Электронные версии работ Макса Ильина.
Максим Владимирович Ильинов, художник.
Первое место в номинации «Смелость в живописи» на областной выставке (2004 год).
Один из основателей Ростовского Арбата.
Лидер творческого союза «Арт-слобода»

Акт 1Дверь на эту персональную выставку «В.себе.» в ростовской Публичной библиотеке была открыта, но войти было нельзя, – проем плотно затягивало полиэтиленовое полотно. Публика чирикала и жужжала, ожидая развития событий. Наконец, в назначенный час по ту сторону полиэтилена возникла фигура Макса Ильина в пламенном ореоле волос. Двадцати двух лет от роду этот художник-колорист, поэт и музыкант уже вкусил славы устроителя местных перфомансов. Он вознес руку с холодным оружием над полупрозрачным полотном и прорезал в нем свой силуэт. Поток людей, большей частью состоявший из модной молодежи и профессионалов с телекамерами, немедленно устремился в новое пространство, увешанное картинами Макса. Чуть позже мы с молодым художником встретились и поговорили, как два незнакомца с хрустальными черепами, по поводу его выставленной на всеобщее обозрение экспрессии и еще на некоторые темы «не.в.себе».

Бог мой

Мало толку пускаться в рассуждения, что хотел художник выразить в той или иной живописной работе, еще более нелепо пытаться спросить его, как он совершал свой художественный акт, потому что в ответ услышишь нечто вроде: созерцай картины и увидишь, почувствуешь, о чем они шепчут или кричат. Природа арт-объектов, как известно, субъективна. Посудачить в кулуарах о стилистике, композиции и прочих особенностях анатомии картины, конечно, можно, но при этом все равно переходишь на личность художника, вспоминая ненароком известный анекдот про Пикассо. Как-то раз его спросили: «Скажи, Пабло, что в твоих полотнах важнее: как или что?» Пикассо немедля парировал: «Кто!..»

Вот вокруг этого самого революционного «Кто» мы с Максом Ильиным и блуждали. Ритм перфоманса, если понимать его буквально, как безудержную импровизацию, Макса не покидал. Он успел дважды поведать мне свою автобиографию в трех словах. В первом случае она звучала так: родился я в Запорожье; веселое детство провел у бабушек, дедушек; в школе хватал все на лету, но получал намеренно двойки и колы, чтобы скучно не было; потом была неудачная попытка поступить в институт пищепрома, которая закончилась счастливым принятием меня на отделение дизайна в Ростовское художественное училище имени Грекова; сейчас учусь на первом курсе худграфа РГПУ и четвертый год работаю в рекламе. А в финале интервью свое биографическое резюме Макс сформулировал более эпатажно: в Ростове у меня есть мастерская, но нет квартиры, живу у друга, сплю с ним в одной постели; в 2003 году мы с ним организовали группу «Диоген»; также пишу стихи, которые громогласно читаю на поэтических вечерах в РГПУ и в прочих хороших компаниях… В диапазоне между двумя этими состояниями Макса и раздались мои наивные вопросы.Бутыли и яблоко

— Каковы ощущения после первой выставки?

— Это некий разнобой реплик, но фактически выставка «В.себе.» — вторая. Первая («Говорить») случилась в 2002 году в Красном Аксае в Областном доме народного творчества. Мы ее делали совместно с Алексеем Варлашиным. Он выставлял графику, а я восемнадцать натюрмортов – в порядке эксперимента. Резонанс получился неожиданный, что заставило меня более усердно позаниматься живописью.

— То есть, выставки для тебя – отличный стимул творчества?

— Стимулирует сама жизнь.

— Тогда что ты понимаешь под «жизнью», зрительское восхищение, быть может?

— Все вкупе. Жизнь – составляющая, наполненная глубоким смыслом. Или лучше сказать: творчество для меня и есть жизнь. Если как-то творчески я себя не выражаю, то впадаю в дикие кризисы, суицидальные по остроте ощущений.

