К этой маленькой книге приятно даже прикосновение. На первой странице обложки — пламя осенних берез, на третьей — пасхальные куличи, крашеные яйца, весенние цветы, на последней — заснеженный дворик, белые шапки крыш деревянных домов, запорошенные ступени. Эта щемящая радость жизни создает ожидание, которое не обманывает, когда начинаешь читать страницу за страницей и так до самого конца новый сборник стихов ростовского поэта Бориса Сергеевича Троицкого, оформленный его женой, профессиональным художником Троицкой Верой Петровной.
Называется сборник — «Горстка тепла». Здесь — дань почитания гению Марины Цветаевой, из стихотворения которой взяты эти два скромных слова, так удачно обыгранные Троицким в стихотворении с тем же названием. Горстка тепла — то, что остается после сожженного костра жизни. Горсткой тепла видит он свои стихи.
На портрете взгляд поэта сосредоточен, губы сжаты. В жизни он кажется совсем другим — искрометный эпикуреец, который может свистнуть в два пальца за праздничным столом, с которым всегда легко, свободно, да просто — хорошо.
Эти разные стороны правды о Троицком обнажены в его стихах. В поэзии он такой же, как и в жизни: очень искренний, открытый, честный. «Настоящий друг, надежный человек», — сказала о нем поэтесса Яворовская на презентации сборника в Донской государственной публичной библиотеке. Ни капли снобизма, ни на что не претендует, видит себя пилигримом, бредущим по святым местам (стихотворение «Пилигримы»). Просто пишет потому, что не может не писать. Его стихи — это и нежная лирика, и едкая сатира, веселые прибаутки и болевая гражданственность. Он пишет обо всем и кажется, что способен переложить в стихи все, что видит, слышит, чувствует.
Тонкое и ранимое чувствование воплощается в точные образы и яркие метафорические решения.
Одинокая душа,
Как нахохленная птица,
Не поет и не гнездится.
Точно дремлет, не спеша.
Одинокая душа.
Крылья слабые не греют
Хочет взмыть, а не умеет.
Одинокая душа.
Ветер, перья вороша,
Над бездомною глумится.
Неприкаянная птица
Одинокая душа.
Творческий путь Бориса Троицкого начинался в 70-е годы в литературном кружке «Поиск». Руководил кружком Василий Родионович Креслов — профессиональный журналист, зав. отделом литературы и искусства газеты «Вечерний Ростов». Говорят, у него было удивительное чувство слова. А еще у него было чутье, «вылавливать» способных к поэтическому творчеству молодых людей в почте «Вечернего Ростова» и на конкурсных вечерах одного стихотворения. Лирику Б.Троицкого тогда почти не знали. Он блистал, как поэт-сатирик и юморист:
О, женщины,
Без вас, — как ночь — ни зги.
Нужны вы доморощенным поэтам.
Без вас кому б я полоскал мозги
И гением считал себя при этом?
Борис Троицкий всегда с благоговением вспоминает своего покойного учителя. Два проникновенных стихотворения, посвященных светлой памяти Б.Р.Креслова, включены в сборник.
Сейчас Б.Троицкий — член литературного объединения «Созвучие», бескорыстно руководимого замечательным поэтом Н.М.Скребовым, создавшим это объединение вместо распавшегося после смерти Креслова «Поиска».
«Борис Троицкий — давно сложившийся зрелый поэт, — сказал о нем редактор сборника поэт Даниил Долинский. Он — замечательный мастер короткой формы, умеющий в четырех-восьми строках сказать больше, чем иные в длинных стихотворениях».
Мы с детских лет приучены твердить:
Чтоб обжигать горшки —
Не надо Богом быть.
А что теперь имеем мы в итоге:
Горшок…
Который делали не боги.
Но преобладающие ноты стихотворений Б.Троицкого — жизнеутверждающие, радостные. Зрительные образы — яркие, сочные, красочные. Как, например, в стихотворении «Ресторан».
Жареный картофель во фритюре,
С корочкой румяною лангет.
Пальчики в изящном маникюре.
В тонкой вазе розовый букет.
Стихотворения сборника — не все одинаковы по качеству поэзии, если подходить к ним с высокими профессиональными мерками. Но и у самых известных поэтов бывают свои удачи и неудачи, и даже самых больших мастеров мы судим по их удачным стихам. А хороших сильных стихов у Б.Троицкого гораздо больше.
