Поэтический диалог в виртуальном пространстве Времени
Приведенные ниже одиннадцать стихотворений и предваряющий их текст являются фрагментом готовящейся к изданию книги под названием «Диалог. Памяти Марины Цветаевой». Книга же эта имеет исходными источниками сборник авторских стихотворений 1992 года и прозаически-поэтический текст, посвященный Цветаевой, записанный на компакт-диске в 2000 году. Новая книга готовится как самостоятельное издание с использованием указанных источников, дополненное новыми поэтическими и прозаическими текстами. Из 30 стихотворений автора во фрагменте представлена третья часть их. Большинство стихотворений книги (и приведенного ниже фрагмента) отталкивается от строк Цветаевой, поставленных в эпиграф. Вместе они представляют воображенный диалог.
Я с трепетом включаю свои стихи в диалог с Цветаевой. Но как вступить в желанную нереальную беседу?! Поэтическая речь более близка этому действу. Я решилась. Во мне пульсирует мое время, я говорю и пишу, как его создание, но я винюсь перед витающим духом Цветаевой за своеволие в своих домыслах, фантазиях. А она, я думаю, простила бы мне всё это за безграничное уважение к её необыкновенной, самобытной, оригинальной личности. В ней, желавшей быть «всем» – всем на Земле понятной – а не просто русским поэтом, запеклась кровавым сгустком ничем не вытравленная любовь к России, грешной и святой, непонятной, вечно рискующей и неутешной, печальной и жестокой, которая её породила и которая её погубила. Итак…
МАРИНА ЦВЕТАЕВА В 1920 году
…в советской-якобинской
Маратовской Москве!
М.Цветаева. «Друзья мои! Родное триединство!»…
Всё в сторону, в сторону строгой рукой!
И только кофейник — поближе.
И на пол бумаги стекают рекой.
Каминного жидкого пламени рыжий
свет над бескровной щекой.
Пространство стола – поле жизни и битв
средь груды ненужных предметов.
Суровый, бесхлебный, безрадостный быт…
Ночное пространство стола – для поэта,
как просек в чащобе. Марина не спит.
Вот кофе хлебнула. Остыла «бурда».
Вот Аля горит от ангины.
Печаль и тревога. Ей мёда б! Звезда
свой свет проливает старинный,
чтоб отступилась беда.
И в сторону лишнее строгой рукой…
Утреет. В дыму папиросном
ей видятся дальние версты. Родной,
любимый, где ты?! Как
под заревом грозным
мы потерялись с тобой?!
МАРИНА ЦВЕТАЕВА В ЭМИГРАЦИИ
…Печатайся я в России, меня бы
все поняли… И меня бы эта любовь – несла…
М.Цветаева. Из письма к Б.Пастернаку в 1927 г.
Любовь поэту – пища и оплот.
Нет отзвука стихам – он умирает.
А стих, исторгнутый над пропастью, живет.
Как странник, мечется от края и до края.
Всё – пустяки. И лишь любовь нужна!
Любовь любимых, И земли, и неба.
Любовь, любовь, и только лишь она.
Не теплый шарф!
Не мера хлеба!
Но не было ни шарфов, ни хлебов.
Чужие, хоть и русские всё лица.
На части перерублена любовь,
и между ними – пропастью – граница.
Смиряя боль, одолевая плач,
она собой соединяла части эти.
Она была и жертва, и палач
любви. И – лекарь для любви
при чуждом свете.
Стихи – как жизнь. Слагать их все больней.
И для кого же – из последней силы?!
Как клинья верных журавлей
они стремились в вешнюю Россию…
Да, лишь любовь, и только лишь она!
Не теплый шарф!
Не мера хлеба!
Жива ль в Тарусе детства бузина?
Поверь слезам, Москва!
Прости, родное небо!
МОНОЛОГ В ЭМИГРАЦИИ
…Я…навсегда выбрала…черное,
а не белое: черную думу, черную долю, черную жизнь.
М.Цветаева. Мой Пушкин
Два цвета в жизни мне дано – лишь два
на выбор : черный цвет и белый.
России белый снег мне видится едва.
Черным черна дорога без предела.
Два цвета в жизни мне дано – лишь два.
Но черный сам меня – до смерти – выбрал.
И черным снегом сыплются слова.