Глубоко.Автопортрет

— Чаще всего художники организуют персональные выставки, когда чувствуют завершение некого этапа, тематического или стилистического. Что тебя сподвигло организовать выставку в двадцать «с хвостиком» лет? Или это счастливый случай?

— Скорее, желание высказаться, прокричать. В груди, понимаете, все время бурлит вулкан, если периодически извержение не устраивать, то меня разорвет на части. Выставка – только часть непрекращающихся выступлений. Мы с друзьями неустанно устраиваем вечера поэзии, концерты, театральные постановки, нечто, где энергия выплескивается. Бредовая идея выставки «Говорить» возникла у нас с Варлашиным за бутылкой пива. А потом все сошлось и завертелось: директор ОДНТ Красного Аксая А. Ларионов – наш знакомый, выставкой загорелся, потом привел знакомиться с нашим творчеством министра культуры Ростовской области и т.д.

— Выставка «В.себе» началась с перфоманса и в том же режиме продолжилась: кто-то бродил с плакатом «Угощайтесь», подразумевалось белым вином с подноса; ты в окружении телекамер набрасывал портрет кого-то из посетителей; тебя же расстегивала и декорировала стайка юных особ в униформе и пр. И я, наблюдая за этими демонстрациями оригинальности, подумала, что перфоманс, как вид импровизации, возникший век назад в искусстве авангарда, тебе очень импонирует…

Грации— Перфоманс я ощущаю как название, на котором делались деньги. Все эти виды «искусства на улице» по сути существовали всегда. Просто в современности подогнали под это явление коммерческую составляющую, обозвали определенным образом и все.

— Я понимаю перфоманс как превращение чего-то обыденного в арт-объект. Например, пришла бы я на твою выставку с утюгом и произвела бы с ним ряд манипуляций. Тогда бы мой утюг привлек внимание публики, пришедшей обозреть твои картины. Ничего замечательного в утюге, конечно, нет, но забавно его концептуальное участие в выставке. Идиотское вторжение утюга на художественную территорию и есть перфоманс, который призван озадачить зрителей. Мне показалось, что и твои разножанровые картины и шумиха вокруг них преследовали ту же цель.

— По оформлению, я согласен, открытие являлось перфомансом. Потому что я пытался познакомить зрителей, в первую очередь фантастическую городскую молодежь, с собой как с личностью. В итоге появился перфоманс – образ меня и моего мира рядового фантазера, талантливого, быть может. Я не претендую на то, что моя выставка – это событие в мире искусства. Нет, это просто роман в картинках. Почему она была критично воспринята некоторыми взрослыми художниками и с воодушевлением обычными людьми, которые говорили, что я им подарил возможность увидеть невидимое вокруг себя?

Демьян

— Художники, как правило, очень ревнивы…

— Ой, не то слово, как ревнивы, и главное чувствительны к силе, энергетике.

— А ты ревнив?

— Я…с революционным характером. Мне не важно, сколько человек зарабатывает и какой у него статус, если я вижу, что слабая работа культивируется как гениальная, — я своего мнения не скрою.

— А уровень ростовских художников как бы ты оценил?

— Я уважаю художников, отталкивающихся от натуры, таких, как Лусегенов, Карначев (еще ряд имен), их творчество – это трудная живопись, высшая математика, работы композиционно выверены. Но меня не привлекает их каноничность, они — слишком правильные. В этом их беда. А я стремлюсь любым способом зацепить зрителя, поэтому игнорирую правила, завершая картину на той стадии, когда образ максимально живой.

— Знаешь, мне твои смелые образы понравились, но осталось впечатление, что ты сгораешь прежде, чем картина достигла пределов художественного выражения. Метафорически говоря, волну, которая могла взметнуться девятым валом, ты внезапно осадил на четвертом-пятом-восьмом витке роста… Страна слез

— Порог рисования картины у меня два часа, в идеале – я пишу картину за тридцать-сорок минут. Я замечал, что дольше я не в силах на работу даже смотреть.

