Давайте условимся сразу: мюзикл на сюжет из классической литературы имеет такие же моральные права, как и опера, балет или фильм по мотивам литературного произведения. Бывает, что он отклоняется от оригинального сюжета даже меньше, чем кинофильм (так, либретто мюзикла «Notre Dame de Paris» гораздо ближе к роману Гюго, чем сценарий фильма «Собор Парижской Богоматери» с Д. Лоллобриджидой в главной роли). Так что не ждите от меня ханжеских вздохов и притворно-гневных тирад в адрес «облегченного» жанра. Другое дело, что мюзиклы бывают разными. Талантливо («Cats») и бездарно («Чикаго») написанными. Прекрасными «от природы», но безнадежно испорченными постановкой, актерской игрой, вокалом, переводом или чем-то еще («Notre Dame de Paris»). Не бог весть какими, но вытянутыми на должный уровень усилиями актеров, режиссера и танцоров – как раз к последней категории и принадлежит московская новинка – мюзикл «Ромео и Джульетта», премьера которого состоялась 20 мая 2004 года в Театре оперетты.
«Третий сын» компании «Metro Entertainment» не избежал сравнения со «средним братом» – все тем же «Notre Dame». «Младшенький» и гармоничнее, и динамичнее – смотрится на одном дыхании, – и профессиональнее… А все ж на премьерном блоке пустовали кресла в партере, зал уже не вскакивал на последнем аккорде, как по команде, не все артисты получили заслуженные цветы… В чем же дело? Попробуем понять.
«Ромео и Джульетта» – творение поэта и композитора Жерара Пресгурвика. Создан он был вскоре после «Нотр-Дама» и, сказать по совести, был достаточно бледной копией с него. Мелодии местами даже очень хороши, но лишь местами, либретто несет на себе отпечаток общей болезни большинства произведений «по мотивам» – желания автора переписать классику. Однако во Франции, где он был поставлен в 2001 году, мюзикл сразу стал хитом. Да и его постановка в Москве вовсе не была ошибкой.
Несмотря на слабоватый материал, мюзикл «Ромео и Джульетта» как целостный спектакль сделан намного удачнее и гармоничнее «Нотр-Дама». Соединение прекрасного вокала, актерской игры, сложнейших танцев, продуманных мизансцен – сделало свое дело. Спектакль весьма динамичен – из первоначального французского варианта были выброшены целых четыре вокальных номера! Правда, дело не только в динамичности. Половину всего спектакля делают танцоры – глаз не успевает соскучиться, следя за их бешеными плясками. Есть в мюзикле и свой потенциальный хит – «Короли ночной Вероны», приятная песня «дискотечного» типа, и ее уже готовят к «раскрутке» (остается только надеяться, что на этот раз продюсеры не перестараются, как это произошло при «раскрутке» песни «Belle»).
Объективно беда у мюзикла одна – перевод либретто, вышедший из-под пера (а точнее перьев) известного поэта-песенника Наума Олева (автора текстов песен к фильмам «Мэри Поппинс, до свидания!», «Остров Сокровищ» и др.) и переводчицы Сусанны Цирюк (автора русского текста песни «Belle» из «Notre Dame de Paris»). Прежде всего, слух режут пошлости, банальности и грамматические несуразности, коих в тексте предостаточно. Хотите пару примеров? Пожалуйста! «Вражда! Вражда! Ты, как шлюха, коварна!» – восклицает леди Капулетти. Вообще вражде досталось множество определений, которые в устах дворян звучат странновато: она и «как подлая сводня», и «любви приблудная сестра»… А так «корректно» характеризует мир «чужих мужчин» граф Капулетти: «…где каждый – вор и сукин сын». «Дурим девок мы, девки дурят нас», – доверительно сообщает Кормилице Меркуцио. «Владеет мной одна лишь страсть… дочь, ангел мой, не дать украсть!» – путается тот же граф Капулетти в падежах. «Где ты, мой небесный ангел, неизвестный ангел?» – хором интересуются Ромео и Джульетта.