Его аудитория также неоднородная. Но и простой любитель поэзии? и высокий профессионал непосредственно и сразу отзываются на его стихи каким-то очень задушевным внутренним звучанием. При всей своей скромности (ведь пишет он десятки лет, сборник — первый) Троицкий понимает это:
Не забавой занят я пустою.
Знаю хорошо, о чем пою.
Знаю я, что я чего-то стою.
Знаю.
Стою
И на том стою.
«Благодарная аудитория, — говорит поэт — та атмосфера, которая помогает творить. Ведь и Высоцкий сначала писал только для своих друзей». А друзей у Троицкого очень много, потому что он верит в людей и добро.
Есть добрые люди на свете.
Неправда, не царствует зло —
И те помогали, и эти.
И мне постоянно везло.
И так это было и будет.
Мы живем в добре, не во зле.
Я знаю, что добрые люди
Живут здесь, на грешной земле.
Жаждущих поздравить поэта с публикацией сборника было очень много. Среди них — его товарищи из НИИ «Теплоэлектропроект», где Б.Троицкий работает ведущим инженером. По словам коллег, конструкции Б.Троицкого полны поэзии. Он создает солнечные электростанции. Конечно же, это не случайно: в нем столько солнца!
Пилигримы
Я не пророк,
Куда мне до пророка.
Мне хоть бы чуть проникнуть в жизни суть.
Нам,
Страждущим без страха и упрека,
Зачем нам нимб?
Мы так уж, как — нибудь.
А вас пусть посещают всеблагие.
Пусть вам вещает верховодный глас.
Цель нашей жизни — истины нагие.
Одежды дорогие не про нас.
Людьми и непогодою гонимы,
Привыкшие к скитаньям и постам,
Безвестны мы, скитальцы — пилигримы,
Бредущие к святым местам
Жердёла
Розовая,
Тёплая,
Веселая,
Захмелев от робкого тепла,
Маленькая щедрая жердела
Первою в округе зацвела.
Что зимой холодною копилось
В дебрях непроглядной маяты,
Воплотить жердела торопилась
В первые весенние цветы.
* * *
Гулко в переулках тёмных улиц
Тают торопливые шаги.
Так случайно вдруг соприкоснулись
Наших жизней лёгкие круги.
Не успев скрутиться и свертеться,
Разошлись, оставив, как клише,
Тайную отметину на сердце
И зарубку на моей душе.
Улыбнусь я, глядя виновато,
Увидав, как гаснет свет в окне.
Может вспомнится тебе когда-то
Нежность, предназначенная мне.
* * *
С тобою мы дошли почти до цели.
Остановились мы на полпути.
Нам показалось — некуда идти,
Как кораблю, достигнувшему мели.
Так что же приключилось, в самом деле?
Как выход нам единственный найти,
Как от себя удары отвести
И обрести всё, в чём мы преуспели?
Ты вспомни те чудесные мгновения.
Прекрасна жизнь была, как сновидение,
Когда с тобой друг к другу нас влекло.
Не ведая ни страха, ни печали,
Ты стань такой, какой была вначале.
Ты женщина — и мне с тобой тепло.
* * *
Как чётко щёлкнувший курок
Спокойно прозвенел звонок
И от спокойного «Алло»
Мне горло судорогой свело.
Пылает жаром голова,
А дальше всё слова, слова,
Их барабанный гулкий гром,
Их смысл — удары топором
И в каждом слове — угольки.
А дальше всё.
Гудки.
Гудки.
Я — не мужчина.
Я — подлец.
И всё.
Конец.
Конец.
Конец.
Инфаркт
Медицинский факт.
Куда тут деться?
Человеку отказало сердце.
Сердце то, что видывало виды,
Не снесло обыденной обиды.
Били не корысть и не нажива
Сердце, что любовью было живо.
Било необдуманное слово.
Слово человека дорогого.
От обиды съёжилось сначала,
А потом от боли закричало,
Долго головой о рёбра билось,
Захлебнулось и…
Остановилось.
Судьба
На тонкой веточке качается,
Как капелька, моя судьба.
И что-то в ней не получается,
Как-будто веточка слаба.
Добро людьми судьба заметится.
Заметится — душе светлей.
Вдруг радугой она засветится
И солнце отразится в ней.
А разыграется ненастье,
Нахмурится
И дождь пойдёт,
И эта капля — капля счастья,
На землю влагой упадет.
