«Учите арифметику, первоклашки». Рассказ

Конец августа на севере считается уже началом осени. «Сиверко» – ветер с  моря, гонит в дельту реки не только солёную воду но и первые утренние заморозки. День уже клонился к вечеру, но полярное солнце своим   огромным красным диском, как бы зависло над широкой и полноводной Двиной. Казалось, солнце не хотело прощаться с летом, с длинными полярными днями, когда оно не покидало небосвод почти круглые сутки. Когда почти не было ночной темноты, а были белые ночи, и северяне совершали  поздние прогулки по  теплой и светлой набережной. Но больше всего с летом не хотелось прощаться детворе…  

Северная ребятня, быстро привыкшая к лёгким летним рубашонкам и шортам, теперь перед прогулками всячески спорила с мамами и бабушками, упиралась и  уклонялась от натягиваемых на них свитеров, курточек и кепок. И как только выскакивала из подъезда на свободу от всевидящих глаз взрослых, тут же стягивала половину заботливо напяленных одёжек. 

Тот день, накануне того далёкого 1 сентября 1962 года, запомнился мне и многим ребятам с нашего двора. Уже всем нам были куплены заплечные ранцы. В них были уложены деревянные пеналы, в которых лежала деревянная же ручка с железным пером, простой карандаш и два кусочка ластика (стиральной резинки) белого и красного цвета. Белой резинкой легко стиралась карандашная надпись, а вот красной мы почти до дырки в бумаге пытались ликвидировать чернильные каракули. В ранец уложен книжка-букварь, две тетради: одна в косую линейку – для уроков письма, а вторая в клеточку – для уроков арифметики. На дно ранца уложена пластмассовая чернильница-непроливайка. Сейчас такая ёмкость для чернил вероятно пылится где-нибудь в музее, а в то время её имел каждый школьник. В неё мой отец накануне залил из полулитровой бутылки фиолетовые чернила. 

Наверное, вспоминая своё детство, и зная, что ранец  будет использоваться не только для переноски книг, а и как санки для катания с ледяной горки, и как «грозное оружие – таран» в мальчишеских потасовках, он предусмотрительно заткнул отверстие непроливайки бумажной пробкой из газеты.  Были куплены родителями  серого цвета брюки и серая гимнастёрка – школьная форма мальчиков. Ворот гимнастёрки обшивался белым накладным воротничком. Гимнастёрка подпоясывалась черным кожаным ремнем с металлической медной пряжкой. Самым «везучим» из нас, родители сумели купить и серые шинели с серыми фуражками с кокардой. Но.. увы, такая роскошь досталась не всем. Форма и школьные принадлежности готовились всё лето. Мы интуитивно чувствовали, что наша жизнь изменится. Что нас ждёт иная, более строгая жизнь. Эту «серьёзность» и будущее «взросление» всячески подчёркивали и наши родители. Мы все вместе с мамами ходили в школу и, там, в строгом кабинете директора,  наши родители писали заявление о принятии нас на учёбу.

Жили мы все в одном доме на «Павлиновке», недалеко от улицы Поморской. Ходили в один детский сад и невольно стали учениками одной школы. Только распределили нас по разным классам.  И вот в тот день, наши мамы гладили нам брюки и рубашки, готовили обед и готовились утром следующего дня вести нас в школу. А чтобы мы не мешали их хлопотам и чтобы снять невольное  напряжение, нас пораньше отпустили на улицу. И конечно, скинув лишнюю одежонку, мы бросились играть в футбол, добавляя ссадин и синяков на и без того ободранные наши коленки. И мы так увлеклись любимым занятием, что не заметили, как день перетёк в вечер. С огромным недовольством мы услышали, что наши мамы, прямо с балконов, одновременно пытаются  прервать нашу игру. Мы почувствовали, вероятно впервые, что они вывели  нас из того розового благополучного, безоблачного  детства и впервые поручили нам самостоятельное серьёзное  дело. 

Вероятно, у мам и так хватало забот, день клонился к вечеру. Они отправили нас на рынок за букетами цветов. Рынок в ту пору располагался на берегу реки, в пяти минутах ходьбы от нашего дома. Он состоял из длинных, серого цвета деревянных галерей – прилавков, крытых тесовой крышей, и занимал почти целый квартал. Здесь торговали весной, летом и осенью берёзовыми вениками, картошкой и грибами деревенские бабуси из пригородных деревень, свежей выловленной рыбой – жители из приморских деревень,  а  яблоками, грушами, помидорами и солёными огурцами из огромных дубовых бочек торговали черноусые и смуглые дядьки в огромных черных нездешних кепках под названием «аэродром». На рынок мы, ребятня, бегали редко и исключительно за семечками, которые только здесь и продавались. Продавцы заворачивали свой товар в бумажные, из газеты, кулёчки. Мы ходили за семечками только тогда, когда узнавали, что продавщица насыпала полный гранёный стакан в кулёк. А когда продавалась маленькая стопочка семечек, мы не покупали. И поэтому наши покупки были нечасты.   

Как-то само собой получилось, что руководил нашим походом за цветами самый из нас бойкий и толковый в ту пору малыш, который умел считать. Крупноголовый, розовощёкий, конопатый и рыжеволосый – Лёшка. Всем нам было выдано по рублю денег и дано наставление «поторговаться» при покупке букетов. Лёшка по дороге на рынок важно нам растолковывал, что такое «полтинник», а что такое «рупь». И что лучше купить цветы за полтинник, а на оставшиеся деньги купить эскимо. Оно самое дешёвое, это мы знали, и стоило 11 копеек.  В приподнятом настроении и в предвкушении внеочередного, внепланового наслаждения мороженым мы «припустили» на рынок.         

