* * *
А мы пушисты и невинны, мы все герои-храбрецы,
когда, бахвалясь, прём на мины, что тупо ставили отцы.
Что перемелет дни и даты войны зазубренный металл,
так расскажи, Боян поддатый, кому ты славу рокотал?
Про то, как человечек хрупкий был вовлечён в победный марш
и что конструктор мясорубки переработан в тот же фарш.
Каким коварным свинороем ложь прорастёт из грязи той,
вслед поколению героев, кроплёных мёртвою водой.
Восставших среди грабель ржавых, среди дымящихся руин.
Какая ломка ждёт державу, подсевшую на героин.
И чем утешится калека, не в силах соскочить с иглы,
на догоревшей кромке века, переходящей в царство мглы.
* * *
Полз автобус движеньем челночным,
отдувался, как загнанный конь
и пульсировал в небе полночном
фосфорический бледный огонь.
Тёмный демон за рамой небесной
кистепёрые крылья простёр,
разводя над бездонною бездной
угрожающий миру костёр.
Скрежетал под покрышками щебень,
бортовой содрогался металл,
чёрный призрак в грохочущем небе
исполинские искры метал.
То ли дух не дождался каждений,
то ли зол был на тварей слепых,
но какие-то жуткие тени
понеслись над скелетами пихт.
И пока ты отваживал гарпий,
заклинания света шепча,
чёрный крест на пылающей карте
обретал очертанья меча.
* * *
Погребённая правда зерна
не всегда совпадает с погодой,
как ни парься – и ты, и страна
доживаете крайние годы.
Напоследок хотя бы скажи,
отведённые годы итожа –
мир окрестный построен на лжи,
только это неправильно всё же.
Впрочем, лучше, конечно, молчи,
находи утешенье в иконах,
вместо звёзд созерцая в ночи
золотое дерьмо на погонах.
Хороша ли держава, дурна –
не тебе оглашать перспективы,
ты уйдёшь в свой аид, а она
всё равно доползёт до обрыва
* * *
А ты подрывал свой последний заряд
из чёрного злого металла,
так дивно горела над морем заря,
да только рассветом не стала.
И всё, что с восторгом тогда прокричал,
утеряно в соре и вздоре,
пора бы причалить, да где он – причал
в угрюмом и жутком просторе
Душе обожжённой, должно быть, видней,
зачем она бури искала…
Так выпьем за чёрные скалы на дне,
за чёрные острые скалы.
* * *
Не попасть из варяг во греки на руинах, где жизнь борьба,
если ты серафима встретил – это случай, а не судьба.
Рифмоплёт, скоморох, юродивый, обучившийся выть в строю,
где шалава под маской Родины вымогает любовь твою.
Отыметь её по инерции, как придворный учил поэт,
ты и рад бы, да нет сестерциев и потенции тоже нет.
За геройским её фасадом что по младости ты искал?
Остаётся в сухом осадке злость, бессилие и тоска.
Воздают в коммунальном доме, неуживчивый сын полка,
лишь экземою на ладонях, да лепниною с потолка.
То ли в панике звать соседей, то ли прятаться под кровать,
если крыша куда-то едет, стенам – точно – несдобровать
и зачем бы варягу в Грецию, когда здесь он вблизи узрит
стратегическую селекцию агрессивности аскарид.
Уворачивайся от времени, подпирай, чем придётся, дом…
Жизнь твоя лоскуток шагреневый, сберегаемый на потом.
* * *
День поэзии. Как ни пытайся
прорицать, ты уже обречён,
если мир выбирает девайсы,
твоё слово совсем ни при чём.
Ты не знал, начиная регату,
что эскадру дырявых корыт
заведёт бортовой навигатор
в регион боевых аскарид.
Негодуй, восторгайся, завидуй –
весь набор ты уже потерял,
над ушедшей в дерьмо Атлантидой
барражируют яхты ворья.
Ты смешон, продолжая перечить
в этих водах, где каждый – герой,
твой синдром недержания речи –
монолог перед чёрной дырой.
День поэзии… Сила привычки
бормотать, что ты горд и упрям,
веселить психиатров, отмычки
подбирая к разбитым дверям.
* * *
Пахнет гнилью и мокрой псиной,
пробираемся – ты и я
хлипким мостиком над трясиной
государственного вранья.
Тянет холодом. Дело к ночи
и свирепствуют сквозняки,
где брели мы поодиночке –
зажигавшие огоньки.
Мы безвольные аманаты,
нам вовек не сойтись в полки,
когда грязь прогрызёт канаты,
когда псы обновят клыки.
Бог не смилуется над нами
и герой не спасёт, когда
вслед за подлыми временами
грянут смутные, как всегда.
Напоследок утешься малым,
обольстись, что твоя строка
сохранится, чтоб стать запалом
аварийного маяка.
___________________________
© Рыльцов Валерий Александрович