Коты в опере

   При встрече с подлинным произведением искусства всегда возникает соблазн его измерить, вычислить, найдя адекватную интерпретационную единицу. Сергей Эйзенштейн считал, что «эстетика проверяема локтем и дюймом», и жалел Сальери: «В его время не было кино — главного средства, чтобы поверять алгеброй гармонию». Во все времена был и остается соблазн эстетической взаимопроверяемости, опрокидывания, накладывания системы координат одного искусства на другое.

  Павел Флоренский, исследуя «степени свободы организации пространства», доказывал, что музыка и поэзия сближаются с наукой и философией, архитектура, скульптура и театр — с техникой, тогда как живопись и графика, являющиеся «художеством по преимуществу», занимают промежуточное место. Это нулевая точка — точка отсчета — одновременно и водораздел, и зона притяжения. Тогда возможна органика эстетической взаимопроверяемости графических работ Людмилы Бруевич и музыкой, и театром, объединившимися в Опере. Некоторые листы: «Ночь», «Доисторическое существо», «Трапеза», «Коты» — провоцируют оперные аллюзии и в своей технико-эстетической общности дают картину Оперы как цельного мира, «отрешенной реальности», превращают и саму художницу в… оперную Примадонну. Если живопись и графика — «художества по преимуществу», нулевая точка, то Примадонна есть высшая точка Оперы, некая метафизическая субстанция, объединяющая Закулисье, Сцену и Зал.

    Ночь у художницы — персонаж из мифа о хамдамовских няньках. По фактуре — несравненная Джесси Норман, но только выбеленная. По предполагаемому голосу — россиниевское контральто с изысканной вязью колоратуры и глубоким бархатом «низов». Эта примадонна — Ночь, вечно длящийся… Полдень, бесконечное легато Дня, в котором — совокупность всех существующих миров. Ее туалет — собрание реально-диковинных птиц, зверей и растений. Ее состояние — высокая отрешенность, принимаемая за предсценическую сосредоточенность.

   Ее движение — из ирреальности Закулисья в реальность Сцены, где она (если воспользоваться комментарием самой Л.Бруевич) «одна на всех» и где все для нее. Именно для нее, во имя ее как аксессуар выводится на сцену «доисторическое существо» на поводке — обязательный персонаж оперного театра эпохи барокко. По обнаженности своего замысловато-нехитрого механизма оно из разряда сценических «чудес»: бумажных птиц, фанерных волн, жестяного грома с небес или «бога из машины». По назначению — не испугать, а удивить, поразить, вызвать зрительское «ах». Кстати, это неопределенное «ах» у профессионалов получило вполне конкретное выражение: за работу «Доисторическое существо» Л.Бруевич удостоена Гран-при на Всеукраинском триеннале «Графика-97». «Отрешенная реальность» Оперы делает Сцену и Зал единым целым, создает «оперную общность» — реальность, помещенную в золоченую табакерку театра. Опера, подчиняя зрителя, определяет модель его поведения, его пластику и туалет.  Вот почему работа «Трапеза» считывается как квинтэссенция »священной праздности оперных гурманов». Сакральный акт пребывания в Опере «длится в жизнь», декорируя обыденную трапезу и превращая ее в момент счастья, в оперный иероглиф.

    Этот момент поглощенности счастьем запечатлен в работе «Коты». Персонажи Л.Бруевич — Коты, монаршие особы в Опере, полностью сосредоточенные на «уловлении» оперного счастья, источаемого Сценой. «Статичные и подвижные одновременно, рыбы, как счастье, могут выскользнуть из лап котов в любое мгновение. Это тревога за мимолетное счастье», — находим в авторском пояснении к работе. Пояснительный текст к «Котам» есть лаконичное и полное выражение технических и эстетических установок художницы, освобождающее теоретика от изысков по поводу определения источников, составных частей и единиц измерения. «Стремление соединить серьезные вещи с легкой иронией, кич превратить в серьезное искусство, соединить простоту с барочностью, вихрем форм, содержательными сюжетами. Но прежде всего сохранить лаконичность». При этом в персонажах достигается тот уровень символической обобщенности, который свойствен героине оперной реальности и который позволяет художнику «колебать мировые струны»:

  «Коты как символ покоя, счастья от простых вещей, нами не замечаемых, когда они есть».

  Именно поэтому работы Людмилы Бруевич способны нравиться всем. Профессионалам — по причине понимания того, «как это сделано», и уважения к результатам виртуозного владения ремеслом. «Конченым интеллектуалам» — возможностью построения изощренных интерпретационных конструкций-лабиринтов, игры со смыслами и эстетическими системами, казалось бы, исключающими друг друга. А наивному зрителю — по совершенно необъяснимым причинам извечной тяги к «просто красоте», преклонения перед всяким трудоемким ремеслом, возникновения того «доисторического» восторга, который заставил воскликнуть советскую колхозницу, увлеченную пением Тоти Даль Монте: «Выводит-то как!»

______________________
© Панасюк Валерий Юрьевич