«…Помнишь, как ты мне гранату подарил? Утром должны были подвезти, а впереди еще ночь, а у тебя осталась одна граната и ты мне ее подарил… Хотя ни у кого не было. Но ты мне ее подарил — она б и тебе пригодилась. Помнишь?.. — Помню».
Это называется «флэш-бэк» (от англ. «флэш» — вспышка, «бэк» — назад) — навязчивое воспоминание, которое возвращается внезапно, независимо от желания человека. Он заново переживает то же самое, что переживал на войне. Не вспоминает, а переживает — так, как если бы это происходило прямо сейчас…
Это может происходить двадцать, тридцать раз в сутки.
Человек, который побывал в зоне боевых действий, уже не вернется оттуда. Вернется другой человек. А ждут того, который уехал. А он не вернется никогда.
Того, кто зависим от наркотиков, мы называем наркоманом. Зависящего от спиртного — алкоголиком или пьяницей. Это социально порицаемые зависимости. В этой статье речь пойдет об одной из самых парадоксальных зависимостей. Это зависимость от войны.
(Небольшое уточнение: имеются в виду не мирные жители зоны боевых действий, а регулярные войска. Особенно — отряды быстрого реагирования. Люди, которые возвращаются с войны в свои семьи, в мирный город, в наш с вами город, — в общество. Возвращаются, чтобы с нетерпением ждать, когда придет срок очередной командировки и надо будет снова ехать на войну. Но не потому, что они любят убивать. А потому, что в мирной жизни им нет места).
Георгий Куимчев (начальник центра психологической диагностики при ГУИН министерства юстиции Ростовской области) вернулся из Чечни полгода назад. Есть такое выражение — «на собственной шкуре»: о проблеме ПТСР (посттравматического стрессового расстройства) он может судить теперь с двух позиций. Первая: врач-психолог. Вторая: пациент.
— Даже если в течение года поехать туда дважды, то это не будет одно и то же. Один мой друг, который был в Чечне, сказал психологу, который туда только собирался: «Ты там был? Не был. И нечего тебе там делать. Потому что дальше это превращается в наркотик».
За счет чего? Много факторов. Самый сильный из них, о котором говорят все — это боевое братство. Человеческие отношения. Ситуация внешней угрозы сама по себе сплачивает. Почему чеченцы объединились? — ощущают общую угрозу. Залог твоего выживания — выживание всех остальных. Поэтому, беспокоясь о другом, ты беспокоишься о себе. Это человеческие отношения в идеале — такие, какими они должны быть. Все наносное устраняется, а человек реализуется на максимуме своих возможностей.
Второе — это социальные связи. Попросту говоря, это наши родственники, друзья, сослуживцы, начальство, наша собственная семья. Подсчитай — сколько их у каждого. Примерно двадцать-тридцать. И это все довольно глубокие связи. Туда же человек приезжает на голое место. А человек не может жить, не испытывая к кому-то чувств. Не переживая эмоций. Естественно, что эту потребность — давать и получать — он реализует среди тех, кто оказался с ним рядом. И к нему относятся так же, даже если он проявил себя не с лучшей стороны.
— А что происходит после возвращения с войны?
— Вернувшиеся из командировки пытаются возобновить прежние отношения со своими близкими, с сослуживцами, которые оставались здесь, — но ничего не получается. Изменился не мир, изменились они сами. Помните, в «Обыкновенном чуде» — «близкие кажутся особенно чужими»? Прежних связей нет, они снова приехали на пустое место. И их начинает опять тянуть к тем, с кем они были там. Когда они собираются, то начинают вспоминать и заново переживать события, которые происходили там.
А у тех, кто ждал их здесь, возникает, мягко говоря, недоумение. Человек три месяца не был дома — он приехал и норовит улизнуть. Усугубляется дело еще и тем, что встречи с друзьями происходят на фоне употребления алкоголя. А это явление, между тем, чисто симптоматическое, то есть для того, чтобы снять тревогу и депрессию. Это как элемент реадаптации, своеобразной — меня заплюют за это слово — психотерапии.
Тут есть и еще одна большая, на мой взгляд, ошибка. По возвращении из командировки человеку дается отпуск. Считается, что он должен отдохнуть, повидаться с семьей и прочее. И вот человеку, который был нужен, востребован, который работал по двенадцать-шестнадцать часов в сутки — ему вдруг говорят: а ничего не надо делать! Ему и так тревожно: город знакомый — и незнакомый; улицы, краски, шум, он не знает, куда себя деть. Он многого в этой жизни уже не понимает — буквально до навязчивого, болезненного недоумения.
