ДЖИНСОВЫЙ ОМУТ
«Храм зимы, истончившись, рухнул —
я по талой воде корветом…»
«Вишневая горечь»
Старый корвет отслужил,
но еще не отжился:
руку не даст никому,
но и рук не заломит…
Все, что осталось от паруса —
куртка и джинсы;
все, что осталось от памяти —
джинсовый омут…
Омут, куда не бросаются
эмо и дайвер;
омут,куда не бросают
на счастье монетки,-
разве что кошки у края
назначат свиданье,
или поплакать придет
разобиженный Некто…
Не предвещает ни вер,
ни надежд, ни любовей —
временем стерты кресты
и нательные знаки…
Шариком лунным играю
с котятами в боулинг
в омуте джинсовом,
словно в душе наизнанку.
СТРАСТИ ПО ОДИНОЧЕСТВУ
«Мы одиноки, потому что в люди
другие звери выйти не успели…»
А.Кабанов
Мы одиноки, потому что монстры —
монстрее нас ну разве что акулы.
Не спрячешь суть нутра под шубу кунью,
за маску лисью и сопрано моськи…
Мы одиноки, потому что боги
не ведали (по пьянке?), что творили:
«творенья» предпочли им гамандрила,
а он и ныне гадит вне уборной…
Мы одиноки, потому что зверю
грудная клетка золотой дороже.
Случается, что корчим козьи рожи,-
чтоб запах одиночества развеять;
случается, кого-то приручаем,
плюсуя к отношениям ошейник…
Нас приручили нефтяные шельфы,
алмазы, газы и другие чары,
включая наркоту и караоке…
Все ложь: мы одиночество так любим,
что если даже звери выйдут в люди,
мы будем точно так же одиноки.
* * *
«Ты веришь в меня из кошачьей
бесстыдной египетской тьмы…»
А.Кабанов
Мильонная мумия кошки —
мильонное вскрытие тьмы,
где что-то искали умы
мужские — на бис — дотошно!
Левее, теперь правей…
И как оно, в суть вторженье?
Я жрица со статусом жертвы —
и жертва сиамских кровей,
и кровью моей зачем-то
забрызганы все алтари…
Напрасно ты тьму отворил,
куда проникают через
порталы зрачков на раз,
магически и бескровно,
а дальше — все можно, кроме
публичного вскрытия нас:
все рухнет, труды и троны,
твой сфинкс и звереныш мой…
Рождаемся с этой тьмой,
и лучше ее не трогать!
органом
Дам веру — но лишь взаймы,
с отдачей, никак иначе —
не верит никто из кошачьей,
тем паче, египетской тьмы.
ДИАЛОГ В РАВНОДЕНСТВИЕ
Кому-то с визитки
бычок-инквизитор
взревел вечеринку с оттенками оргии…
Мне ж ветер восточный
в трубе водосточной
стенает органом, а может быть, органом:
— Твоя вечеринка —
под снегом черника,
и снег на танцполе бумажного поля,
и маска навырост,
и глотка на выплеск,
и собственный минус на собственном полюсе…
— Тогда потанцуем?-
над храмом, над ЦУМом,
над прорвой еловой и пропастью пробок!
Потом грациозно —
разблюзимся оземь
и — вместо оргазма вкус жизни распробуем.
ПОСТФАКТУМ
На клавишах
пианино чужого
наберу септаккорды
семизначного номера,
что сродни дуновению джаза
в духотище попсовой,-
а в ответ: «Абонент недоступен»…
На клавишах
ксилофона чужого
простучу СМС-ку:
три коротких, три длинных
и вновь три коротких удара,
что раненьем сквозным
по идее должны бы проникнуть —
«Абонент не доступен»…
На клавишах
ноутбука чужого
отпечатки оставлю
сразу после анализа крови —
просто оттиски пальцев
на глине сырой интернета —
пусть себе каменеют!
Что твоя недоступность теперь
по сравненью с моей?..
ДИПТИХ «ДВА СНЕГА»
Снег. А над ним — череда капризов,
бризов, сюрпризов и кризиса призрак
с видом на гипертонический криз,
с елкой и палкой, с матом и сватом,
с верой, что Крыса во всем виновата,
с поиском верного средства от крыс…
Снег. А под ним — Декабря распятье
и дежа-вю: ни в салатах спящих,
ни потрошащих помойку бомжей,-
только рогами качает месяц,
выйдя на поиск арены местной,
к адреналину готовой уже…
Снег. А на нем — новогодний мусор
и тишина: ни люлей, ни музык,
ни поцелуям подставленных щек…
Город как будто нащупал вымя
и присосался. А может, вымер,
только об этом не знает еще.
* * *
Классика жанра — и грязь не видна:
двор в снегу — аки негры в белом,
в белом забытая гроздь «изабеллы»
над зарешеченным гротом окна…
Снег — это словно покаялся гопник…
Или же в баню нашествие готов…
Или скопление посланных на
встречу с упавшей с небес тетей Асей,
ангелам шмотки стиравшей,- отдайся!-
недолговечна ее белизна…
Классика формы — и фора дана:
снег — это словно прошлась Белоснежка,
гномов своих собирая поспешно
в чистый подол с холостяцкого дна…
Или взбивает на миксере айсберг
маг-первокурсник, и белые астры
плавно ложатся к ногам колдуна…
Классика стиля: снежок ли, снежище —
как бы чуть-чуть Куршавеля для нищих…
как бы глоток шарданэ с бодуна…
ЗИМНИЙ ДОЖДЬ
Культ январский
слегка подпорчен:
это циклон европейской пробы
зимний дождь
возложил на почву,
словно в небе разверзлась прорубь.
