23 февраля 2006 года случилось большое, непоправимое горе – погиб Владимир Сергеевич Сидоров.
Ушел из жизни замечательный поэт, талантливый прозаик, крупнейший донской историк и краевед. Не стало умного и доброго собеседника, который в течение десяти лет еженедельно по средам беседовал о жизни с читателями «Крестьянина» и «Копилки советов», напоминая о том, чего нельзя забывать…
Он был удивительно равнодушен к тому, что называют славой. Никогда не продвигал, не «пиарил» и не рекламировал себя. Не искал близости с влиятельными людьми, не участвовал в шумных культурных мероприятиях, неохотно выступал по радио и на телевидение.
Когда в свое время подборку стихов Владимира Сидорова в столичном журнале «Юность» объявили лучшей публикацией года, он этот большой успех воспринял совершенно спокойно и нигде о нем не распространялся. А ведь «Юность» имела миллионные тиражи, и печатались там кумиры тогдашней молодежи — Евтушенко, Вознесенский, Окуджава, Аксенов!
Шесть лет назад канал Южный регион снял большой фильм о Владимире Сидорове, авторе многотомной «Энциклопедии Ростова-на-Дону и Нахичевани». Но главный герой фильма на экране себя не увидел: «Некогда мне было смотреть». Хотя фильм показывался не раз, по центральному телевидению тоже…
Прощаясь с ним, на похоронах мы узнали случайно, что ВВС, известная английская телекомпания, нацелилась приехать в Ростов, снять интервью с Владимиром Сидоровым, автором «Казачьей энциклопедии» и «Крестной ноши» (книга о казачьей эмиграции). Конечно, о предстоящем визите англичан Володя знал, но с нами в редакции приятной новостью не поделился, не придал ей особого значения. «Ну и что?» говорил он в подобных случаях.
Владимир Сидоров высоко стоит в нашей культуре, занимая в ней свое особое место. Но за долгую и славную свою жизнь он не удостоился никаких званий, титулов и наград. Правда, к 250 летию ростовская города мэрия вознамерилась было в торжественной обстановке вручить ему памятную медаль, но Владимир Сергеевич отказался: «Не нужна мне медаль от людей, которые уродуют Ростов!» Притом громких заявлений для печати не делал, просто сказал: «Не приду». Да и не в чем ему было, костюма не имел, всю жизнь ходил в куртке или свитере…
Копна светлых кудрей, высокий рост, широкий разворот плеч, бьющая через край энергия. Русский богатырь, да и только! Даже очки, которые он стал носить еще в школе, не противоречили этому богатырскому облику. Володя был любимцем ростовского университета.
Кафедра физкультуры на Сидорова просто молилась, он был палочкой-выручалочкой на соревнованиях по бегу, баскетболу, гребле и многоборью. А еще он был помощником режиссера в студенческом театре РГУ, которым руководил тогда Яков Вениаминович Родос. Лучшего театра в университете ни раньше, ни потом не было, — знающие люди это вам, конечно, подтвердят. А еще студент истфака Владимир Сидоров активно участвовал в историческом научном обществе и прилежно посещал семинар по эстетике, который вел легендарный Герман Павлович Предвечный, язвительный наставник многих ставших впоследствии известными ученых…
Но самым, пожалуй, задушевным его делом в студенчестве была еженедельная стенная газета. Ее вывешивали по четвергам в главном корпусе университета, и в перерывах между лекциями студенты с утра бегали на четвертый этаж – не висит ли уже?
То была очень серьезная газета, правда, отстуканная в одном экземпляре на старой машинке и со смешными карикатурами. Она смело и откровенно рассказывала о студенческой жизни, а также печатала рассказы, стихи, вела острые литературные споры. Не только студенты — «взрослые», профессиональные писатели в этих спорах участвовали!