При всем этом явно угадывается желание автора поиграть созвучными словами: «среди красоток и красот», «виновен я, не виноват», «горят окрест кресты», – но текст такие места отнюдь не украшают. И лишь при ближайшем (придирчивом) рассмотрении оказывается, что текст от Шекспира не так далек, как казалось на первый взгляд. Но ведь не каждый зритель будет прислушиваться так внимательно!
Тяжкий груз французского наследия – желания автора переписать Шекспира заново – остался и в русской версии. Российские постановщики удалили совершенно лишнего героя – поэта, но Ромео так и остался безотцовщиной (куда делся Монтекки-старший, зрителям не объясняется). Парис не погибает в конце; Тибальт пылает кровосмесительной страстью к Джульетте; граф Капулетти из строптивого самодура превращается в нежного отца; Меркуцио встречает смерть не с проклятиями в адрес враждующих семейств, а с нежными напутствиями Ромео; весть о смерти Джульетты приносит Бенволио; брат Лоренцо (оказавшийся в нашей версии «отцом»), увидев бездыханные тела влюбленных, теряет веру… Допустимые ли это вольности – сказать трудно. Но главное отступление от оригинала – появление в мюзикле фигуры Смерти.
Первоначально российские постановщики хотели назвать этого персонажа Судьбой, но остановились на имени, данном ему еще во французской версии. И зря: Смерть в «Ромео и Джульетте» не только убивает. Она повсюду, она со всеми: скользит между танцующими на балу, бросает Джульетту в объятия отца, рвет спасительное письмо брата Лоренцо, парит за спинами сражающихся Капулетти и Монтекки, осторожно поддерживает сзади Ромео, трепещущего перед судьбой, восседает на аналое во время венчания юных влюбленных. Роль эта немая, а стало быть, движения и жесты должны быть вдвойне красноречивы.
Мне посчастливилось побывать на спектакле дважды – 1 и 3 июля, и оба вечера в образе Смерти на сцену выходил Павел Бельков. Описывая его поведение на сцене, следует контролировать себя, иначе рискуешь написать средней толщины роман. Больше всего его фигура напоминает белую летучую мышь: от запястий вниз тянутся широкие белые ленты, напоминающие одновременно бинты и крылья, тело окутывает полупрозрачный белый шелк, на лице белый грим-маска. Павел удивительно пластичен, его движения то медленны, почти неуловимы, то резки и порывисты настолько, что в белом облаке не видно рук и ног. Иногда казалось, что Смерть взлетит. Смерть то крадется, опустив лицо и осторожно ступая босыми ногами, то делает мгновенный бросок вперед, окутывает облаком своих крыльев обреченного героя, нежно поддерживает Ромео, когда он вот-вот готов потерять силы, принюхивается к героям, словно чувствуя запах крови… Он бережно поднимает руку умирающего Меркуцио и резко бросает ее об пол – для этого весельчака все кончено. Медленно, словно под гипнозом, разрывает письмо брата Лоренцо, становится на колени, выгибается назад и отпускает белые, как он сам, листочки на волю ветра, и в одном воздушном потоке колышутся обрывки спасительного письма и его легкие крылья… Эта картина завораживает, если не сказать «гипнотизирует». Смерть никому не кланяется – даже на официальных поклонах он лишь слегка склоняет голову, будто напоминает восторженным зрителям: Рок всегда ходит рядом, он настигнет вас в положенный срок. И несмотря на это, Смерть в исполнении Павла Белькова вовсе не коварна и даже не жестока. Это «сострадательный враг»: они приносит четверых молодых людей в жертву ненависти – чтобы веронцы, наконец, опомнились.
Хотя Смерть и становится главным героем мюзикла, не стоит забывать и об остальных двенадцати. За два дня мне посчастливилось увидеть практически всех артистов труппы и обрести способность рассказать кое-что о лучших из них.
