«Начни человек с изучения самого себя, он понял бы,
что ему не дано выйти за собственные пределы.
Мыслимо ли, чтобы часть познала целое! —
Но, быть может, есть надежда познать хотя бы те части
целого, с которыми он соизмерим?»
Блез Паскаль. Из «Мыслей»
Факт существования своего сознания, равно как и существования окружающего мира очевиден человеку на самой ранней стадии самосознания, когда его Я начинает реализовывать свое существование в отношениях с Не Я, таким образом реализуя и существование последнего. «Сознание определяется как РЕАЛИЗАЦИЯ СУЩЕСТВОВАНИЯ», — пишет русский мыслитель П.Д. Успенский в 1911 году. — «Отношение к себе самому и миру называется познанием» [1]. И далее доказывает, что цель жизни — «познание, всегда познание», а все элементы сознания человека — ощущения, представления, понятия, идеи, суждения, умозаключения, чувствования, эмоции, даже творчество — это все ОРУДИЯ ПОЗНАНИЯ, которыми располагает Я «как проявление части некоего создающего себя целого»(там же). Отметим полную сообразность этих утверждений замечательному высказыванию Паскаля, с его устремлением к познанию целого, возможность которого содержится в факте соизмеримости частей целого с субъектом познания.
«Познай самого себя!» Древний императив сегодня властно требует возвращения человека к себе как к целостности, и значит, к себе как части целого.
Но что для нас «целое»? В недавнем подавляющем большинстве представлений — абстрактные «мир», «мироздание», «вселенная», «нечто над нами»…
По давней мысли И.В. Киреевского торжество европейского ума при громадности частных открытий и успехов в науках дало глубоко отрицательный результат для внутреннего сознания человека, самая жизнь которого лишилась существенного смысла. «Многовековый холодный анализ разрушил основы, остался лишь этот самодвижущийся нож разума, отрешенного от всех сил человека кроме самых грубых, чувственных данных. Успехи упоили его самонадеянностью, доходящей до поэтической восторженности. Кровавые опыты не пугали его, но когда логическим путем разум Европы дошел до сознания своей ограниченности, что оставалось ему делать?» [2] И — нашлась придуманная цельность. П.Флоренский назвал ее «психологическим иллюзионизмом». Ее суть — «возведение нашего самовластья и хотений в ранг законов бытия: позиция учительства и законодательства мирозданию», ГИМН СЕБЕ, ведущий к деградации [3]. «Тут-то и получается, что под всяким таким «объективизмом» кроется собственное вероучение, точнее, просто метафизические капризы и всякого рода симпатии и антипатии. Кто во что влюблен, тот и превозносит объективность соответствующего предмета своей любви. Вы влюблены в пустую и черную дыру, называете ее «мирозданием», изучаете в своих университетах и идолопоклонствуете перед нею в своих капищах. Вы живете холодным блудом оцепеневшего мирового пространства и изувечиваете себя в построенной вами самими черной тюрьме нигилистического естествознания. А я люблю небушко, голубое-голубое, синее-синее, глубокое-глубокое, родное-родное, ибо и сама мудрость, София, Премудрость Божия голубая-голубая, глубокая-глубокая, родная-родная» [4].
Позиция, декларируемая здесь А.Ф. Лосевым, есть ОНТОЛОГИЧЕСКАЯ позиция умного ведения, гнозиса, восходящая к плотиновскому «смысл жизни есть жизнь» и к традициям русского исихазма. Сокровище сердца определяет в этой традиции направленность ума, который, как говорили отцы Церкви, делается чем-то одним с тем, к чему прилепляется: с возвышенным возвышается, с падающим падает. Любовь — движущее, созидающее начало мира — совершенно онтологическая, а не психологическая реалия. Еще в 111 веке н. э. Плотин в своей Пятой Эннеаде, рассматривая принцип тройственности мира истинносущего, определяет любовь как главное условие самое возможности рождения каждой субстанции из своего родителя: «Сама душа есть лишь слово и акт ума, как и ум, в свою очередь, есть слово и акт Первоединого … Будучи образом ума, душа должна созерцать его, чтобы быть разумной, как и ум, в свою очередь, должен созерцать Первоединого, чтобы быть умом». Ибо «всякое рожденное существо дышит любовью к родившему и стремится к единению с ним» [5].