Всем перепало:
толпе пещерной,
надо кому и кому не надо:
зимний дождь
упростил Крещенье
безвоздмездной доставкой на дом.
Кто — сухарь замочил на завтра,
кто — под лед провалился с треском —
зимний дождь,
как ассенизатор,
что пришел на работу трезвым,
смыл и смылся,
пейзаж врачуя;
слил сопрано и слился в мессу…
Зимний дождь
обернулся чудом:
дефекацией «свята места».
ПРОТИВОПОКАЗАНИЕ
Сразиться? Сразить бы
на теле земном паразита —
как только и сразу!
Но ты мне противопоказан,
как слава и сало,
как близость и флирт с небесами,
как антибиотик…
Нельзя мне в салоне «тойоты»
раскинуться морем,
и каплей на морде
стекла лобового нельзя мне…
Заказано зябнуть
бокалом у края джакузи!
Ты не робинзоновый Крузо,
а я не из Пятниц,-
скорее, среда, где не спятить
пытаются порознь;
где порно, осевшее в порах,
не прячут под стразы;
где взгляд одноразов,
и гений среди гениталий
фатально летален…
Покрыться, казалось бы, просто
гламурной коростой,
и сделать возможным
тебя и подобных размножить,
но что-то мешает…
И дело не в шарме, а в шаре
земном и надетом на плечи —
чем глубже, тем легче
признать невозможности казус:
любим, но противопоказан.
* * *
Поэту Жене Костюковой
Эта весна застревает в горле
певчей птицы октавой выше:
косточка марта — в космос города —
падает, чтоб возродиться вишней…
Косточка марта звездой пульсирует
в сонных артериях улиц, поэтов,
труб водосточных…и в сердце мессии,
стены и стенки раздвинув при этом —
так, что уже невтерпеж ни крови,
ни естеству, ни дождю, ни слову!
(Благословенны безумцы, кроме
тех, кто взахлеб сам собой зацелован…)
Время подделок, пространство приматов
вскрыли — и вскрылись! — реки и рельсы:
Аве, любовь! Это косточка марта
соприкасается с горлом апрельским.
ШОКОЛОГИЯ
Шоколатье придумал вечер:
добавил в сумерки какао,
и пеной сливок подвенечных
дополнил чашу с облаками;
поколдовал и опрокинул,
пропел кому-то «хэппи бёсди»,
рассыпал изумруды киви,
воткнул ореховые звезды;
проблему с дворником уладил,
прополоскал ликером горло,
сказал «все будет в шоколаде»
и — опустил шедевр на город!
И стал пейзаж таким ажурным,
и даже кое-где роскошным —
бродили в шоколадных джунглях
кондитер, я да пара кошек…
И наш квартет звучал нестройно,
и ночь намазывалась джемом…
А город думал: «Катастрофа
на очистных сооруженьях!»
ДРУГАЯ ЛЕГЕНДА
Апрель — взасос,
адреналин — на вынос…
Икару на крыло погреться вылез
не то шахтер,
не то навозный жук,-
не зря туда, где глубже бюста вырез,
не накурившись «Примы» ли, травы ли,
а просто ощутив тепло навырост
и задарма. Поэтому прижух.
Когда взлетели — вновь похолодало.
Зато его башка весну видала
с высот, где аки лед сопля в горсти!
Еще бы к постиженью идеала
бухла,
подругу,
закусь,
одеяло,
дом,
огород,
свинью — источник сала…
Но тут Икар взмолился: «Отпусти…»
— Ага, сейчас, — мыслишка проскакала,-
отсюда шмякс,
и барельеф наскальный!
А мне бы в баньку для бескрылых тел…
…Слетели вниз короткими бросками.
С отчаянья Икар запил и канул,
чтоб думалось кому-то: «Долетел!»
СОНЕТ КОНЦА
— Ты не уйдешь? — Конечно, не уйду!
хочу увидеть в отдаленном «после»:
куда и кто по факсу будет послан;
в какую иерихонскую дуду
китаец дунет; что ответит Познер;
кто выгребет грядущего гряду;
и кто в каком насытится году
халявной кровью или плотью постной;
кого сотрут, чью мантру переврут;
насколь брутален будет новый Брут,
когда на юг покажет стрелкой компас;
каким задам достанутся пинки;
и что за зверь придет поесть с руки…
А до тех пор навряд ли успокоюсь.
ПАМЯТИ ВАСИЛИЯ АКСЕНОВА
Что-то в груди — острое,
словно гвоздей сонмы…
Сделаю Крым островом,
как завещал Аксенов.
Стану там губернатором
(в замы — поэта сирого)
и на подлодке атомной
буду вокруг курсировать,-
чтоб никакой «жовтыночки»
и никакой «блокытинки»!
Слышишь, Хрущев с ботиночком,
Крым — в нахимовском кителе!
Берег до блеска выдраю,
бритоголовых выдворю,
в прах толстосумов выдою —
пусть назовут «выдрою»…
…Небо в Крыму синющее,
с неба Василий машет мне:
дескать, построже с «ню»шками
и понежнее с Машками;
дескать, напьюсь к завтраку
вдрызг по случаю этому:
если сюжет прозаика
станет явью поэтовой…
Скрипнет перчаткой лайковой,
в стену уйдет с постера…
Мне бы его оплакать, но —
сделаю Крым островом.
________________________
© Леончик Эллионора Раймондовна