В серебряном герцогском плаще блистает Владимир Дыбский. Сильный, жесткий и мудрый Герцог (почему-то превратившийся в Принца), достойный «пастух взбесившегося стада». Здесь очень пригодилось умение актера метать молнии глазами, здесь как нельзя к месту суровость, граничащая с безумием. Его «Уберите трупы!» – последние слова, которые должны окончательно утихомирить завравшихся глав семейств и обезумевшую молодежь. «Ничто не должно напоминать о том, что тут кто-то когда-либо дрался насмерть. Прекратите убивать друг друга, в конце концов! Мне подобный городок вовсе не нужен, но вы ж без меня совсем распоясаетесь!» А вот Андрей Белявский – совсем иной градоначальник, больше напоминающий своих современных российских коллег. Он сидит на троне только для того, чтобы жить в роскоши и вкусно обедать каждый день. Произнося «Уберите трупы!», он просто морщится – унесите, мол, чтобы не воняло на улице. Родственник Герцога, Парис в мюзикле из пылкого, пусть и чересчур самонадеянного, влюбленного превратился в человека, которому нужна красивая жена для того, чтобы блистать в высшем свете. Но если Парис Сергея Лашманова только самовлюблен и ограничен, то тот же герой в исполнении Мохамеда Абдель Фаттаха тонок, умен, коварен, хитер, дипломатичен, есть в нем что-то от Мефистофеля. Крохотная роль в исполнении Фаттаха становится гораздо более заметной.
Замечательна Кормилица в исполнении Натальи Трихлеб – очаровательная, бойкая, неунывающая, острая на язык пожилая дама. Ей составляет достойную компанию Меркуцио (Алексей Лосихин): изящный и смелый, остроумный и блестящий, по-своему добрый, но умеющий быть и жестким юный дворянин. Его противник Тибальт (Павел Максимов) очень неровен в игре, но в моменты вдохновения он играет великолепно. «Притянутая за уши» страсть Тибальта к Джульетте вовсе не выглядит надуманной, когда на сцене Максимов. Под «маской мести» – безжалостного и коварного человека – скрывается одинокий и оттого обозлившийся на весь свет юноша.
Истинные главы домов в мюзикле – женщины. Сильные, жестокие к врагам, вынужденные скрывать истинные чувства. К сожалению, исполнительница роли леди Монтекки, Карина Овсепян, поддалась искушению подать свою героиню как вздорную и истеричную женщину с замашками базарной торговки. Более интересные образы обеих леди Капулетти. Анастасия Сапожникова играет светскую львицу, фривольную стервочку, легкомысленную и пустую. Чувствуется, что ее муж стал за свою жизнь обладателем не одной пары рогов: то, как она обхаживает пришедшего свататься Париса, не оставляет никаких сомнений в этом. До чувств дочери ей нет никакого дела, главное – блистать, покорять, жить в свое удовольствие. Жизненный девиз, который подошел бы ей, – «После меня хоть трава не расти». Ольга Ворожцова подает леди Капулетти как мудрую мать, остро реагирующую на чужую боль. Сообщая Джульетте о предстоящей свадьбе, она сама едва сдерживает слезы, лишь только тоном пытаясь переубедить мужа.
