Любила и люблю. Стихи
* * *
Когда идёшь по улице моей
до самого конца автостоянки,
где дом стоит без окон, без дверей,
за ним – пустырь, разбросанные склянки,
застывший кран, забывший, кто он есть,
канав непросыхающее русло,
забора покосившегося жесть
и фонари, мигающие тускло, –
такой метафизический тупик…
Так странно здесь, и жутко, и нелепо.
И показалось мне в какой-то миг,
что это образ или даже слепок
моей тоски… Иль мировой души.
Представьте только: мёртвый остов дома…
Провалы стен… Вой ветра… Ни души.
И ты идешь, как будто кем ведома
на этот обольстительный пустырь,
в клоаку смерти, сердцевину ночи…
Но Линда, мой собачий поводырь,
идти сюда отчаянно не хочет.
Она переминается, дрожит
и тянет прочь меня, как в лихорадке…
Опять моя фантазия блажит.
На самом деле всё пока в порядке.
* * *
«Ещё не вечер» – не скажу уже.
Ещё не ночь. И каждый час всё слаще.
Но многое, что надобно душе,
жизнь отложила в долгий-долгий ящик.
Быть может, в тот, в который мне сыграть…
(Прости, читатель, этот чёрный юмор.
Я не хочу, о други, умирать,
как классик говорил, который умер).
«Две области – сияния и тьмы»
Бог примирит, перемешав, как соки.
Из известковой краски и сурьмы
родится вечер вдруг голубоокий.
Вот так бы примирить весь мрак и свет,
что борются в душе моей, стеная.
Из всех остроугольных да и нет
сложить «быть может», «кажется», «не знаю».
Вот так бы плавно жизнь свою суметь
направить между Сциллой и Харибдой.
О, сумерки… Смеркается… И смерть
вдруг снова подмигнула мне из рифмы.
* * *
Под знаком рыб живу и ног не чую.
Плыву навстречу, но миную всех.
В миру не слышно, как внутри кричу я.
Одеты слёзы в смех как в рыбий мех.
Вот так-то, золотая моя рыбка,
всё золото спустившая в трубу.
Кому отдашь последнюю улыбку,
когда крючок подденет за губу?
Но разве лучше мучиться на суше,
глотая воздух злобы и измен,
когда в стихии обретают души
покой и волю счастию взамен.
Вишнёвый сад
Не звонят колокольчики слова.
Наступила глухая пора.
Мы живём не под шелест вишнёвый —
под уверенный стук топора.
Этих белых одежд им милее
вызывающий блеск от-кутюр.
Детский лепет цветка одолеет
торжествующий шелест купюр.
Роковая судьбы неизбежность —
сад души, обречённый на сруб.
И моя старомодная нежность
запоздало срывается с губ.
Что любили — в утиль обратили,
подменили и облик, и суть.
Победили они, победили
и ногой наступили на грудь.
Гром литавр раздаётся победный.
Но в фальшивящем звуке альта
не «победный» мне слышится — «бедный»,
не «победа» звучит, а «беда».
Под удары дикарского бубна
будут жить, набивая суму,
забывая родимые буквы,
вопреки доброте и уму.
Наш силы неравны, неравны,
против зла — беззащитность души
и бесправная голая правда
против сытой нахрапистой лжи.
Но опомнится всё и очнётся
в неизвестном доселе году.
Тихо ветка в окне покачнётся,
отведя как рукою беду.
Словно после глубокого вдоха
утро в ухо прошепчет: пора…
И начнётся другая эпоха —
без лопахинского топора.
* * *
А я не заметила, что собеседника нет, —
должно быть, ушёл, а быть может, и не появлялся, —
и всё говорю — в пустоту, в микрофон, в Интернет…
Как мир переделать хотелось, а он мне не дался.
Но что мне укоры его, и уколы, и суд, —
превышен порог болевой и бессмысленна пытка.
Какую бы форму мирскую не принял сосуд —
единственно важно горящее пламя напитка.
Не в полную силу любя, отдавая, дыша,
в эфире тебе никогда не дождаться ответа.
С последним лучом, как с ключом — отворилась душа,
и мгла озарилась доселе невиданным светом.
Сверкающий искрами вечный струится поток,
что движет неистовой силы небесное тело.
От дна оттолкнувшись, выходишь на новый виток,
где будет всё то, что когда-то от мира хотела.
* * *
Любовь нечаянно спугнула.
Она была почти что рядом.
Крылом обиженно вспорхнула,
растерянным скользнула взглядом
и улетела восвояси,
как «кыш» услышавшая птица.
Мне Божий замысел неясен,
мне это всё не пригодится.
Зачем, скажи мне, прилетала,
куда меня манила песней?
А вот ушла, и сразу стало
бесчувственней и бесчудесней.
* * *
О небес легкокрылое чудо,
царство духа, чьё имя Ничто,
где неважно, кто я и откуда,
и какого фасона пальто,
где не нужно тепла и участья
и не больно от рвущихся уз,
где лучи заходящего счастья
обещают нездешний союз,
где гармония щедро уступит,
может быть, не один свой момент…
Ну а Бог, как всегда, недоступен.
Недоступный навек абонент.
* * *
Я себя отстою, отстою
у сегодняшней рыночной своры.
Если надо – всю ночь простою
под небесным всевидящим взором.
У беды на краю, на краю…
О душа моя, песня, касатка!
Я её отстою, отстою
от осевшего за день осадка.
В шалашовом родимом раю
у болезней, у смерти – послушай,
я тебя отстою! Отстою
эту сердца бессонную службу.
* * *
Ничего не ждут уже, не просят
на последнем жизни этаже.
Неба просинь заменила проседь.
Это осень подошла к душе.
Город гол и сер, как дом аскета.
Вечер стылый. Сердце растоплю.
Жизнь свелась к одной строке анкеты:
Родилась. Любила и люблю.
Узкий круг привычного пространства.
Шелест книг в домашней тишине.
Не хочу ни празднеств и ни странствий.
Всё что нужно мне — оно во мне.
Радоваться, что ещё живые.
Пробовать вино и сыр дор-блю.
Говорить неловко, как впервые,
это слово тёплое «люб-лю».
* * *
Прочь, печаль, кончай грызть мне душу, грусть.
Надо проще быть, как река и роща.
И к тебе навстречу я — наизусть,
постигая сердце твоё наощупь.
Пусть не замки из кости или песка,
пусть не крылья, а просто крыльцо и кринка.
Мне дороже один волосок с виска
твоего, чем птицы всех Метерлинков.
Я тебя люблю, замедляя, для
наши дни, свивая в их теле гнёзда.
Как стихи на строфы свои деля,
боль делю на звуки и ночь — на звёзды…
* * *
Мы с тобою ведь дети весны, ты — апреля, я — марта,
и любить нам сам Бог повелел, хоть в него и не верю.
А весна — это время расцвета, грозы и азарта,
и её не коснутся осенние грусть и потери.
Мы одной с тобой крови, одной кровеносной системы, —
это, верно, небесных хирургов сосудистых дело.
Закольцованы наши артерии, спаяны вены.
Умирай сколько хочешь — у нас теперь общее тело.
Во мне жизни так много, что хватит её на обоих.
Слышишь, как я живу для тебя? Как в тебя лишь живу я?
Нет тебя, нет меня, только есть лишь одно «мыстобою», —
то, что свёрстано намертво, хоть и на нитку живую!