в каждом листе. Есть ли там «сознание», которое для тебя de facto — единственно важное отличие одушевленной природы от неодушевленной? Или этого сознания там нет, совсем нет? Но тогда сознание даже в жизнеодаренной природе играет случайную роль…, не есть conditio sine quonon (непременное условие— лат.) жизни. А если оно есть, то каковы его формы и проявления в других существах и где граница между одушевленной и неодушевленной природой? Тогда явится неизбежным пантеистическое представление о природе, столь родное нашему уму и сердцу, если рассуждать априорно. А ведь пантеизм всюду, в языке, в обычном ходе мысли, в мире сказок, легенд — это источник живой веры…» [5]
Если сознание есть в одном живом существе — человеке, например, и отсутствует в другом — например, в растении, то оно превращается в некое случайное условие, не есть обязательное свойство жизни… А если есть — то сознание присуще всей природе, и мы принимаем пантеизм, «столь родное» представление… Теперь необходимо поставить это на научную основу.
И почти в 60 лет, в 1932 году: «Ни одна религия не дала общеобязательных, стихийных форм. Идея откровений не имеет реальной опоры. Но, с другой стороны, — общность всего живого. Сознание как его часть. Тут может быть та обязательность, какая достигается только наукой. Она ещё не достигнута. Как будто открывается возможность построить во многом новую широкую базу» [6].
Религия без науки и философия без научного поиска не могут дать того, что может дать наука. Вернадский знает, насколько и религия, и философия погружаются в проблему сознания. Но они не будут иметь той общеобязательности, независимости от личных пристрастий, которая есть в науке. Поэтому он постоянно говорит о приоритете науки. Необходимо научно изучать сознание как свойство всего живого, но здесь обязательность, т.е. общепринятость — «еще не достигнута». И заслуга науки не в технологии, не в вещах, а в том, что она продвигает человеческую мысль и сознание. То есть наука для Вернадского — всего лишь инструмент познания. Вернадский прекрасно осознавал, каким камнем преткновения для научного продвижения часто выступает «обязательность», как мы сегодня говорим, общепринятость, принятие новых идей научным миром. Вся история науки показывает, что переход на новую ступень познания зависит не только от гения и мастерства исследователя, но и от способности научного окружения к ассимиляции этих новых идей. Введённое им понятие «живое вещество» — попытка подойти с новой стороны к загадке жизни и её эволюции. Новый подход впервые даст возможность найти в науке место древним философским и религиозным идеям о «всюдности» и вечности жизни.
Один из тех, с кем Вернадский мог открыто говорить на эти темы — Павел Флоренский, «философ, математик, теолог», как отзывался о нём Владимир Иванович. С ним Вернадский мог делиться надеждой — надеждой на будущее своих идей: «Впервые в научное мировоззрение должны войти явления жизни, и, м<ожет> б<ыть>, мы подойдём к ослаблению того противоречия, которое наблюдается между научным представлением о Космосе и философским или религиозным его постижением. Ведь сейчас самое дорогое для человечества не находит в нём — в научном образе Космоса — места» [7].
В научной картине мира — законах астрономии, физики, законах превращения веществ — мы и сейчас не увидим влияния «явлений жизни». Можно надеяться, что эта труднейшая задача у науки впереди, но первым, кто ее поставил и действовал в этом направлении, был Вернадский. «Самое дорогое для человечества» — что имеет в виду Владимир Иванович? Оно не может быть связано с телом, оно должно быть связано с сознанием, духовными устремлениями, нравственными началами.
Незадолго до этого письма Павел Флоренский писал Вернадскому, стараясь выразить «радость по поводу Ваших последних… работ, и в особенности — концепции биосферы». Флоренский — один из немногих, кто почувствовал смелость идей Вернадского в отношении явлений жизни: «От души приветствую, что вы имели мужество назвать мнимое знание о внутренности земли настоящим именем; …было бы чрезвычайно важно твердить нашей полуграмотной интеллигенции (со включением сюда многих «профф.») о незаконности экстраполяций, на которых зиждется обычно мнимое знание»; «Вы отмечаете, что нет ни одного полного химического анализа животного организма. <…> …Явление жизни …Вы и Ваша школа сделали предметом особого внимания и изучения и космической категорией» [8].