Мы, «асфальтовые дети», выросшие в центре северного, портового города и видевшие на газонах только низкорослые и невзрачные цветочки – львиный зев и ноготки – были поражены. Мы оказались перед прилавком с множеством букетов, наши глаза «разбежались» от яркого моря цветов. Здесь в ведрах стояли огромные шапки георгин розового, фиолетового и бордового цветов. Огромные желтые ромашки нивяника, собранные в большие букеты, оттенялись почти черной точкой сердцевины каждого цветка. Высокие цветы  розовой и черной мальвы соревновались в стройности с гладиолусами всех оттенков. А ещё стояло несколько ведер ромашек и каких-то неведомых нам маленьких цветов. И над всей этой радугой цветов витал тонкий, но очень стойкий и приятный запах ночной фиалки. У мальчишек закружились головы от восторга, красоты и запахов. Почти зажмурившись от удовольствия, каждый старался выбрать букет побольше и покрасивее. И когда каждый выбрал по огромному букету, который пришлось держать в обхват двумя руками, а Лёшка, как самый хозяйственный, выбрал два букета, то из уст продавщицы прозвучала цена – «полтора рубля за букет». 

Мы все протянули свои кулачки, с зажатыми бумажками светло коричневого цвета, с номиналом в один рубль. Грозная продавщица продолжала заявлять, что надо заплатить полтора рубля, и уверенно стала отбирать у самых «полоротых» букеты. Такое положение дел не устраивало никого. Мы с укором посмотрели все на Лёшку, который прижал свои букеты к груди крепче всех и не хотел их возвращать тётке. Вразнобой мы загалдели глядя на него –  «а это сколько – полтора рубля?». Алёшкина важность и уверенность куда-то совсем пропали. Лицо его стало пунцовым, покрылось бисеринками пота, крутой и высокий лоб покрылся морщинами, как у взрослого дядьки, когда продавщица всё-таки вытащила и у него букеты. Причём несколько листочков так и остались в Алёшкиных кулачках. 

Мы сгрудились около Лёшки, стали на него «напирать». Он покраснел ещё больше и сказал, уже без прежнего задора и важности, что надо вернуться домой, где его мама объяснит нам, что такое полтора рубля. Мы уже хотели возвращаться без цветов, когда продавщица, поняв в чём дело, предложила нам, сложить наши деньги вместе, а купленные цветы – разделить. Мы отдали ей все имеющиеся наличные, а взамен получили довольно большую охапку цветов. Делить покупку почему-то взялся Лёшка. Он уверенно отбирал яркие георгины и гладиолусы себе, а всем остальным, в пяти букетиках, достались полевые ромашки и колокольчики. Вероятно, он хотел на остаток всем положить по цветку георгина и гладиолуса, но вслух он об этом не сказал. А нервное напряжение у всех зашкаливало из-за несбывшихся надежд, сорванной покупки, а главное… в явной некомпетентности Лёшки и уж совсем несбыточной и им же обещанной дегустации мороженого! Виноватый был тут же найден! Продавщица, складывала пустые ведра, цветы убирала под прилавок в корзину и уже  собралась уходить, когда услышала вопли – «Это нечестно! Получай, враль!» и увидела, как разлетаются по сторонам только что проданные ею цветы в куче мальчишеских тел. Каждый хотел вырвать цветок покрасивее. А в результате остались только  стебельки, да лепестки… 

Смеясь, она растащила бузотёров в разные стороны, собрала оставшиеся невредимые цветы и стала складывать шесть букетиков. Каждому досталось по паре ромашек, по мятому георгину и ещё по какому-то розовому колокольчику. Видя наши взъерошенные головы, мятые рубашонки, кислые, а у некоторых и зарёванные физиономии, она достала из корзины оставшиеся, непроданные цветы, сложила из них вполне сносные и большие букеты, завернула их в коричневую, с пятнами жира, и твёрдую, как фанера, обёрточную бумагу, и вручила каждому. А напоследок, улыбаясь, сказала: «учите арифметику, первоклашки!»

P.S.

Прошли-пролетели незаметно десятилетия. Трое из нас стали моряками и бороздили моря и океаны по всему миру. Двое стали инженерами-строителями, один хирургом. После окончания школы  мы больше никогда не виделись с Алексеем. Так распорядилась жизнь, что сначала наши семьи  переехали в разные районы города, а затем он уехал учиться в столицу. Товарищи по школе говорили, что он стал физиком-ядерщиком. Однажды мы нашли друг друга по интернету. Созвонились, хотя жили в разных городах, вспомнили наш двор, школу, договорились о встрече… но встреча не состоялась. У обоих одновременно случились командировки… По старой северной традиции, Алексей продолжил профессию отца (тот был моряком). Он устроился на ледокол-атомоход и долгие годы работал инженером на ядерной установке этого судна. Однажды, когда я уже был пенсионером, проходил мимо нашего «старого» двора и увидел выставку плакатов, посвящённую юбилею атомного флота России. Из плакатов я узнал, что Алексей работал на трёх самых больших ледоколах, был первопроходцем в этой сложной профессии. А по дефису между цифрами его жизни понял, что Алексей уже никогда не приедет в наш город.

____________________

© Белобородов Олег Аркадьевич