А начинается Пятая Эннеада для нас сегодняшних весьма симптоматично: «Отчего и как это происходит, что души забывают Бога — своего Отца? Отчего происходит, что они, имея божественную природу, будучи созданием и достоянием Божьим, теряют знание и о Боге, и о самих себе? Причина постигшего их зла лежит в них же самих — … в их изначальном стремлении к инобытию и обособлению, в их замысле ни от кого не зависеть, а быть и жить по своей воле, ОТ СЕБЯ и ДЛЯ СЕБЯ» [5]. Мысль Плотина, очевидца распада одной из величайших европейских цивилизаций, шлет сигналы бедствия в будущее, смыкаясь с предостережениями мыслителей всех последующих эпох и вновь воспроизводясь в проблемах нашего времени. Плотин, III век н.э.: Путь прельщения внешними вещами — чувственным, преходящим — «противоположный своему первоначалу», ведет к гибели высокого достоинства души, низводя человека «ниже всего того тленного, которое он чтит и любит» (там же). П. Успенский, 1914 год: «Рассматривая современную жизнь, мы видим, сколь незначительную роль играют в ней те принципы цивилизации, которые не находятся в рабстве у варварства… Человек бесконечно далек от всего, что непосредственно не связанно с интересами и заботами текущего дня, от всего, что хоть немного поднимается над материальным уровнем его жизни… Он живет удовлетворением своих желаний, страхами, борьбой, тщеславием, развлечениями и увеселениями, бездумным спортом, интеллектуальными и азартными играми, приобретательством, чувственностью, отупляющим ежедневным трудом, повседневными заботами и беспокойствами, а более всего — подчинением и наслаждением подчинения; если он перестает подчиняться одной силе, то немедленно начинает подчиняться другой» [6].
Страшно читать — знаем, что было дальше. И что есть сейчас. Пожинаем прискорбные плоды нашей НТР в виде трагического состояния экологии природы, культуры и духа; живем убийственными реалиями распада личности, общества и государства. Начинаем понимать, почему лосевское «марево межзвездных пространств», равно как и «безземельный и бесправный пролетариат» есть «механизм и рационалистический скелет» бывшего целостного гнозиса, предельно субъективизированного и рассеченного на веру без знания и знание без веры [4]. Понимаем, почему «атеизм, равно как и материализм — есть догмат, вид догматического богословия, а не наука». И почему «вера во всемогущество науки, конечно, есть не более как одна из форм мифического сознания» [4].
Дорого обошлись эти мифы человечеству! Вынужденное прозревать, чтобы не в бездне Небытия, оно постепенно обращается к лику Сущего, раздвигая тесные рамки блокирующих его энергию догматических представлений. Трудно соглашаясь с тем, что «обычное» состояние сознания есть лишь ЧАСТНЫЙ случаи миропонимания»6, оно приходит к истинному содержанию понятия ЭВОЛЮЦИЯ, несводимому к «механическим» интерпретациям всех бытийственных преобразующих процессов: биологических (ближайший пример — эволюционная теория Дарвина), социологических (всевозможные, в т.ч. и хорошо нам всем известные теории «общественного развития»), космологических (например, теория происхождения миров из туманностей) и т.п. В варианте искажено понимаемого МЕХАНИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА конструкции в традиции западного мышления эволюции «стала своего рода универсальным ключом, который отпирает все замки», — пишет П. Успенский в 1914 году. Однако, «не существует более искусственной и зыбкой идеи, чем идея всеобщей эволюции» [6].
Это постоянно подтверждается на нашем собственном опыте жизни в мире и социуме; все дело лишь в критериях ценностного отношения к нему. «Зеркало веры и зеркало окаменелого сердца дают противоположные картины духовной истории человечества: то, что с онтологической точки зрения выглядит как неуклонно разрастающееся отступление (regressus, регресс) от высшего, как откат (revolutio, революция) от него, то изнутри плывущей по волнам истории бочки цивилизации воспринимается совсем наоборот — как героическое самоутверждение, пока, наконец, критерий ВЫСОТЫ, тайным обличением смущающий совесть человека, не заменяется комфортабельным критерием НОВИЗНЫ» [3].
