* * *
Всматриваясь, вглядываясь в лица и рисуя губы и глаза,
можно незаметно и влюбиться, поражаясь красоте лица.
Как же прихотливая Природа сколдовала, милая, тебя,
сохранив исконную породу и еще добавив от себя!..
* * *
Человек — не флейта, он сложнее
(и на флейте сразу не сыграть)…
Глупо думать: мол, смогу, сумею
укротить, упестать, навязать…
Человек — не флейта… Его тему,
уникальный музыкальный ряд,
его жизни сложной теорему
не решить… И даже наугад.
* * *
Плач ребенка — от обиды и от боли, детский плач — защита и каприз.
Женский плач — от вековой неволи, унижения и укоризн.
От невежества и бесчувствия, от усталости и сочувствия…
Смех ребенка — от заботы и покоя, детский смех — как теплый майский дождь.
Женский смех — как мерный шум прибоя, шелестящая под тихим ветром рожь.
Смех от радости и беспечности, от взаимности и сердечности…
Вечерний романс
Мне показался грустным голос…
О чем ты, милая, грустишь?
Каштановый волнистый волос
в задумчивости теребишь…
Иль книжку умную читаешь,
или тоскуешь у окна,
иль в кресле стареньком мечтаешь
в вечерней комнате одна?
…Наступит утро, день минует
и ночь желанная придет —
она таинственно волнует,
она пугает и зовет…
Мне показался грустным голос…
О чем же ты теперь молчишь?
Глаза, потупленные долу,
в вечерней мгле не различишь…
Сокрыты плечи в теплой шали,
скрестились руки на груди…
Усталый сон своей печали
воспоминаньем не буди.
…Наступит утро, день минует
и ночь желанная придет —
она таинственно волнует,
она пугает, но зовет…
* * *
Краски светлые и темные,
звуки резкие и томные,
дни тяжелые, беспечные,
мысли легкие и вечные —
настроение летучее,
как песок, оно сыпучее…
Счастье горечью сменяется:
миг — и все преображается!
Было жарко — стало холодно,
было сытно — стало голодно,
было скучно — стало весело,
было мрачно — стало песенно…
Жизнь в полоску, черно-белая:
то лихая, то несмелая,
говорливо-молчаливая
или радостно-тоскливая…
Кто вокруг и в нас колдует,
то гнетет, а то чарует —
двухголовый, двухсердечный —
в этой жизни быстротечной?..
Жизнь и мир на антиподах:
умирании и родах,
на молчании и криках,
затемнении и бликах,
на закатах и рассветах,
на границе тьмы и света…
* * *
Мы вышли из воды, мы, в общем, водяные:
ведь в целом из нее составлен организм…
Все люди на земле, все (толстые, худые) —
причастные к воде. Такой анахронизм…
Наверно, потому влекут нас водоемы,
у каждого из нас есть главная река —
будь пресною вода и будь она соленой,
будь мелкая она и буде глубока…
Шугуровка, Уфа — Уфимка в просторечье
и Белая (она зовется Агидель),
и Дёма, как коса, укутавшая плечи
холмистых берегов, — сплошная канитель…
Я помню шумных брызг и глаз твоих сиянье,
хотя уже тому сорокалетний срок,
в том месте, где давно назначили свиданье
коричневый Сургут и изумрудный Сок.
Мне помнится прилив в подлунном Черном море,
и Средиземноморья вальяжная волна,
азовских чаек крик на голубом просторе,
балтийский холодок — насытился сполна…
Но все же теплота российских малых речек
и ласковый охват их добрых, чистых струй
напоминает мне о времени беспечном
и дарит, как во сне, тот первый поцелуй…
* * *
Простые истины и вещи,
простые запахи и звуки —
из них «монтируется» вечность,
хоть это и не «по науке».
Глас воронья в сосновой роще
(средь зданий сохранилась чудом!) —
сложнее кажется и проще
вернуть, что прячется под спудом…
Как в детстве, заглядевшись в небо,
представить яхту с парусами,
под перевернутой телегой
травинки изучать часами,
смотреть на воду молча, долго,
стеречь пугливых жеребят,
бродить как будто бы без толку
в лугах в компании ребят,
ждать молока в холодной кринке,
есть хлеб и яйца из печи…
Пастух и стадо на картинке –
ни звука… Сколько ни кричи…
* * *
Любовь в коротеньких штанишках,
любовь в отроческих штанах
и в новомоднейших манишках —
без соглядатаев, без свах…
Любовь — забавные косички,
нейлон, капрон и каблучки…
Мир непонятный, непривычный:
томленье, глупые стихи…
Любовь — энергия без края
и сумасшествия полет…
Жизнь неожиданно другая —
кто пережил, тот все поймет.
Два полюса, два континента.
И нет вдруг — да, и да вдруг — нет…
Противоречия момента,
двух неизведанных планет.
Навстречу бег и друг от друга,
и притяженье, и отскок…
Не вырваться никак из круга
пересекаемых дорог…
* * *
Сон — приватная тайная жизнь:
Будто кто-то зовет к ответу
И уносит с собою ввысь
На неведомую планету…
Продолжение жизни — сон:
Забирает дневные страхи
И надежду вселяет он,
Даже если распят на плахе…
Сон всего лишь предупрежденье?
Вновь, как пропасть, — к себе манит…
Вместе с радостью пробужденья
Он сомнение мне сулит.
* * *
Одиноко страшно, страшно одиноко —
маленькое тело, смятая постель…
Человеку плохо, безысходно плохо —
некуда податься, хоть открыта дверь…
И лицо уткнувши в белую подушку,
сам с собой несчастный говорит часами —
не пропустят стены скромной комнатушки
покаянной речи, обращенной к маме…
* * *
Затянула женщина тихую протяжную —
музыки не надо, только тишины…
Люди замолчали, слушая уральскую,
пермскую народную — лица смущены.
Не было неловкости, чарки отодвинули,
то — леченье радостью или чистотой…
Будто на минуточку твое сердце вынули
подышать, очиститься песнею простой…
Глоток зимы
Морозец знатный! В эту пору
как раз ему в природе быть…
Барсук залез поглубже в нору,
заснул медведь, замолкла выпь.
Лес, убеленный сединою,
притих, загадочно молчит…
Усердный дятел над корою
колдует, клювиком стучит.
Морозец знатный! Мерзнут губы,
приятно холодеет лоб…
Бояться ль путникам простуды —
уральцев кашель не берет!
Но, впрочем, мы не о здоровье —
о леса хладной тишине,
об удивительном узорье,
о бликах солнца в синеве.
Морозец знатный! Все — из дома,
скорей торить свою лыжню!
Вперед тропою незнакомой,
еще, еще — навстречу дню!
Чтоб после праздников усталость
оставить там, в лесной глуши.
Глоток зимы — какая малость
и как же много для души!..