— А чем ты объясняешь эту удивительную моментальность?

— Я живу с постоянным круговращением образов в голове, и когда вспыхивает новый, мне требуется его срочно удержать. Поэтому параллельно работе над картиной я могу стишок сочинить, музыку написать. Я как рыба на суше – не могу надышаться. Мне надо все, что вспыхивает успеть запечатлеть: я пишу быстро, отбрасываю в сторону, сразу принимаюсь за новое полотно, в мастерской столько работ валяется, разные, неоднозначные. Мне не хочется пока писать вылизанные работы, пока у меня есть энергия.

— Ты боишься упустить случайное видение?

— Именно! Мне безумно жаль его упустить. Вы видели картину «Шахматистка». Многие искусствоведы высоко оценили ее необычную композицию. А как я ее ухватил? – Сидели мы с подружкой, играли в шахматы, я встал и вдруг увидел ее такой сверху. Все! Игру мы отложили на пятнадцать минут, пока картина не была готова.

Тайная вечеря

— Когда ты пишешь портреты, как сеансы позирования проходят?

— Я не пытаюсь человека изобразить, сходство – второстепенно, главное передать настроение.

— Талант живописца в чем заключается?

— Художник из любого (любого!) материала может сделать произведение искусства. Он видит предметы не в статике, а в динамике.

— А к какой школе живописи ты ближе всего по манере?

— Сейчас к французской, непосредственно – к Пикассо, Модильяни, Матиссу, Шагалу. В прошлом восхищался Гогеном, Ван Гогом, Микеланджело, Рафаэлем, в моих работах тонкое влияние этих художников можно проследить. Но приписывать меня к определенной школе не надо. Ведь наступит завтра, и я не знаю, кого буду изучать и понимать.

Той, что придет за мной— Из этих пониманий гениев прошлого твой стиль складывается?

— Скорее, проступает, но мне еще учиться, учиться и учиться у них, но только не у современников. Среди них достойных величин не вижу.

— А ты искал сегодняшних гениев?

— Езжу по выставкам, наблюдаю, но в работах современников не вижу жизни, возбуждения, экспрессии. Но, пожалуй, в ком я искренне ощущаю нарождение силы XXI века – так это в своих друзьях, сверстниках.

— В чем сила поколения двадцатилетних художников?

— Я уверен, что искусство будущего разовьется в двух ипостасях: художники-рационалисты пойдут путем математических абстракций, каких-то орнаментов из новых материалов, другие — сосредоточатся на сугубо индивидуальном восприятии частиц души. И это коснется не только живописи, но других видов искусства, в том числе кинематографа. А зрителя, чтобы излечить его от равнодушия и скуки, художники все больше будут искушать синтезом шоу и искусства. Потому, собственно, перфоманс и становится в наши дни столь популярным действом. Поэзия будет смешиваться с клубной музыкой, а выставки проводиться в местах совершенно неординарных – кинотеатрах, кафе, клубах.

Яишница

— Диски «Диогена», вашей с Варлашиным группы на двоих, расходятся среди артистической тусовки Ростова, студентов Строгановки, Суриковского института в Москве. Сбегаешь ты в музыку от живописи зачем?

— Музыка – это отдушина, когда бывает грустно. Много мыслей приходит, и они выливаются в игре на множестве инструментов (барабаны, клавишные, гармошки, трубы и пр.), которые мы с Варлашиным освоили. Играем и поем свой «винорок», который тут же в крохотной комнатке сводим на компьютере и записываем на диски.

— Какая же часть тебя отведена под поэзию, если, помимо живописи, лидерства в группе «Арт-Слобода», «винорока» в «Диогене», ты еще существуешь как председатель клуба «Молодежные кадры», патронируемого мэром Ростова?

