Пушкинские мотивы. Стихи к дню рождения
РЕПЛИКА, УСЛЫШАННАЯ НА ШОУ-КОНКУРСЕ КРАСОТЫ
— Ну как же воспеть мне ее,
долговязую голую эту
мисс-звезду,
до костей
обнаженную целому свету?!
Молча смотрят глаза, да и сердце молчит
у художника и у поэта:
стандартные руки, стандартные ноги
и жесты все
по трафарету…
А там – оглянитесь –
в далекой
ночной
царскосельской метели
юный Пушкин не спит,
шепчет, шепчет,
дрожит
и садится в постели.
Нет подружки-луны в небесах –
то хмельной, то больной, то лукавой.
Всё черно, всё бело, всё черно, всё бело…
«Дым иль слава?!
Ах, пусть будет, что будет, и путь
пусть завален,
засыпан
и зáлит,
но увидеть бы завтра её
вновь
в аллее той дальней
иль в зале!
Нет! Пусть лучше на мраморной лестнице с маршем высоким
край тяжелых одежд
приподнимет она
ненароком!
Боже мой, боже мой, край одежд
лишь на миг приподнимет –
точно молния что-то мелькнет,
обжигая, под ними!…»
Пораженный застыл юный Пушкин,
упав на подушки,
как простреленный
светом тем завтрашним
ножки мелькнувшей…
ЕСЛИ Б ТОЛЬКО СОБАНЬСКАЯ…
Хорошо было Пушкину!
Не терзала его «перестройка».
Только письма вскрывали.
Да Собаньская нежную страсть предала.
Продала.
Да веселая вольная жизнь довела
до Киева-Змиева,
до Михайловского села.
Царь журил его. Ну и только.
Да, но как же горька онемевшая Речка Черная!
Почему не встала завесой, дымом?!
Почернели снега на четыре стороны.
Почему не поднялись дыбом?!
И красна на снегу эта кровь африканская!
Сумасшедшей русской метелью звенящая!
Не бледнеющая, горящая!
Господи, если б только Собаньская!
ПУШКИНСКИЕ МОТИВЫ
… мы будем старые хрычи, жены наши
— старые хрычовки, а детки будут славные,
молодые, веселые ребята…
А.Пушкин – П.Плетневу, 1831
К Г.Ц.
Это Пушкин нас тешил, как мог,
а что было, не всё было мило.
По бренчащим железкам дорог
нас железная носит кобыла.
А что будет – нам вряд ли постичь:
мы – из свары, толпы и тусовки.
Так держись, друг мой, старый мой хрыч!
Но – прости – я еще не хрычовка!
Я совсем не коварна и зла.
Я тебе напишу, как Татьяна.
Только — нет: не дано, не смогла.
Нынче писем не пишут. И странно,
что так много пережито мной,
и уж мало — до пиковой дамы,
но опять я всё жду, дорогой:
жду подсказки над крайней чертой
из какой-нибудь пушкинской драмы…
ПРОНИКНОВЕНИЕ
Памяти четы Пушкиных
И любовь я его, и смерть.
Его страсти – и явь, и сон.
И не смейте, не смейте посметь
сомневаться, что я – это он.
Его кровный родимый ямб –
мой сердечный врожденный ритм.
Где-то Гёте, Шекспир, Хайям…
Он один – у меня внутри.
И пусть странно вам будет знать:
я – она. Это чудо: она и он!
И легко мне ему писать
под безжалостный бег времен.
Я горю африканским огнем.
Я моложе наук и врак.
На мне шляпа с белым пером.
И на мне черный, черный фрак.
На мне нить серебристых бус…
Это жизнь – нас троих — кольцом.
Что мне смерть! Я её не боюсь.
Мы бессмертны, раз мы втроем.
ОСЕНЬ
…осень чудная, и дождь, и снег,
и по колено грязь.
А.Пушкин. Из письма к П.А.Плетневу
Какая осень чудная! И дождь, и снег, и грязь.
А Болдино холерой запечатано.
Ах, Пушкин, как я вспоминаю Вас
со всеми Вашими нездешними печалями:
дороги заперты, и ропщут мужики.
Нужна им воля вольная. Холера,
конечно, им страшна. Но это – за грехи.
И прав Господь бывает все ж, наверно.
А мне за что-то нынче только хлябь
дана в такую осень: ни Метели,
ни Выстрела в душе. На лужах серых рябь.