Флоренский по-своему ярко выражал эти идеи. Говоря про Макрокосмос, он назвал жизнь «космической категорией» и обращал внимание на исследования Микрокосмоса — атома: «Ведь наивный схематизм современных моделей атома исходит из метафизического механизма, который в самом основании своём отрицает явление жизни» [8].
Какие из фактов современной физики не укладываются в ту модель и могут вести к открытиям в области жизни и сознания? Может быть, это «квантовый парадокс Зенона» и подобные ему явления? Возможно, Вернадский предчувствовал такие открытия, обращая внимание на идеи связи атомов с явлениями жизни: «Идея о связи жизни с атомами, а не с молекулами, т.е. с микроскопическим разрезом мира по существу, была, насколько я знаю, впервые ясно высказана И.Д. Лукашевичем*… в 1909 г.» [9]. (Лукашевич И. Д. (1863-1928) — геолог. …Считал, что жизненная энергия имеет такую же самостоятельность, как и другие виды энергии, и ее можно измерять в абсолютных единицах…)
Живое и косное вещество постоянно переходят друг в друга в процессах круговращений жизни; Вернадский приходит к выводу — в дневниковых записях 1941 г. — что эти переходы меняют и свойства атомов: «Странным образом я подхожу к идее, что атомы-изотопы – иные в живом и косном. Это во-первых, а во-вторых ясно, что 1) все живое от мельчайшей бактерии и амебы и до человека – единое; 2) что материально это отличается от всех косных природных тел мироздания… Я думаю, что различие кроется глубже, чем в физико-химических свойствах (которые одинаковы), но в состояниях пространства-времени; 3) мы не знаем ещё многого основного: есть неизвестные нам свойства человека, которые затронуты, по-видимому, индийскими мыслителями, и мы не знаем какие процессы были или есть в природе — на Земле, в частности, — которые отвечают созданию пространств-времен, отвечающие живому организму; 4) возможно, что жизнь – живой организм, в отличие от всего в природе существующего — отличается атомами. Идея Лукашевича имеет прочные основания…» [10].
Более глубоко понять материальное различие между живым и косным, говорит Вернадский, может помочь изучение «неизвестных нам свойств человека», причем эти свойства Вернадский называет «основными» — значит, он считает их особенно важными для изучения сознания.
Создавая учение о биосфере, Вернадский намеренно уходит от проблемы определения жизни. Чтобы быть научно более точным, он вводит понятие «живое вещество». Его смысл очень определенный и его понимание не зависит от философских взглядов ученого. Мне, как биологу, важно понять — что дало понятие «живое вещество»? Говоря о постоянных взаимопревращениях живого и косного вещества, Вернадский, как мне кажется, даёт понять, что атом вступает как бы в особое «поле жизни», при этом меняя своё «поведение» под действием этого поля. Само пространство и время внутри живого вещества другие! В постоянном круговороте жизни и разрушения тел после смерти сознание — то, что покидает вещество и затем оживляет вещество. Жизнь-сознание, по Вернадскому, меняет пространство и время, поэтому в живом веществе они другие. Следовательно, сознание затрагивает самые глубинные свойства материи, само являясь особой материей…
Много раз ученый высказывает мысль, как бы укрепляя ее – что свойства живого невозможно свести к физико-химическим параметрам. Еще до своих основных работ, в 1917 году, он пишет жене: «Сейчас главной работой является набрасывание давних моих размышлений и мыслей о живом веществе с геохимической точки зрения. <..> …Тут всё главное — и всё новое — в обобщении. <..> Едва ли возможно целиком свести жизнь на физико-химическое» [11]. Затем в своих работах он разворачивает ряд доказательств тому, что жизнь не укладывается в рамки физико-химических условий, не объясняется законами только физики и химии. (Например: «Изучение явлений жизни и новая физика». Доклад в МОИП 1931 г. [12]) Таким образом, только изучение жизни даст нечто новое, чего не даст изучение физических и химических процессов. И перед наукой сейчас «вскрывается новый путь изучения жизни».
Законы жизни не отменяют законов физики и химии, но стоят как бы над ними, согласовывая и координируя процессы в целом. Так, например, программа, работающая в компьютере, не объясняется законами электрического тока, действующими одновременно с ней в компьютере, но и не отменяет эти законы. И это отличие живого вещества, присутствие в нем неких сложных и тонких условий, совсем другой геометрии пространства — неевклидовой, как подозревал Вернадский — явно связано с сознанием.