— С самого детства, в школе я хотел и был лидером, и меня на все хватало. А с поэзией у меня более глубокие отношения. Стихи я начал записывать лет с десяти, и в них еще больший хаос царит, нежели на картинах. Без моей трактовки стихи понять невозможно.

— Для кого же ты их сочиняешь?

— Для себя, но практика выступлений на поэтических сборищах показала, что людям нравится это собрание слов и эмоций. Человек входит в мое стихотворение и ему становится интересно, куда заведут его слова и рифмы, чем все закончится. Чем-то мои стихи напоминают лирику Бродского.

— Творишь стихи по наитию?

— Да-а, знаниями о стихосложении не скован. Весной буду издавать свой первый поэтический сборник «Неудобно».

— В смысле «неприлично»?

— Нет, сама книжка сконструирована очень затейливо, стихи в ней непонятные, читать неудобно: бери и выбрасывай.

— Хочешь комфорт восприятия у читателя разрушить?

— Да, пускай рушится… Когда все гладко, человек тупеет, а когда есть заковырка: он либо испытает гнев, либо попытается понять, но в любом случае он будет задет сильными эмоциями.

— А что тебе не нравится в ближайшем миропорядке?

— Застой, дикий застой в искусстве.

— Но ты нашел единомышленников, чтобы не толочь воду в ступе, а новое слово сказать?

— У меня есть круг единомышленников (А. Варлашин, А. Свирский, Т. Шевченко и др.), они – колоритные, страстные, полны талантов, амбиций. Мы утверждаем свои стили и на друг друга не похожи. В 2006 годов мы планируем безбашенную выставку, веселую, позитивную в духе южного города, но все пока под покровом тайны.

— А тебя не пугает, что когда человек себя выплескивает в разные стороны, он может не успеть достигнуть вершины ни в чем?

— Нет у меня страха, больше того, я могу себя реализовать в тысячи богемных профессий, где можно добиться славы и власти.

— Откуда ты знаешь о власти, если ее не вкусил? Из философии Шопенгауэра, которого читал?

— А-а, дикое тайное чувство. Предрешенность внутри меня живет, фатальная уверенность, что я ее достигну, – мой юношеский максимализм, но который подтверждается фактами на протяжении всей моей жизни.

— Значит, как выразился один седобородый искусствовед на твоей выставке: это главное, а девушки потом?

— Девушки в цвету, общение с ними – лучший двигатель в искусстве.

У меня вся жизнь в девушках, их много, а любовь одна, любимая одна.

— В тебе много будущего времени, какими фантазиями оно уже наполнено?

— Мечтаю о постройке большого колористического храма с нестандартной архитектурой, подобного произведениям Гауди, Ле Корбузье. Хочется Ростов оживить парком с оранжевым рестораном, преобразовать этот город, чтобы сюда слетались туристы, Бог знает откуда. Но я разрываюсь от идей, реальных и не очень. Хочу и могу снять сумасшедшее кино о любви, сценарий готов. Сюжет следующий: он – красивый, слабоумный, добрый мальчик из провинции (я с ним знаком), пастушок, у него кровать стоит среди поля, сидит он на заборе и в лужах ловит рыбу, все коровы его любят, она – наоборот, клубная девочка из столицы…

— Такая Собчак?..

— Да, Собчак. И она приезжает в деревню к бабушке, повеселиться, порыбачить, попариться в русской баньке с московскими друзьями, а тут этот трогательный мальчик, и она в него влюбляется — ни за что, просто так, а он в нее. И конец фильма невозможно будет предсказать, но он на многое в любви и сострадании, в этих странных чувствах, откроет глаза.

— Давай озвучим для большой аудитории пару строк, тобой любимых.

— Из моей последней песни:

А завтра мы будем лежать
Под снегом, под снегом, под снегом…

— Холодно…

— Смысл в том, что если не успеешь высказаться вовремя, больше шанса эта жизнь тебе не даст. Говори сейчас, — завтра не получится.