Бенволио – самый аморфный персонаж у Шекспира. Спокойный и рассудительный юноша, всеобщий примиритель, который, по словам Меркуцио, сам не прочь попотчевать Капулетти клинком. После дуэли Тибальта и Меркуцио он исчезает в неизвестном направлении. У Григория Горина в трагикомедии «Чума на оба ваши дома» – продолжении «Ромео и Джульетты» – Бенволио становится жестоким и коварным интриганом, у Пресгурвика он превращается в мягкого юмориста, тонко сочувствующего друзьям. У Александра Постоленко и Сергея Ли получились такие же разные Бенволио, как Гамлеты Смоктуновского и Высоцкого. Первый – человек мысли, второй – человек чувства. Постоленко – мастер внутреннего безмолвного монолога. Он скупо проявляет свои чувства, оставляя им едва заметную лазейку, но как раз это и подкупает зрителей. Постоленко – истинный Монтекки: не стоит переживать из-за капулеттиевской девчонки, но за друга больно до безумия. Он растерян, но не теряет надежды найти правильные слова, чтобы как можно меньше ранить Ромео – и не успевает придумать ничего лучше, чем сказать прямым текстом. В финале он стоит на авансцене, ничего не видя и не слыша, глаза его сухи: слезы сдержать можно, но скорбь, сковавшая его, нашла выход наружу. Бенволио у Постоленко скорее философ-стоик. Ли же намного более эмоционален, он искренне рыдает по Джульетте, для него уже не важны межклановые распри – смерть возлюбленной друга просто потрясает его. И в финале он оглядывает зал, словно ища сочувствия – а по щекам катятся слезы, неподдельные слезы… Для Постоленко важнее, «КАК ему сказать», для Ли – «как ему СКАЗАТЬ». Для первого катастрофа вот-вот произойдет, для второго – уже произошла.
Сыграть священника, теряющего веру, превосходно удалось Антону Арцеву – несмотря на его обескураживающую молодость. Весь спектакль в нем борются чувства, каждое решение дается ему нелегко. И свою финальную арию с рефреном «Господь, я – еретик!» он начинает тихо и глухо, и постепенно доходит до – простите за громкие слова – духовного апокалипсиса!
Граф Капулетти из полустатиста превратился в одного из главных персонажей благодаря Александру Маракулину. Александр в прошлом – блистательный Клод Фролло, а ныне – блестящий, изящный, тонкий, умный, ироничный и сердечный граф. Хотя костюм сидит на нем мешковато, он носит этот довольно несуразный плащ как королевскую горностаевую мантию. Это и отличный танцор (как изящно он ведет жену в танце, как гибко склоняется над ней, как обхватывает ее талию!), и тонкий дипломат, и приятный собеседник, легко скрывающий свое замешательство. Любит свою жену, но не находится у нее под каблуком. Знаменитое «Заткнись!» (граф прикрикивает на жену, обвиняющую его в недосмотре за убитым Тибальтом) прозвучало вовсе не грубо – скорее, это было сказано «в порядке необходимой самозащиты» от излишне агрессивной графини (А. Сапожникова). С каждой смертью его действительно красивое лицо все больше омрачается, он первый из неистовых Капулетти начинает прозревать, понимать всю бессмысленность вражды. Джульетту за Париса он выдает лишь с одной целью: спасти дочь от мести Монтекки. Все внутри протестует против этого брака, но это единственный выход… И следом за решением о браке звучит ария «Отец и дочь», литания несчастного родителя, которого покидает единственная отрада, – и она действительно стоит всего спектакля! Граф начал арию совсем юным голосом, будто скинул лет пятнадцать. Такты текут, словно годы, – и вот граф сгибается, без сил прислоняется к стене и, в конце концов, садится на ступеньку так, как садятся старики на завалинку: медленно, будто оберегая разбитую радикулитом спину. И по мановению руки Смерти легко встает в полный рост и удивительно тепло обнимает рыдающую Джульетту. А то, что в склеп в финале после брата Лоренцо он прибегает первым, – тоже закономерно. Только его и Бенволио могло сюда привести сердце. Как он обнимает могильный камень, словно пытается слиться с ним! Все кончено. Осталось стать таким же камнем. Род прервется на нем, и Джульетта будет ему единственным памятником…