Онтологическое мышление с его нелицемерной установкой на Истину предлагает иное решение вопроса об эволюции, возвращая мысль к генеральной идее Творения -идее преображения человека по образу и подобию Творца способом раскрытия в нем ВЫСШЕГО («расширенного», «космического») сознания. Возможность таковая существует и в ней содержится единственная надежда на спасение человечества — так полагают все древние и современные течения эзотерической науки. Вопрос только в том, как теперь, умудренный опытом им же спровоцированных катаклизмов, человек — «мера всех вещей, венец всего живущего»(Шекспир) — поведет себя В ОТНОШЕНИИ К ИСТИНЕ.
Либо он будет, по-прежнему руководствуясь «критериями для себя», продолжать учительствовать мирозданию, налагая на последнее призрачную пленку «социальной необходимости», измышляя «причинно-следственные» связи самим собой придуманных законов, и, размахивая знаменем «этики научной обоснованности», пребывать в позиции горделивого САМОУТВЕРЖДЕНИЯ: «Я этого не знаю, следовательно, это не так». О такой позиции совершенно определенно сказано в Послании к римлянам Св. апостола Павла: «Называя себя мудрыми, обезумели,… заменили истину Божию ложью и поклонялись и служили твари вместо Творца…» (1:22,25).
Либо, мужественно глядя в глаза Истине, человек станет на сторону созидающих сил Творения, благоговейно приняв от родившего его священный источник Любви, Мудрости и Добра, и тем свершив великое ПОКАЯНИЕ КУЛЬТУРОЙ, столь чаемое нашим истерзанным временем. Две эти позиции могут быть обозначены как позиция СУБОРДИНАЦИИ, мерящая мир своим «Я», ориентированным на «успех» и «пользу», — и открытая, бескорыстная позиция ИЕРАРХИИ — позиция УЧЕНИЧЕСТВА, благоговейного преклонения перед мудрой волей и величием Творца («Не я, не я, но Именем Твоим !»).
Первую выдает неспособность к творчеству в истинном смысле, предполагающем ВЕДЕНИЕ Высшими Сущностями бытия. Человек «Я» ГОВОРИТ о творчестве, но лишь Занимается им в целях захвата власти, славы и материальных благ. Символом его в культуре является пушкинский Сальери, безапелляционно утверждающий: «Нет правды на земле. Но правды нет — и выше. ДЛЯ МЕНЯ ЭТО ТАК ЯСНО, как простая гамма.»
Но — «гений и злодейство — две вещи несовместные», — свидетельствует Пушкин устами Моцарта, сливаясь со своим героем в позиции Истины. Истина едина и непротиворечива: «Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые» (Матф.7:18). Потому Моцарт щедр и простодушен, как положено гению от Бога: «он же гений, как ты да я», — говоря о Бомарше, дарит он Сальери как равного, — «Нас мало избранных, счастливцев праздных, пренебрегающих презренной пользой, единого прекрасного жрецов… «Нимало не заботясь о славе и прочих регалиях самоутверждения (что обескураживает завистливого «друга»), он весь в устремлении СЛУЖЕНИЯ «гармонии прелестной». Даже о самореализации здесь не может быть речи: все ничто по сравнению с блеском и сиянием Истины, которая для Моцарта-Пушкина есть — КРАСОТА ТВОРЕНИЯ. И главное — способности угадать закон ее адекватного воплощения; свободно пронизываясь светоносными энергиями Всевышнего, раскрыть и запечатлеть тайну Божественной Гармонии. Здесь уже — не создание новых комбинаций из старых элементов, но рождение нового качества: адекватной формы для уникального индивидуального содержания.
Вот за то, что не дано ему, Сальери и ненавидит Моцарта, сознательно развивая в себе манию величия и манию преследования: «Я ИЗБРАН, чтоб его остановить…»; «ЧТО ПОЛЬЗЫ в нем?»; «НАКОНЕЦ НАШЕЛ я моего ВРАГА». Воистину, «познавши Бога, не прославили Его… и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце …» (Послание Св. Ап. Павла к римлянам,I: 21).
В своих «Мыслях» Паскаль говорит о величии человека с Богом и ничтожестве без него. И о том, ЧТО есть «самая преступная страсть: смертельно человек ненавидит истину, которая укоряет его в его недостатках. Он хотел бы уничтожить ее» [2]. И этому злонамеренному проявлению нелюбви, — убежден Паскаль, — нет прощения.