В школьных учебниках тема «Отличия живого» преподносится на уровне тех представлений, которые были в науке до Вернадского: обмен веществ, размножение… Вместо явлений сознания — «способность реагировать», или раздражимость. Пока представления Вернадского об отличии живого вещества в школьную программу практически не вошли. Интересно, что в своих работах о проблеме начала жизни на Земле Вернадский, который всегда очень бережно относился к истории научных идей, даже не упоминает взгляды А.И. Опарина. Видимо, это можно объяснить принципиальным несогласием; даже предположу, что Вернадский вообще не считает это наукой. Возникает вопрос — если взгляды Опарина (некорректно называемые «теорией») утвердились на страницах школьных учебников, то когда же придет очередь для идей Вернадского? Но это — отдельная тема для обсуждения… Вернадский с горестью отмечает, что часть явлений жизни и сознания — так называемые парапсихические явления, как телепатия, — некоторые ученые не готовы принять к изучению: «Явления, о которых я здесь говорю, начинают охватываться научным исканием; они во всяком случае мало изучены, хотя мне представляется легкомысленным и не отвечающем положению дел часто встречаемое резко отрицательное к ним отношение. Это явление телепатии и аналогичные парапсихические явления… Если реальность таких явлений станет для нас… общепризнанной, то и эти явления будут происходить только в реальном пространстве натуралиста. <…> Мы увидим ниже, что есть необходимость принять реальное влияние сознания человека, т.е. свойства живого, на явления, идущие в реальном пространстве натуралиста» [13].
Принятие же «реальности таких явлений» в «пространство натуралиста» означает, что они требуют научного изучения, что неизбежно приведет к новым удивительным открытиям, к новому пониманию мира и себя. Сегодня мы могли бы добавить в этот список ряд интереснейших явлений, о которых слышал каждый современный человек: дистантное влияния человека на предметы, на растения и животных (хотя это, возможно, род телепатии) внезапно возникающие способности и воспоминания, необычные врожденные способности людей и т.п. Сегодняшние борцы с «лженаукой» всё еще считают недопустимым изучение таких явлений. Пожалуй, и научные стремления Вернадского вызвали бы у них неприятие… Становясь «живым веществом», косная материя приобретает особые свойства; все они так или иначе связаны с сознанием. В разговорах с друзьями Вернадский мог более смело обсуждать тему — тему «особого состояния жизни». Например, разговор 1936 г.: «Впервые я высказал то, что думаю давно об особом состоянии жизни. Значение правизны-левизны, размножения. Эволюцион[ный] процесс (скачками с остановками), приводящий в наше время к резкому изменению значения живого (человек меняет планету). Нервная ткань развивается неуклонно в одну сторону от альгонка до нашей психозойской эры… Мысль – сознание – из энергии и из материи. Но проявляется в матер[иально]-энерг[етической] среде в пространстве-времени. Можно построить аналогии: Матер[иальные] колеб[ания] – звуковые, ультразвук[овые] в разных средах разные. Одновременно – максимальные] скорости передачи – разные. Энергет[ическая] передача – maxim[um] скорости – скорость света, электромагн[итная], передача мысли – скорость, большая чем скор[ость] света. В первом случае: матер[иальная] среда, втором – эфир, третьем – сверхэфир. Иван <И.М. Гревс> о душе – но это более узкое представление – оно не поможет – но запутает» [14].
Характерен спор с Иваном Гревсом: Вернадский отстаивает роль науки, и поэтому понятие «души», которое не имеет чёткого определения, не может помочь науке в изучении сознания и мысли. Совершенно удивительная по смелости идея — сверхсветовые скорости для мысли… В научные работы мысли о разных ступенях скоростей и особом пространстве — сверхэфире — внесены не были. Можем предположить, что Вернадский предполагал здесь пространство сознания.
Говоря про развитие «нервной ткани», Вернадский апеллирует к очень интересному принципу, который он назвал по имени ученого «принципом Дана». Он обращается к этому принципу во многих своих трудах; вот как поясняется этот принцип в работе «Научная мысль как планетное явление»: «Дана указал, что в ходе геологического времени… наблюдается (скачками) усовершенствование – рост центральной нервной системы…, начиная от ракообразных… и от моллюсков… и кончая человеком. <…> Раз достигнутый уровень мозга… в … эволюции не идет уже вспять, только вперед» [15].