Двое Ромео и две Джульетты также почти не похожи друг на друга. София Нижарадзе покоряет удивительным серебристым голосом, не детской, но девичьей непосредственностью в соединении с мечтательностью, Евгения Рябцева – бескрайней добротой и невинным детским лукавством. Эдуард Шульжевский и Андрей Александрин словно играют Ромео двух различных возрастов: первый – «одиннадцатиклассник», второй – «выпускник института», его Ромео старше лет на пять-шесть. Эдуард играет юношу, совершенно ничего не знающего о жизни – и становящегося мудрее в поворотные моменты, он отдается Судьбе без остатка, полностью покоряется ее воле. (Пара Шульжевский – Бельков даже не пара, а единое целое.) Александрин же опытнее, рассудочнее Шульжевского, он, конечно, менее пластичен, чуть хуже поет, но он совершенно по-другому отыгрывает свои столкновения с тем, что его ждет впереди. Шульжевский смотрит вперед широко раскрытыми глазами, в которых как в зеркале отражается ближайшее будущее. А Александрин словно знает его наперед и пробует «переиграть сценарий», перехитрить Судьбу – но ее не перехитришь…
Танцоры в «Ромео и Джульетте» — уже не статисты, как в «Notre Dame de Paris», но полноправные участники действия. И они не роняют чести, выпавшей им: каждый натянут, как струна, каждый легко ступает и взлетает, без видимых усилий исполняет самые сложные па. Светлана Исаева (Розалина) и Залина Дзуцуева (безымянная возлюбленная Меркуцио) со временем вполне могут стать большими драматическими актрисами – немые роли, доверенные им, были отыграны на все сто!
И при всем этом на спектаклях премьерной недели в партере пустовали кресла! Так почему же «Ромео и Джульетте» вряд ли удастся повторить успех «Нотр-Дама»? Уже стало ясно, что «махровый» бродвейский стиль русский зритель не принимает (вспомните сомнительные успехи «Чикаго» и «42 улицы»), что французская культура русскому человеку ближе. И при этом нетленки Э. Л. Уэббера («Иисус Христос – суперзвезда», «Кошки», «Призрак Оперы», «Эвита») у нас знают и любят, а «офранцузившиеся» Ромео и Джульетта, похоже, ненадолго пропишутся по адресу: Большая Дмитровка, д. 6! Возможно, российский зритель устал? Вряд ли: жанр мюзикла, как это ни странно, привычен для него – об этом писал кинорежиссер Э. Рязанов в книге «Неподведенные итоги» (изданной в 1983 году): «”Карнавальную ночь”, если бы она ставилась сейчас, назвали бы, скорее всего, мюзиклом. В наши дни мюзикл – очень популярный жанр…» Дело, как мы теперь увидели, и не в актерской игре, и не в действительно высоких ценах на билеты (на «Нотр-Даме» аншлаг был почти каждый вечер), не в наличии или отсутствии в труппе звезд эстрады, не в «раскрученности» главного хита, даже не в мистике (мол, в «Нотр-Даме» было 7 сольных партий, а в «Ромео и Джульетте» – 13!). Дело в другом – в мелодиях и словах! Слабоватый, подражательный мюзикл Пресгурвика не обладает гипнотизирующим свойством «Notre Dame de Paris», «Иисуса Христа – суперзвезды», «Призрака Оперы», которое заставляет зрителя вновь и вновь возвращаться в знакомый зал, вставлять в видеомагнитофон одну и ту же кассету. Червяк сидит в самой середке этого наливного яблочка. Мюзикл НЕ ОСВЕЩЕН ТАЛАНТОМ автора – и ничего с этим поделать уже нельзя.
P.S.: Катерина фон Гечмен-Вальдек, продюсер «Ромео и Джульетты» в одном из интервью заявила, что по настоянию зрителей «Нотр-Дам» могут вернуть на сцену Московской оперетты. То есть, продюсерская группа уже продумывает варианты «отступления». Постановка «Ромео и Джульетты» не была ошибкой, ошибкой было изгнание с той же сцены «Notre Dame de Paris».
Автор благодарит сайты iv-flo.narod.ru и www.ostnord.narod.ru за предоставленные фотографии. Все эти фотографии с «превью» (предварительного показа) мюзикла, состоявшегося 16 мая 2004 года.
_____________________________
© Браславец Лада Александровна