У человека всегда есть ВЫБОР. «…Если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Иоанн, 8:31,32). Поэтому ЧЕЛОВЕК ЕСТЬ ТОЛЬКО ТО, ЧЕМ ОН ДЕЛАЕТ СЕБЯ ПО ОТНОШЕНИЮ К ИСТИНЕ. Таков центральный постулат онтологизма; таким он явлен в пушкинской формуле «Моцарт и Сальери». Такова же конкретизация магистральной идеи человеческого бытия в любом великом произведении искусства.
В силу своей онтологичности великое искусство всегда ИЕРАРХИЯ, в чувственной форме воспроизводящая фундаментальные законы Творения. «Искусство происходит из самой абсолютной идеи и … его целью является чувственное изображение абсолютного», — читаем у Гегеля [7]. Способностью искусства раскрыть Истину в чувственной форме и объясняется его сильнейшее и универсальное воздействие на человека. Можно смело сказать, что искусство является не только СРЕДСТВОМ саморазвития человека, но и его ИМПУЛЬСОМ, в конечном счете — ИСТОЧНИКОМ эволюции сознания.
«Сознание есть функция целого». Целое (Истина) является в искусстве в виде КРАСОТЫ. Красота как прафеномен [8], как закон космоса — суть закон примирения противоречий, первоединства мира, где «все во всем» ПЕРЕЖИВАЕТСЯ человеком как личный жизненный акт, собственная творческая сила, и тем осуществляется то, что Лосев называет ПРИНЦИПОМ ЛИЧНОЙ АКТУАЛЬНОСТИ — включенность в творческое познание («Искусство есть познание, определяемое по степени личной актуальности; оно есть творческое познание» [9])
«Рассудку невозможно постигнуть красоту» [7]; эту работу выполняют эмоции — колоссальное орудие познания. Как показывает Успенский, «в душе человека нет ничего кроме эмоций».’ К ним он относит волю, веру, нравственное чувство, и собственно интеллект, который «есть активная сторона каждого данного сознания».’ Заметим, что «интеллект» через древнегреческое «энтелехия» устремлен к «интеллигенции»(=самосознание). Постижение интеллигенции как принципа саморазвития «вовне себя»(Я — не Я и соотношение меня с иным) объясняет нам природу творческого акта, осуществляемого в гармонизации право- и левополушарных процессов: от первично-чувственного — к плотиновскому «умному экстазу», «сверхумному мышлению». Последнее же и есть — достигнутая фаза «расширенного сознания», связанная с приобретением «высших интуиции». Искусство есть уникальный способ раскрытия в творческом постижении мира высших интуиции — уникального переживания гармонической взаимосвязи и единства ВСЕГО через ощущение каждого самого непритязательного факта бытия — ЧАСТЬЮ ЦЕЛОГО, доказательством БЕССМЕРТИЯ мироздания и человека, бессмертия души, которая вольна видеть, осязать, воспринимать — вечно. Искусство дарует в единичном — всеобщее, в любой частности человеческого существования оно способно восстановить Абсолютное, непреходящее, сопричастное: «Так есть, было и будет… Мир познаваем… Человек бессмертен… Его душа соединена с душою мира, с духом Творца…» Эмоции очищаются, возвышаются, лишаются самости (а эмоция тем выше, тем сильнее ее познавательная сила, чем меньше в ней элементов СЕБЯ), по мере своего роста все более и более интеллектуализируются, интеллект же одновременно с этим проникается эмоциональностью, перестает быть «холодным», сливается с высшими эмоциями, одухотворяется.’ Сознание растет, расширяется, отрывается от обыденности, пробуждая, а затем делая нормой восприятия человека высшие интуиции — что и явля-ется смыслом и целью его эволюции. Упомянутая выше логика творческого акта при этом детализируется так: от достоверности ощущений — ко все более точным представлениям, которые стимулируют деятельность интеллекта в оттачивании понятий и идей, в результате чего формируется высшая форма познания — ИНТУИТИВНОЕ ПОЗНАНИЕ.