Все большее развитие нервной системы, мозга дают возможность всё более сложного проявления сознания. Вернадский уверен, что эволюция имеет направление, идет неуклонно в сторону совершенствования мозга — значит, эволюция ведет к развитию сознания. Получается, эволюция жизни и эволюция материи неразрывно связана с эволюцией сознания.
Уже в юности у Вернадского складывается убеждение о том, что мысль, порожденная сознанием, продолжает существовать вне организма. Ему приходит в голову интересный пример: допустим, спрашивает он себя, человек оказался на необитаемом острове без всякой надежды на какую-то связь с людьми в будущем. Есть ли смысл для него в его мыслительной и исследовательской работе? Для себя он решает определенно: да, этот смысл есть, и действовать надо, исходя из того, что мысль — не пропадет, она проявит свое действие для людей, возможно, в другой форме, в другом виде, как только для этого будут условия.
Радиоактивность — отдельная тема в научном творчество Вернадского. «Мы стоим перед будущим господством радиоактивной энергии, более мощной, чем электрическая» — это строки из письма Сталину, где поднимались проблемы Радиевого института [16]. Кроме государственных интересов, Вернадского занимала, конечно, связь явления радиоактивности с жизнью: «Сессия Академии… речь о радиоактивности K-Rb-Sr (калия-рубидия-стронция). <…> Возбудились очень оживленные прения – но то, что меня особенно интересовало – применение к живым организмам, осталось без внимания, и врачи молчали.. <…> Подозрение, что я предполагаю особые свойства жизни» [17].
Почему здесь Вернадский ожидал выступления от врачей? В 1930-е годы было распространено применение слабых радиоактивных излучений для оздоровления, и результаты были неплохие. Конечно, для науки здесь возможность выхода на интереснейшие исследования, связанные со свойствами живого; я не имею в виду исследование разрушения живых существ ядерным оружием. Почему радиоактивность так важна для жизни, удивительная способность организмов накапливать, различать особые изотопы и т.д. — всё это чрезвычайно интересовало Владимира Ивановича. Эти способности организмов неразрывно связаны с «особыми свойствами» живого, и, следовательно, с сознанием. Ведь сознание проявляется не только в поведении, но и во всей внутренней работе органов, тканей, клеток, молекул. Сегодня есть поразительные исследования, доказывающие, что в живой организм способен синтезировать отдельные виды изотопов [18]! Все эти свойства и «холодный ядерный синтез» в живых телах опять выводит на «особую физику» живого. Мне, как биологу, показалось очень интересным, что идею биосферы в понимании Вернадского одними из первых оценили именно биологи — Н.И. Вавилов, Л.С. Берг, Н.В. Тимофеев-Ресовский.
В своей «Хронологии за 1926 г.». Вернадский записал: «…Имел вчера … разговор с Л.С. Бергом. Он мне говорил, что я понравился, что моя «Биосфера» … стала классической (подчеркнуто автором). Ряд её идей глубоко вошли в жизни — как определённое миропредставление и обезличились» [19].
Судьба идеи биосферы непросто складывалась и по сегодняшней день должна продолжать утверждаться; особенно на Западе. Исследователи отмечают: «….Проблемы биосферы практически не упоминаются в течение ряда лет даже самим Личковым, геологом и в общем единомышленником Вернадского. Не придал им особого значения и А. Е. Ферсман, непосредственный ученик и сподвижник Вернадского… Подлинное признание пришло лет через тридцать-сорок, да и то в зарубежной литературе при освещении биосферных проблем имя Вернадского сплошь да рядом вообще не называется…» [20]. Владимир Иванович ясно осознавал, что неординарностью своих идей создаёт себе особые трудности, и шёл на это сознательно. «Вчера в Научной Ком[иссии] мой доклад о геохимии, гл[авным] обр[азом] прения по поводу моего вывода … о живом вещ[естве]. Возражения против термина. Нет самостоятельной продуманности — протоплазма жива ещё в умах — ещё в старом … понимании… <…> <В печати> та же самая боязнь говорить фактическую правду…» [21]. В 1921 году еще было относительно свободно, но уже среди ученых была «боязнь» и не было той подвижности мышления, самостоятельности в мышлении, на которые надеялся Вернадский.