Мой Белкин увалень и нежится в постели.
ПРОЩЕНИЕ
Пушкинскую руку
Жму, а не лижу.
М.Цветаева «Стихи к Пушкину», 1931
…А нас простил бы Пушкин, друг старинный,
за наших виршей рваные куски,
за строфы, что не из каленой глины,
за рифм разбитых черепки?!
Такие под руками матерьялы:
всё расползается, огонь в печах погас.
И воздух горький. И дыханья мало.
О только бы простил, не осуждая, нас!
МАЛЕНЬКИЙ МОНОЛОГ. ПОЧТИ РОМАНС
Ни брата, ни сестры. Один лишь Пушкин
и брат, и сват. Дружок и друг.
Что вспомнили? Бокалы? «Где же кружка?»
А я : «…минутное забвенье горьких мук».
Я понимаю, что его терзало,
и как он понимал, что я пойму его!
Найду в толпе или средь шума бала…
Мы встретились навек, и больше ничего!
К МОРЮ
Сколько раз ты до меня воспето!
Вот стою и слышу шорох крыл
муз
со всех окраин света.
И тщеславный кто-то для заметы
крылья куцые у берега смочил.
Как боюсь тебя коснуться словом,
чтобы пушкинскую тень не прогневить!
Вот плывет она в заре багровой,
простирается на берег, чтобы снова, снова
к шумным водам трепетно склонить
абрис тонкий, силуэт буйноголовый…
НАСТРОЕНИЕ
Беру перо, сжимаю пальцы и дрожу:
стучится сердце будто вхолостую –
я ничего опять не напишу…
Всё – всуе.
Ведь Пушкин всё сказал за нас.
Перечитать! Восторгом захлебнуться
в который раз!
Ожить! Схватить перо…
но задохнуться
в своем пространстве
безвоздушных фраз…
ОЖИДАНИЕ
Травы к земле приникли.
Листочек звенит на осине,
как колокол во Вселенной.
Что за спокой великий,
Господи, в этой России,
клокочущей и смиренной?!
Как хлеб, разломилось небо.
Ливень, как слёзы по коже
земли сухой прокатился.
Взметнулась старая верба.
Господи, это, быть может,
новый Пушкин на свет родился?!
К ЧААДАЕВУ
…Всё перепуталось, и сладко повторять:
Россия, Лета, Лорелея…
О.Мандельштам, «Декабрист»
Как Вы правы!
Страшна история у нас –
как темный сон, как непонятный бред.
Нас Бог не спас.
И Пушкина – оспорить это – нет!
И вновь какая-то война
и смута у старинных стен.
Кому-то мало крови на земле –
когда все храмы на крови!
Раскрытый Пушкин на столе:
«Но я не променяю…» —
Как Вы неправы!
Всё перепуталось. И всё – без перемен:
Россия, смута… и как будто
вновь перепуталось: Россия, смута с тенью Брута —
воспоминаний горький плен.
ПОСЛЕДНИЙ ГОД
Мне грустно и легко. Печаль моя светла.
А.Пушкин
…Нет, это не печаль! Печаль светла:
лишь в ТЕ года он был светло печален.
А нынче мгла тягучая ползла.
То, что светилось там, вначале,
теперь мерцало глубоко в груди.
Потом ушло, как Грузия, за дали,
и Речка Черная чернела впереди.
И за спиной клубился черный человек,
хотя его все белым называли…
Ещё несовершенный выстрел
жёг слепящий снег
и небосклон седой и мглистый…
Друзья ослепшие не слышали, не знали.
Он слышал, знал. Один.
Один он шел не на один.
И всё же, всё же победил.
Что? Смерть?.. Мы жизни его больше доверяли.
Она течет…И что-то еще будет с ней…
И с нами. Среди печальных, светлых и далеких дней.
ПУШКИН ЖИВ
Прочла: «был Пушкин некрасив…»
И вздрогнула – как от удара.
Поверить – не имела сил.
Кто написал – слепцом был старым
и мир давно его простил.
А Пушкин светел и высок.
Идет в ночи. Друзья уснули.
И страх меня сбивает с ног:
кудрей лишь только завиток
прикрыл в пути ему висок,
и нет преград молве и пуле…
Но, слава богу, Пушкин жив!
Высок и светел, точно небо.
Кто написал, был просто лжив:
никто в его не верит небыль!
_____________________
© Кресикова Иза Адамовна