Излишне говорить, что постижение истины в форме чувственного созерцания, каковой по Гегелю является искусство, обладает великой преобразующей силой. Самая идея катарсиса с присущим ему эффектом завершенности переживания содержит потенциальное стремление к бесконечности, к вечному размыканию напряжения в покой и таким образом воссоединения разорванных частей бытия в гармоническом целом. Чисто энергетический эффект катарсиса заключен в переживании факта слияния содержания и формы, обеспечивая погружение в идеальное состояние полноты и цельности, редко посещающее человека в обыденной жизни, но являющееся необходимым условием художественной реальности. Как у Пушкина: «Тьмы низких истин нам дороже / Нас возвышающий обман…»
«Идеал есть гармония. Одно искусство чувствует это». И эта его способность бесценна сегодня, когда другие русла духовного опыта человечества беспредельно загрязнены. Еще в 1914 году Успенский, рассматривая состояние современных ему религии, философии, науки и искусства, которые при своем возникновении составляли единое гармоническое целое, констатирует их разбитость, разобщенность, внутреннюю и внешнюю противоречивость и тем все усугубляющееся удаление от истины. «Истина находится в центре, где сливаются все четыре пути. Следовательно, чем ближе окажутся они друг к другу, тем ближе они к истине» [6]. Но прогрессирующая энтропия жизни и знания препятствует этому, уводя человеческое мышление в направлении, истине совершенно противоположном. «Псевдо-религия, псевдо-философия, псевдо-наука и псевдо-искусство — вот практически и все, что мы знаем. Мы вскормлены на заменителях, на «маргарине» во всех его обликах и формах. Лишь очень немногие из нас знакомы со вкусом подлинных вещей» [6]. Если так было на заре грандиозного мирового катаклизма, то с чем же человечество осталось сегодня!
Конечно, вновь и вновь обращается оно к живительному источнику творческой жизни, независимо ни от каких времен и политических режимов, сохраненному в непосредственной открытости искусства человеческому сердцу, а через него — главной ценности человеческого бытия: способности жить в мире в сотворчестве с Творцом. «Мы стремимся найти в творчестве утраченное бессмертие, утраченное подобие Божие», — пишет игумен И. Экономцев. Достигается это подобие, согласно учению Григория Паламы, «действием божественной благодати и нашим порывом к ней, в синергии, то есть в творчестве». Только творчество «предоставляет возможность реального выхода за рамки своей индивидуальности», и в этом его пафос. «Творчество, в сущности, и есть уподобление, наше уподобление другим, уподобление себе, уподобление Богу».
Это было хорошо известно всем «великим посвященным от искусства»; многие из них говорили о своей интимной связи с Творцом. Рахманинов: «Своим дарованием я обязан Богу. Без него я — ничто». Бетховен говорит о своем скрипичном концерте, что каждая его нота продиктована Всевышним [3]. Всю жизнь поклоняясь красоте Божественного Творения, Римский-Корсаков свидетельствует: «Существование прекрасного доказывает его существование». Музыка Баха проникнута токами Божественной Мудрости и Любви; всю свою многотрудную жизнь великий Мастер чувствовал себя скромным исполнителем воли Всевышнего. «Олимпиец» Гете размышляет: «Художник являет миру целое. Но это целое не заготовлено для него природой, оно плод собственного его духа, или, если хотите, оплодотворяющего дыхания Господа» [8]. Характерно в этом отношении все творчество Пушкина — потрясающий опыт становления личного духа с конечным глубоко осознанным утверждением в православной этике.
Множество великих опытов движения к истине открывается нам в великих произведениях искусства: опытов воли, веры, самостояния, преодоления трагедии, опытов любви, мудрости, самосозидания и самопознания. Воспринятые с полнотой, в силу только искусству данной «способности перевоплощения в психику чужого «я»», эти опыты и есть — ОПЫТЫ ТВОРЕНИЯ, искренность и подлинность которых оплачена дорогой ценой. Ибо путь творения есть крестный путь самоотречения; творцу — сказано — нужна лишь Истина. Добытая иногда ценой жизни (примеры — бесконечны), она объективно существует в подсознании человечества, даже если его сознание помрачено. «Нельзя сказать, что разумное всегда прекрасно, зато прекрасное всегда разумно», резюмирует Гете [8]. Для того и существует истинная культура, врачующая и реабилитирующая общество от «бессердечных» реалий «антимира» бездуховности. Искусство же как САМОСОЗНАНИЕ КУЛЬТУРЫ есть великий дар Творца людям, источник Благодати, уникальное нравственное «лекарство», немедленно необходимое к употреблению больным человечеством. Неслучайно внедряется сейчас искусство в медицину и образование, разнообразные методики арттерапии и всевозможные инновации в области эстетического воспитания имеют шанс на успех при условии творческого использования колоссального духовного потенциала «тонкой материи». Особо отметим созидательные возможности музыки — «подлинной и основной жизни Абсолюта» [9], способной восстановить целостность разрушенного технократического сознания чувственным напоминанием о единстве мироздания. «Мир, открываемый музыкой, есть насквозь и бытие, и сознание, первозданная основа и сущность… Музыкально чувствовать — значит не знать объединенности Бога и мира,… славословить каждую былинку и песчинку, радоваться жизни Бытия, — вне всяких категорий и оценок… ЖИТЬ МУЗЫКАЛЬНО — ЗНАЧИТ МОЛИТЬСЯ ВСЕМУ»[9].