Забой кролика
Бессловесная скотина.
Уши врозь и хвост торчком.
Умирал он, как мужчина,
Без укоров и молчком.
Отдавал он жизнь не сразу.
Водки я хлебнул стакан.
И смотрел печальным глазом
Кролик — серый великан.
Из меня хозяйство пёрло.
Я им был перегружён.
Перерезал ему горло
Переточенным ножом.
И сейчас не сплю, тоскую.
Мне сегодня не заснуть.
Мне б судьбу свою такую
Чем-то острым полоснуть.
* * *
Последняя малина хороша:
Она полна и сладости и света.
Кладу в ладонь, отведать не спеша:
Она — последняя. До будущего лета.
Отмёл я в жизни не один искус.
Изведал много всяких разных тягот.
И знаю я,
Как дорог этот вкус
Последних,
Сладких,
Уходящих ягод.
* * *
Иду по роще.
Рдеет листопад.
Иду, страницы памяти листая,
Вас, женщины,
Что много лет назад
Я знал, с глубокой грустью вспоминаю.
«Где вы теперь?»
Мне хочется вам петь.
С кем вы идете в радужной метели,
Которыми когда-то мог владеть,
Владеть которые когда-то мной хотели?
Как ваших глаз звенела синева.
Как ваших тонких рук ласкала нежность.
Воспоминаний, чувств и помыслов
безбрежность
Перерастает в нежные слова.
И в этом буйстве красок золотых,
В багряной отцветающей купели
Так сладок мне воспоминаний миг
Без смысла,
Без значения,
Без цели.
Городской осенний вечер
Город заснул, обессилен и выжат.
Вечер глухой и немой.
Ветер сухими листьями лижет
Голый асфальт мостовой.
Арба
Вползает на бугор
Гружёная арба.
Как с некоторых пор
Ей тяжела судьба.
Как стали далеки
Родные пики гор.
Как нелегки тюки
Ей с некоторых пор.
Посапывая, спит
Небритая судьба.
И жалобно скрипит
Усталая арба.
Год петуха
Я жив ещё
И не почил я в бозе.
Ещё я вдохновеньем дорожу.
Гребу навоз —
Зерно ищу в навозе.
И, знаете, бывает, нахожу.
И кажется судьба не так плоха,
Коль ощущаю сил прилив теперь я.
Я разгребаю сор,
Я чищу перья
И распускаю хвост в год Петуха.
* * *
Снег таял,
С крыш капелью капал.
Луна светила наземь скупо.
Лежала, нос, уткнувши в лапы,
Привязанная к будке сука.
В больших разодранных лохмотьях
Высоко в небе что-то плыло.
И сука, глядя в подворотню,
Задумчивая, про себя скулила.
Ведь много для себя не просит.
А так вот жить, чего же ради.
Всё жди, покуда кость подбросят,
Всё жди, пока тебя погладят.
Так надоело ей казаться
Насторожённой, злой и грубой,
На злобный окрик огрызаться
И постоянно скалить зубы.
Родная мордочка щенячья.
Но со щенками жизнь разлучит.
Ох, нелегка ты, жизнь собачья.
Ох, тяжела ты, доля сучья.
Покоя нет и счастья мало.
Всё тяжело и так постыло.
Приподнялась на лапах,
Встала
И горько на луну завыла.
* * *
Россия, ты во все века
Встречала все невзгоды стоя.
Тверда была твоя рука.
Ты верила издалека
В предначертание святое.
Ты в битвах крепла и росла
От стяга Дмитрия Донского.
Ты своей кровью мир спасла
И как хоругви ты несла
Своё могущество и слово.
Я верю, будут времена.
Ты обретёшь былую славу.
И православная страна
Ещё напишет имена,
Воздав им должное сполна,
За возрождённую державу.
Горстка пепла
Языки костра пускались в пляс,
Разжигая нас неодолимо.
Время подошло.
Костёр угас.
Лишь над пепелищем — струйка дыма.
Что бы я себе ни говорил,
Вера в неизбежное окрепла:
Сколько я ветвей в огне палил,
А осталась только горстка пепла.
***
Есть добрые люди на свете.
Неправда, не царствует зло.
И те помогают, и эти.
И мне постоянно везло.
И так это было и будет:
Мы живы в добре, не во зле.
Я знаю, что добрые люди
Живут здесь на грешной земле.
_________________________
© Боровская Наталья Ивановна