Фотоальбом
Солнце, грязь и дерева нагие…
Синий март лежалый снег казнил,
Смятые зимой сердца людские
Яркими сосульками блеснил.
Сквозь порывы ветра, гомон каржий,
Локотком прижав фотоальбом,
Продвигался дяденька отважный –
Шаг назад и два вперед бегом.
Опьяненный – вовсе не весною –
Кто он был? Откуда путь держал?
И куда с тоскою вековою
Шаг стремил? – я этого не знал
И не знаю. Путник поскользнулся,
Вскинул руки. Старенький альбом,
В луже оказавшись, распахнулся,
Вплавь пустились те, кто были в нем:
С соской грудничок и пионеры,
Бодро отдающие салют,
Старый снимок – в поле землемеры,
А на этом – у костра поют,
Черно-белых и цветных с десяток
Женщин, с бородой седою дед,
Мальчик с воблой среди дачных грядок,
Надвое разорванный валет…
Всё обдумав, соразмерив силы,
Путник, пошатнувшись, пнул альбом…
Лица ветром по воде носило,
А под утро затянуло льдом.
В коробкЕ
Мальчишки прежде любили играть со спичками.
Самая простая забава заключается в следующем:
зажженная спичка вставлялась в щелку коробка
со стороны, где теснились новенькие, пахнущие
серой спичечные головки, и ….
На ладонях затылок, а ноги в воде…
Душной ночью от всех и всего отсеченный,
Ощущая спиною шершавость досок,
Он лежит, будто, зренья и слуха лишенный.
Тих камыш, нет ни всплесков, ни стона цикад,
Мелкокрылая тварь имитирует ветер,
Облетая лицо… Даже если здесь ад,
Все равно – это лучшее место на свете.
Спит мобильник на ласковом илистом дне.
Боже правый, какое великое счастье
Быть на солнцем прогретых и тихих мостках
Недоступным общенью и прочим напастям.
Нарастающий гул?.. Это бред… Черт возьми,
Не ходили сюда отродясь электрички.
Капля пота с виска тихо в ухо ползет…
В черноте среди неба след чиркнувшей спички.
Фонтан
Воскресенье последнее летнее,
Уж давно заготовлен таран
Для тепла и бормочущей зелени.
Детвора понабилась в фонтан.
Дела нет ребятишкам до осени –
Шум воды, оглушительный визг –
А задумчивый дед на скамеечке
Вне контекста веселья и брызг.
Резкий ветра порыв безошибочно
Среди струй жизнестойких нашел
Нетугую косичку и в сторону
Отогнувши, умело расплел.
Идти домой не хочется
Ветер борется с парой настойчивых чаек.
Серый день. Для чего на пустынном причале
машет всем проплывающим баржам вослед
человек?.. Дан в названии ясный ответ.
Карфаген
Холм. Березы, на месте церквушки –
Хлам да пара обугленных стен.
Вероятно, по этой причине
Называли бугор Карфаген.
Там – не знающий жизни мальчишка –
Я Рубцова подруге читал.
Но внезапно запутавшись в рифмах,
С нею в сорные травы упал.
Приключившийся счастья припадок
Хоть стремителен был, но глубок;
Тексты книжки, на лавке лежащей,
Неспеша изучал ветерок…
Сколько лет, а всё, кажется, помню
Теплый бархат коленок и плеч.
Больше мы в то июльское утро
Не вели о поэзии речь.
Молчаливо на тучи смотрели.
«Сколько ж было здесь счастья и драм», –
Думал я. Сорняки в это время
В рост пошли и упрятали храм:
Листья ширились и умножались,
Плющ гигантский по травам полез.
Миг один… и сомкнулся над нами
Безголосый и сумрачный лес…
Чайка
Отдыхать на волне не пристало тебе –
Счастье виделось только в движеньи.
Крылья легкие резво несли в синеву
И бросали в ее отраженье.
Птахам вольным не нужно о завтрашнем дне
Размышлять. Птицам чужды боренья
С притяженьем, уныньем, страстями, молвой,
Чужды горести, зависть, сомненья.
Может быть, ты, ловя мной подброшенный хлеб,
Снисходила, а может, жалела
Дурака… Я не знаю. Потом наступил
День, в который ты не прилетела.
Полземли обошел, чтоб найти, и нашел
На каком-то заброшенном пляже:
Подкрепиться спустившись на мусорный бак,
Грязь и небо ты сшила в пейзаже.
Знать, свобода – мираж, коль везде и во всем
Диалектики смрад неминучий…
Как печально, что в птице небес чистота
Уживается с мусорной кучей.
Летняя ночь в Астрахани
Душно, вакуум, небо без звезд
(здесь не надобны слух и глаза),
в ступор впал даже чуткий камыш:
ждет сигнала к атаке гроза.
… а человек – где лучше
Тучи за шиворот лезут свинцовые,
Где-то внизу шевелится вода,
Старый толкач ее черно-лиловое
Платье утюжит. Упорный балда.
В редких ветвях оголенного дерева
Накрепко впаяны гнезд колтуны.
Лес, что темнеет у дальнего берега,
Вызвать старается чувство вины.
Все мироздание серою краскою
Густо записано. Холст не отмыть
Даже дождю с многодневной закваскою.
Лишь сигареты он мастер гасить.
В воду швырнувши окурок погашенный,
Медлит мужик на крутом берегу.
Муторно с темной реки неотглаженной
В гладкий уют возвращаться ему.
Плавание
От старого причала без усилий
Неведомо кто лодку оттолкнул.
Полз по воде туман, но постепенно –
Когда желанный ветерок подул –
Исчезла хмарь. Вначале в чистых водах
Шло судно по течению. Но вдруг…
Плывущий осознал, что незаметно
Исток стал устьем, севером стал юг,
Что на пути воронки да болота,
Да отмели, что двигаться трудней.
И чем трудней, тем встречное теченье
Упорней, бесшабашней и наглей.
Позднее был на лодке установлен
Для скорости новехонький мотор.
На камнях он потерян, и движенье
Шестом осуществляется с тех пор.
И все же плыть по-прежнему охота,
Ведь солнце то же, так же ветер шал.
И что с того, что рано или поздно
Уткнется лодка в старенький причал.
***
Земную жизнь пройдя до остановки…
Солнце покончило с ливнем.
Бурный поток у бордюра
К центру дороги скромней.
Как с тротуара шагнувши –
В слякоти не замаравшись –
В яркий проникнуть трамвай…
***
Погода внутри
Р. Фрост
Ярко-серый внезапный дождик
Зашумел во мне для того лишь,
Чтоб на свет появилась строчка
«Ярко-серый внезапный дождик…»
Одиссей
Бесконечные лязги, звонки и гудки,
Разноцветные краны, вагоны,
Снегопады, жарища, туманы, дожди,
Ребятишки, любимые, жены.
Здесь участьем убьют, а наветом спасут,
Здесь сравняют с землей, если прав ты,
Полифемы и Кирки кругом стерегут.
Здесь, по сути, мы все – аргонавты.
По утрам, когда всё в еще спящем порту
Не эффектно (и не эффективно),
Я подолгу лежу на морском берегу
И на воду гляжу неотрывно.
Как смешон, кто удумал на зиппер закрыть
Горизонт. В нашем счастье и мраке
Мне не сможет никто никогда запретить
Размышлять и мечтать об Итаке.
___________________________
© Косулин Владимир Александрович