Вдохновенный гимн, пропетый русским философом Лосевым возлюбленному им искусству, в лучших традициях исихазма отлился в «умном делании» мыслителя — философской методологии диалектического эйдоса, которая, сокрытая десятилетиями социальных смут, сегодня возвращается музыкознанию как драгоценный ключ ВЕДЕНИЯ о Душе, Духе, о Бытии. Онтологической реалией ведения и является музыка — вероятностная модель мира, данная в форме чувственного переживания.
Знанию о музыке предстоит понять ее как способ связи Микрокосма с Макрокосмом, как число и миф, как язык символов и предмет логики. Оно должно стать «зрячим знанием», истинным гносисом, синтезом веры и знания, способным постичь ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЕ основы музыкального творения, услышать его как «со-мысль», «со-знание», «со-чувствие». Диалектика эйдоса поможет проникнуть в таинство творческого акта, прожить его от праматерии сущности до полной реализации концепции Творца в каждом индивидуальном художественном опыте.
Важнейший аспект — искусство как источник эволюции национального сознания, сегодняшнего российского — в частности. Бесценные духовные документы, сохраненные нетленными в «тонких планах» художественных произведений, ждут своей профессиональной интерпретации с позиции «умного мышления» — ради воскрешения подлинной российской истории как «священной истории» духа. Сегодня она прочитывается в русской музыке как история грехопадения нации, как грандиозная концепция предостережения, с полной ответственностью пророчествующая о причинах и следствиях трагической судьбы России. Там же явлен и опыт восстановления разрушенного, связанный с идеей соборности как проявление личного духа. Учитывая ментальную специфику русской культуры и ее роль в метакультуре и метаистории, отечественное искусствознание должно стремиться к восстановлению центральных духовно-культурных концептов нации: антитезы Закона и Благодати и порождающего ее феномена совестия — «умного созерцания», пророческого созерцания в себе Христа. Явление совести как акта синергийного, как Божественного Подвига Творения — пронизывает всю русскую музыку, составляя основу концепции Преображения материи Духом и тем содержа потенциальное решение многих проблем нашей сегодняшней и завтрашней жизни.
Искусствознание, соответствуя своему объекту, обязано проникнуться стратегическими задачами искусства на пороге выхода в XXI век. Необходима выработка интегративных интерпретационных методик, способных реализовать содержащиеся в искусстве духовные ценности во всех областях человеческого творчества. Умение задавать вопросы (аксиоматика как проявление вероятностной модели мира) должно преобладать над «плотской мудростью» ответов. Онтологический подход, восходящий к истокам отечественной культуры, надо надеяться, выведет самые смелые поиски в надежное русло живой традиции. Ведь главное — отношение к истине…
Литература:
1. Успенский П. Tertium organum. Ключ к загадкам мира. С-Пб, 1992.
2. Медушевский В. Homo musicus. 1994. М., 1994.
3. Медушевский В. О церковной и светской музыке. Музыкальное искусство и религия. М., 1994.
4. Лосев А. Диалектика мифа. Философия — Мифология — Культура. М., 1991.
5. Плотин. Избранные трактаты: в 2-х т. Т.1. М., 1994.
6. Успенский П. Новая модель вселенной. С-Пб, 1993.
7. Гегель Г.Ф. Эстетика: в 4-х т. М., 1968-1973.
8. Эккерман И.П. Разговоры с Гете. Ереван, 1988.
9. Лосев А. Форма-Стиль-Выражение. М., 1995.
10. Толстой Л. ПСС: в 20-ти т. М., 1928-1965.
11. Экономцев И. Православие — Византия — Россия. М., 1992. _
_____________________
© Бекетова Наталья