И вот таким образом складывается зависимость: начинаются конфликты в семье, на работе. Отношения можно бы наладить, но зачем? Есть ведь более простой способ. По этому принципу — аналогия с наркоманией. Организм человека вырабатывает естественный гормон радости — эндорфин. Источником его являются две вещи: любовь и творчество. Так, казалось бы, чего проще? — люби и твори. Учись это делать.
Но зачем? Зачем, если есть более простой путь? И человек выбирает путь наименьшего сопротивления. В семье плохо — на работе плохо; можно наладить отношения на работе и в семье, но есть альтернатива: есть друзья и боевые действия. Способ гораздо более быстрый. По структуре — та же наркомания. Но только не доходит до уровня физической зависимости, а — психологическая зависимость.
— Когда проблема становится ясна, возникает один и тот же вопрос из разряда вечных: что делать?
— Самое интересное, что до моей поездки в Чечню мне все было предельно ясно. Естественно — избитая уже фраза — начинать реабилитацию. Первый этап — это информирование. Кто хоть как-то, прямо или косвенно, связан с проблемой войны и с людьми, которые там были, — должен знать, что такое ПТСР и синдромы ПТСР.
Нужно знать начальнику, что это не хамское отношение сотрудника, а ПТСР на уровне поведенческих и эмоциональных расстройств. Нужно знать терапевту, к которому приходят с жалобой на язву желудка и двенадцатиперстной кишки, что это нужно рассматривать как ПТСР. Если такой человек приходит к психиатру, — хотя к психиатру никто сам не приходит, ну — к невропатологу, приходит с жалобой на головные боли, боль в позвоночнике, ощущение онемения частей тела, — врач должен знать, что это проявления ПТСР. Нужно устранять причину, а не следствие. Необходима информационная интервенция, начиная от руководителей и специалистов, которые с этим работают, и заканчивая семьями тех, кто туда ездит.
Возвратившийся человек не лучше и не хуже себя прежнего. Он просто — другой. Это надо знать.
— Это точка зрения до командировки. Что же произошло после?
— Теперь во мне два человека. Специалист и тот, который там был. Есть такое понятие «анозогнозия» — нежелание признать у себя заболевание. «Я не алкоголик!» — анозогнозия. «Я не наркоман!» При маниакально-депрессивном психозе, например, есть депрессивные фазы, а есть маниакальные. Это состояние эйфории, это колоссальная работоспособность — человек работает двадцать часов в сутки, ему не хочется спать, у него все нормально — попробуй убеди его, что он болен!
Для большинства людей, бывших на войне, это — святое; и не показывает, и не рассказывает, и не дает туда лезть. То, что там было — это база, на которой формируется сейчас новое мировоззрение. Подорвать это мировоззрение — нужно что-то дать взамен.
Это все равно, что трогать человека после курса психотерапии, когда ему нужно время, чтобы прийти в себя. Личность может кардинально меняться по двум причинам: работа специалиста — первое, и второе — какая-то экстремальная ситуация, где была угроза жизни, угроза физическому или психическому здоровью. На войне у него уже была колоссальная психотерапия, и подвергать его психотерапии здесь уже не имеет смысла и даже опасно.
Вернувшийся с войны человек некритичен по отношению к самому себе и окружающим. Но проходит некоторое время, примерно полгода, — и начнется реадаптация: он замечает, что установки, усвоенные там, здесь не работают. А негативный опыт, как известно, является поводом к развитию.
А пока все хорошо — он приехал с кучей друзей, он выдержал это, он проявил себя — и тут его тащат к психотерапевту! За это и в глаз можно получить.
— Значит, нужно просто знать, терпеть и ждать, когда пройдет время?
— Не ждать — помогать. Когда он уходит к друзьям — понимать, почему он туда уходит. Это не потому, что он разлюбил. Это не значит, что он не соскучился.
Он возвращается домой вечером поздно или вообще утром. Естественно, опять ухудшение отношений и опять «меня не понимают», ему снова хочется идти к друзьям. И снова хочется на войну. Там все равны — как на кладбище. Как у Высоцкого — «В царстве теней, в этом обществе строгом, нет ни начальников, нет ни тревог…» Нет, начальники там есть, тоже, конечно. Но на войне у всех одинаковые шансы.
Потому что там все равны.
Там все друг друга понимают. __________________________
©Спиглазова Александра