*  *  *

Нет утешений сердцу и уму,

как в океане не бывает брода…

Так одари причастностью к тому,

что правит искажённую природу.

 

Надменной красотой заворожи,

тоскою о несбывшемся травмируй,

меняющая опции души

владычица придуманного мира.

 

Который продуваем сквозняком,

спасение бездумно отвергая,

где вскормленные общим молоком

обзавелись клыками и  рогами.

 

Извечный, поэтический, ничей,

для счастья предназначенный вначале…

Знать, оттого в свечении очей

очаг неисчерпаемой печали.

 

Всевластная, услышь мои мольбы,

не зря тебе начертано судьбою

быть ведьмою в режиме ворожбы

и ангелом, врачующим от боли.

 

*  *  *

В какой колдовской мастерской

откована цепь вековая…

Выходят богини из пены морской

и медлят, к земле привыкая.

 

Жестокие ждут времена,

земля под ногами трясётся,

земля холодна, солона и черна,

земля красотой не спасётся.

 

Но нет нам других панацей

от зла в искажённой погоде,

но мастерски скована дивная цепь

и девы на берег выходят.

 

За ними века правоты, 

за ними  бездонное море,

пойми наконец, кто они и кто ты…

Не должно с богинями спорить.

 

*  *  *

Мистическою властью обладая, пройдя сквозь заповедный бурелом,

что заклинает ведьма молодая под деревом с изломанным стволом.

И что в твоей душе обозначает  услышавшая тайные мольбы

та, дивная с печальными очами, введённая сценарием судьбы

в твой микромир, где сладко истязает безумною надеждой на полёт,

где океан всесильный подползает к Ея стопам и ластится, и льнёт,

где утверждён божественный порядок, где на престол возводят красоту,

и девы облачаются в наряды, немыслимые в суетном быту,

где время исчисляется веками, где чары полуведьм- полубогинь 

самозабвенно расщепляют камень, притягивая горькую полынь.

 

Не воскресить разбитую посуду  как не вернуть былую благодать,

и твоему усталому рассудку, должно быть, не удастся разгадать,

следя за молодыми облаками в державе, предназначенной на слом,

что означают океан и камень, и дерево с изломанным стволом.

 

*  *  *

Ответь, иностранный агент и  клеврет,

герой либеральных радений,

всерьёз уверявший, что знаешь секрет,

придурок, пророк, неврастеник,

ответь, суждено ли бесславно пропасть

бредущим дорогой особой

в тупик, где взрастила верховная власть

смертельные вирусы злобы?

Где всё, что имеем, и всё, что храним,

открыто небесным ударам…

Господь отвернулся от этой страны,

должно быть, недаром. Недаром…

 

*  *  * 

Мир умирал и я глядел с тоской

на то, как инфернальное окрепло

и воздух был пронизан городской

тлетворной смесью ржавчины и пепла.

 

Пришла пора развесить ордена

за ложь, за глупость, за избыток смрада –

злосчастная великая страна, 

тебе себя оправдывать не надо.

 

Твои глаза горьки от вечных мук,

в твоих сосудах вековые тромбы,

твой крест тяжёл, твой путь ведёт во тьму

и твой народ готов для гекатомбы.

 

*  *  * 

Говорю же – мне было виденье —

я стоял по колено в дерьме

без друзей, без надежды, без денег,

с плотоядной братвой на корме…

 

Было мне совершенно неважно,

кто командовал той саранчой…

Догорал мой кораблик бумажный,

сев на мель за излукой речной,

 

И божественный смысл отвергая,

завлекал мировой крутизной

тать безумный с хвостом и рогами,

поджигающий торф под страной.

 

Но блюститель вселенского вето

на вердикте оттиснул печать…

Кто присматривал эту планету,

тот уже разучился прощать.

 

Всё равно не отыщется места

в жутком смраде открывшихся дыр

персонажу имперского квеста,

сочинившему свой микромир.

 

Его двигает дланью корявой

обернувшийся Босхом Дисней…

Над подержанной ржавой державой

колыхание страшных огней. 

 

*  *  * 

Страна моя, в молитвах пылких

всё на авось и как-нибудь,

на всех распутьях и развилках

ты выбирала страшный путь.