Но он был готов встретить непонимание и от близких друзей. Друзья тоже ощущали «расхождение» в идеях, которое со временем только росло. Например, И.И. Петрункевич в своем письме высказывал опасения, что они с Вернадским не поймут друг друга. Владимир Иванович отвечал на это: «Сейчас вообще я думаю — главное, оценивать всё от себя — считаясь только со своею совестью… Я это особенно чувствую теперь, когда моя работа о живом веществе является новаторской, идёт вразрез с мнением и привычками мысли окружающих» [22]. Он понимал неизбежность отторжения его идей, и готов был бороться, так же, как и с искажением своих взглядов: «Удивительным образом меня считают идеалистом и виталистом. Пытаясь разговаривать об этом с коммунистами — всюду встречаю шоры или невежество. <…> Последние месяцы со всех сторон я вижу начало нападений на мои взгляды… Недопущение печатания моей «Биосферы» и моего «Живого вещества». <…> В Академии в докладе о философии и естествознании указывалось, что в моей биографии в «Большой Советской Энциклопедии» не дано обо мне понятия, т.к. надо было указать, предупредить?, что я будучи большим учёным, о чём не спорят, являюсь идеалистом философским. <…> Волгин особенно — со страхом — пропускает мои статьи — может быть правильно учитывает, что они вызовут то, что сейчас называют критикой» [23].
Академика В.Н. Сукачева, пишет Вернадский далее, обвиняли в витализме и «вернадскизме». Характерна активная позиция Вернадского — он «пытается разговаривать». Он не оправдывается, но всегда готов обсуждать с теми, кто ищет… Беда в том, что таких мало. Не беда — незнание, беда — невежество, когда человек и не хочет знать и не допускает нового для себя. Именно невежество делает невозможной истинную критику, «искусство разбирать». Он понимает секретаря АН СССР Волгина: может начаться волна того, «что сейчас называют критикой».
В письме к сыну от 5-6 мая 1932 г. из Праги он пишет: «В моих сочинениях публично и печатно находят витализм, неовитализм, мистицизм, идеализм, механизм! Я решительно и определённо, когда возможно, выступаю против, считая, что я как философски образов[анный] человек — философский скептик не могу допустить внедрения философии в науку в той дикой форме, в какой это делается» [24]. Он «решительно… выступает против», считая «дикой формой» философии так называемый «диалектический материализм»; он готов сражаться и с издательствами: «Издательство было разделено по отделам и в нем не было места «Живому веществу» – я объяснялся с несколькими лицами ближайших отделов – частью чиновники-карьеристы, частью — интеллигенты, очевидно, показные. <…> Меня направили в Математ[ическое] издательство… Было комичное объяснение, в конце концов, я начал печатать – изменив заглавие – «Биогеохимические очерки» вместо «Живое вещество»…. Всё это длилось годами (подчеркнуто автором). <…> В 1936 или в 1937 (г.) затруднение было в предисловии («От редакции»), которым очень были недовольны. Никто не соглашался вновь его давать из «философов». Дошло до ЦК партии, который, в конце концов, оказался последней инстанцией» [25].
Как истинный мудрец, Вернадский умел держаться «золотой середины»: и не «дразнить собак», и в то же время, не притворяясь и не скрывая, умел изложить свои взгляды. Например, в одном из писем к В.М. Молотову, где он объясняет необходимость для себя заграничной командировки, он объясняет важность своей задачи и открыто заявляет свою позицию: «Я подошёл в 1930 году к новым большим обобщениям в областях, связанных с явлениями жизни и геохимии, обобщениям, которые я считаю настолько важными, что, как учёный, должен ими определить всю свою жизнь. Отказаться от исследования этих новых путей для меня невозможно… Это области знания, связанные с значением явлений жизни в геологической истории планеты и связью их с строением атомов» [26].
Можно найти оценку самим Вернадским своих обращений в правительство, например, в письмах к сыну: «Все мои заявления к Сталину и это в ЦИК были прямы, без всякой фальши, тверды и откровенны» [27].