В конце концов очаг свободомыслия на четвертом этаже прикрыли, хотя на дворе и стояла хрущевская оттепель. Редактора стенгазеты пригласили на беседу в КГБ, и там студенту Владимиру Сидорову вежливо объяснили, что он погряз в идеологических заблуждениях и «совершенно не знает жизни». Эти слова, как видно, казались ему серьезным упреком…
Но все же время тогда было вегетарианское, Володе позволили закончить университет и даже предложили остаться в аспирантуре. А тут вышел в свет первый сборничек его стихов и был похвален в печати, областная молодежная газета выразила готовность принять молодого поэта в свой штат. Студия телевидение, только-только открывшаяся тогда на Дону, тоже звала его к себе.
Но Володя поступил по-своему. Заманчивые предложения отклонил, диплом о высшем образовании оставил у матери, и исчез. Надолго.
* * *
Мы пили красное вино,
Мы были молоды и пьяны,
Мы ли пригубили стаканы,
Каким далеким было дно.
И был восторг,
И века гул, и небо было голубое,
И степь была, и гром прибоя,
И кто-то ждал на берегу.
Он уехал из Ростова в дальние края — узнавать страну, осваивать рабочие профессии, изучать жизнь. Трудился монтажником на строительстве Братской ГЭС, кузнецом в сельской кузне, плотником, скотником, слесарем, пахарем… Сибирь и Камчатка, Дальний Восток и Алтай стали для него навсегда родными местами. Он вернулся домой через четыре года, объездив всю Россию. Успокоенным, умудренным, счастливым…
Но город принял его неприветливо. Время было уже другое, оттепель кончилась. Книгу стихов, которую он тогда издал, злобно раскритиковали не только во всех местных газетах, но и в столичных в журналах «Огонек» и «Крокодил». Жизненная правда, которую он вынес из своих странствий, оказалась ненужной. Его обвинили в «клевете на советских людей», «принижении пафоса социалистического строительства» и других «идеологических» грехах. Владимир Сидоров на девять лет был отлучен от отечественной литературы…
Помню первую встречу с ним в Третьем ростовском таксопарке, где он трудился слесарем. «Как увидеть Сидорова?» — спрашиваю на вахте. «Нельзя, он в яме. Машину ремонтирует». Вытянуть его из этой ямы стоило нам больших трудов. Володю приняли-таки литературным сотрудником в журнал «Дон», доводить до кондиции чужие рассказы и повести.
Режим труда в журнале был не строгий, мы собирались к 11, а то и к 12 часам, пятница была днем творческим, разрешалось в редакцию не приходить. Но Володя ежедневно с самого раннего утра был на своем рабочем месте — писал исторический роман о Ростове-на-Дону. Дома сочинять не мог, жил в крохотной комнатке с женой и двумя детьми.
Открыл глаза в предчувствии чего-то:
Как празднично, свободно и светло!..
Был будний день. Ждала меня работа…
А ростовские редакторы допустили Владимира Сидорова в литературу только после того, как в Москве вышел его поэтический сборник «Любимый цвет». Общественная атмосфера тогда несколько смягчилась, Володю приняли в Союз писателей, что по тем временам означало реабилитацию…
* * *
Многие считали его замкнутым и скрытным, но это не так. Он очень не любил болтать попусту, и смолоду решительно уклонялся от праздных разговоров и необязательных взаимоотношений. Столкнувшись с низостью, не возмущался вслух, а молча отходил и переставал замечать этого человека. А обманываться в людях приходилось ему часто: многое пережив и поняв, до конца своих дней он не утратил юношеской доверчивости.
До конца своих дней сохранил он и горячий юношеский интерес к жизни, хотя помнил о смерти всегда и часто писал о ней в стихах.
Выколосились полдни,
Налил яблоки зной.
Вдруг, как негромкое: «Помни!» —
Тень, холодок погребной.
Пасмурный день печальный
Между погожих дней –
Это как смерть за плечами,
Напоминанье о ней…
Он хотел, чтобы его похоронили рядом с матерью, но место залило талой водой, нельзя было копать, и Владимира Сергеевича Сидорова положили в землю на взгорье, над долиной реки, которая дала название его историческому роману «Темерник»…