 

И так бездумно доверяла,

бредущая в огонь и дым,

своим бездарным генералам, 

царям свихнувшимся своим.

 

Проснись со старым геморроем

под гром военных колесниц,

надень короны на героев

и полю битвы ужаснись.

 

Где разным молятся победам

и Пересвет, и Челубей…

Гордясь милитаристским бредом,

огарок разума пропей.

 

Последний провалив экзамен,

с победной лентой на груди

хоть раз открытыми глазами 

в чумную пропасть погляди.

 

*  *  * 

Бьют салюты прямой наводки,

с виртуальным своим полком

и с бутылью палёной водки

грузно выползи на балкон, 

предварительно отобедав,

злобным ворогам пригрози,

выпей благостно за победу,

скорбь по деду изобрази.

Я не спорю – ты парень бравый,

ты фанерный громил рейхстаг

и отметить имеешь право

праздник пляскою на костях.

Это мода теперь такая –

благодарной бродить толпой,

забывая слова, икая,

пусть фальшиво, но громко – пой,

подпевай мародёрской власти,

славословя и матерясь,

уверяясь, что ты причастен

к тем, прошедшим сквозь кровь и грязь.

 

У Создателя спрос короткий:

покажи, что ты сделал сам…

Бьют салюты прямой наводкой

в бессловесные небеса.

 

*  *  * 

Тряси бородой, Карабас Барабас,

грози своим куклам бичом,

пришла им  ответка за Крым и Донбасс,

а ты, как всегда, ни при чём.

 

Куда призывают брести бирючи

из бывших твоих егерей,

храня в закромах золотые ключи

от напрочь забитых дверей.

 

Тех кукол когда-то в пустой мастерской

безумный строгал чародей,

вовсю имитируя облик людской,

в душе ненавидя людей.

 

Какие антенны впаял экстремал,

какие пружины вкрутил…

На каждом болоте есть свой Дуремар,

да вымерло племя Тортилл.

 

А в кукол не встроено чувство вины,

не вложены совесть, и стыд…

За храм, уготованный богу войны,

ответить ещё предстоит.

 

*  *  *

Человек – это щупальце Бога,

наделённое волей дурной,

оттого разрастается погань

над когда-то великой страной.

 

Выживая в бараках, каморках,

восславляя имперский размах,

прём, скользя на банановых корках,

по горящему миру впотьмах.

 

Перед тем, как накроет лавина,

на пророков найдёт окорот

пластилиновый, злобный, глубинный,

присягающий зверю народ.

 

И куда ты с остывшим глаголом,

безъязыкий, нелепый, куда?

Над землёй разорённой и голой

на лету замерзает вода.

 

*  *  *

                                                            Михаилу Коломенскому

Ветры дуют, плывут облака и не важно, что жизнь не подарок…

Мы с тобой не пропали пока на незримых небесных радарах.

 

Что за тени ползут в синеве,  чьи каменья калечат ключицы…

Будем длиться с расчётом на век, нам с тобой ни к чему мелочиться.

 

С кем простимся, останемся с кем в грязном мире, на подлости щедрым,

где вода исчезает в песке, а песок расточается ветром.

 

Так давай воспротивимся, брат, загружая в сердечный винчестер

алгоритмы любви и добра, и почти не утраченной чести.

 

Отвлекись от окисленных клемм, отключённых исчерпанным летом,

вопреки наползающей мгле обрастай символическим светом.

 

*  *  * 

День поэзии. Кладезь неврозов.

Что тебе в моём имени, тварь?

 

Извергающий горькую прозу,

осуждая державный словарь,

кто ты есть, обожжённый иначе,

чем диктует закон естества?

Не для этого ль был предназначен 

составляя из боли слова!

 

Кто ты есть?  Попрекавший эпоху,

что ввела в чародейный туман,

где цветы серебристого лоха

источали блаженный дурман.

Кто ты есть? Среди истин избитых

навсегда затерялась твоя,

осознавший ничтожность попыток

корректировать текст бытия.

 

Проходимец, утративший веру

и благую отринувший весть,

сотворивший из праха химеры

прокажённый, хромой – кто ты есть?

Возжелавший в хрустальную пристань

парковаться в последнем бреду…

 

День поэзии. Лох серебристый

в Гефсиманском заросшем саду.

___________________________

© Рыльцов Валерий Александрович