Что давало такую твердость, вызывающую сейчас восхищение, позволившую пройти «по краю бездны»? Можно предположить, что кроме выдающихся качеств характера, — взгляд «с высоты» своей научной задачи — научного изучения сознания. Отношение исследователя к проявлениям человеческих сознаний в жизни своей страны, и в то же время глубокое уважение к этому величайшему дару Природы: «Как часть планетного земного живого вещества мы инстинктивно… ярко чувствуем загадку жизни – своего существования и существования жизни. Я бы сказал, что это самое глубокое проявление самосознания…» [28]. Раз «живое вещество» наделено сознанием, значит, явления сознания присущи не только человеку, как и сегодня считают многие, но и животным и даже растениям. Раз «живое вещество» строит саму планету, как показывает Вернадский в своих трудах, значит, она есть порождение их сознаний — населяющих Землю существ. «Мир – реальность – есть геологически длительное проявление вековой совокупности сознаний» [29].
В 1938 году Вернадский пишет: «Мистика мне чужда, но я сознаю, что нам неизвестны огромные области сознания, доступные, однако, до конца научному… исканию. <…> «Сознание» — «мысль» — в анаксимандровом аспекте связано с определенными изотопами. Метампсихоз в этом первоначальном <смысле> — дальше идти нельзя пока — допустим – но едва ли можно думать, что личность <после смерти> сохраняется. Гилозоистический пантеизм м[ожет ]б[ыть] из сферы будущих религ[иозно]-филос[офских] исканий. От витализма и теизма далек как от материализма. Думаю, что живое отличается от неживого другим состоянием пространства (подчеркнуто автором). Это все доступно научному исканию» [30]. (Метампсихоз — учение о переселении душ; гилозоизм — представление о том, что вся материя является одушевленной).
И снова он утверждает нужность научного подхода к изучению, и отличия живого от неживого, и более глубоких проявлений жизни и сознания: процессов перехода «жизнь – смерть». Вернадский считает, что переходы какой-то части сознания после смерти существа — возможны: «метампсихоз… допустим», но личность не сохраняется. Сетуя на себя в марте 1937 года, что «никак не могу заставить себя вести дневник», хотя «знаю, что отсутствие записей в ближайшие же дни равносильно исчезновению черт важных и неповторимых», Вернадский пишет далее: «Ничто не случайно, и нет важного и неважного в сложном проявлении сознания» [31].
Такое понимание сознания создает особую ответственность перед будущим… Исследователи сходятся на впечатлении, что свои сокровенные записи Владимир Иванович писал, как будто обращаясь именно к нам: «…Дневниковые записи, делавшиеся Вернадским не для постороннего читателя, осознанно предполагались …для использования последующими поколениями» [32].
Будут ли продолжатели научных поисков Вернадского? Когда смелость науки достигнет тех задач по изучению живого, для которых прокладывал путь Вернадский? Очень интересная тема — как разные исследователи подходили к изучению сознания, в том числе и в последние годы — но это отдельное исследование. Известный исследователь творчества Вернадского И.И. Мочалов считает, что самое интересное в этой области — в будущем: «…Вернадский был, конечно, крупнейшим мыслителем, философом, но как ученый он был прежде всего естествоиспытателем-эмпириком. А это не исключало… что Владимир Иванович мог питать примерно такую надежду: пройдет какое-то время и наука так или иначе «дорастет» до того, чтобы заняться проблемой сознания-разума по существу, изобретя для этого некие совершенно особые методы исследования, о природе которых мы в настоящее время не в состоянии даже догадываться» [33].
Мне кажется, что уже сейчас накоплено много материала — вполне научного, который заслуживает гораздо большего внимания и способен вывести науку на те пути, о которых мечтал Вернадский. Трудно таким исследователям, т.к. их научный путь всегда драматичен — они идут против течения. Но в любом случае эти люди были, и есть, и будут, потому что «отказаться от исследования этих новых путей… невозможно» [26].
Источники:
Источники иллюстраций:
4. Лев Семенович Берг (1876-1950) /Медведев Ж.А. Взлет и падение Лысенко. — М.: «Книга, лтд», 1993. — 348 с.
5. В.И. Вернадский, примерно 1900-е гг. Сборник в честь двадцатипятилетия научной деятельности Владимира Ивановича Вернадского. — Москва: Типо-литография Т-ва И. Н. Кушнерев и К, 1914. — VI, 291 с.: ил.. http://www.lib.tpu.ru/exib-201211221022.html
_________________________
© Селезнева Лариса Викентьевна