И давит черная судьба их, точно глыба.
Два цвета в жизни мне дано – лишь два.
Я выбираю черный из глубин колодца.
За черной гранью где-то там Москва
белеет. И, зима ль, весна –
мой черный Пушкин ждет меня,
не шелохнется…
В Сочи живет женщина, интересный человек, увлекающий своими воспоминаниями собеседник. Женщина, которой довелось в юности, в Москве, в1940-1941 годах жить в одной квартире с Мариной Ивановной Цветаевой (на Покровском бульваре). Её родители, уехав на Север перед войной, сдали в наём две комнаты своей трехкомнатной квартиры; в одной из комнат оставалась Ида (Ида Брониславовна Шукст-Игнатова). Скованность несчастьями, угнетенность, доверчивость, порывистость, минутные вспышки небольших радостей, страх ареста, (как мужа и дочери, исчезнувших безвестно, ужас от грянувшей войны – всё это сплетено было в Цветаевой тех лет и открывалось девочке Иде.
Осторожные и яркие, очень бережные и точные её характеристики Цветаевой той поры я частично перенесла в стихотворение-аллегорию.
СТРАННАЯ ПТИЦА
Было лето. Ну, а может,
занималась только осень.
Гром был в небе так невнятен,
как ворчанье сквозь усы.
Не холодный буйный ливень
омывал тела деревьев,
и мы чувствовали ветер,
точно зверя за стеной.
Вдруг открылись наши окна
со стеклянным вещим звоном
и, как будто бы спасенья
в нашей комнате ища,
к нам влетела эта птица,
распластав большие крылья,
будто женщина вбежала,
шаль по ветру разметав.
Отдохни от перелета, —
мы сказали этой птице, —
можешь перышки почистить
и сушить крыла свои.
Но она держала крылья
снова в небо наготове,
и тоскливо упирался
в потолок зеленый глаз.
Крыльев светлых, тонких, ломких
взведены были суставы.
Нервно перья трепетали,
ощущая новизну.
Отшатнулись наши гости
от большой и дикой птицы…
И мелькнул вновь облик женский
тенью странной на стене.
Не пила она, не ела,
прижималась к светлым стенам,
и зеленым храбрым глазом
в нас вонзалася с тоской.
А нам виделся трагичный
женский облик с соколиным
выражением на гордом
и растерянном лице.
Мы открыли шире двери,
чтобы ей просторно было.
Мы сказали: — Выбирай же!
Нас на свете выбирай!
Если надо уж метаться
и страдать, и волю кликать, —
всё, что будет, вместе примем –
правду, кривду, ад и рай!
* * *
О, черная гора,
Затмившая — весь свет!
Пора – пора — пора
Творцу вернуть билет.
……………………..
Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На Твой безумный мир
Ответ один – отказ.
М. Цветаева.Стихи к Чехии. 1938
Моё стихотворение «Монолог к Богу» написано, конечно же, с оглядкой на цветаевские взаимоотношения с Богом.
МОНОЛОГ К БОГУ
Мир плох, и Бог ведь знает этот Свой подвох.
Но, слава Богу, мир не завершён.
Мой Дорогой, переступи земной порог.
Ну, мысленно, конечно. Сладок сон
на Небесах. Но надо бы поговорить с людьми.
Они сошли с ума, пойми:
они запутались в крови и лжи.
Из Своего Далёка удержи
у края бездны их. Ну слово бы! Ну жест!
Иль дуновение бы лишь на всех окрест.
А горы можешь больше не сдвигать —
зачем?! Морей и рек — уж что осталось — пусть!
Прости. И всё ж не ставь последнюю печать.
Когда бы только наша Русь!
Во всех углах Земли — кровавый человек.
Тупая ненависть, и счастья нет.
И всё же не верну Тебе билет.
Нет, не верну. Из-под тяжелых век
вперяюсь в Небо,
упрямая. Здесь — сомкнут круг.
Не зрелищ и не хлеба
хочу. Как тщетна музыка! Как горек вкус наук!
Сердца больны. Смысл песен глуп до мук.
Как страшно внучке передать билет —
Твой пропуск в этот белый свет
оговорилась: белого-то — нет!
Да и экран у нас давно не голубой.
Зеленых и рябых ветров железный вой.
Но Твоего не слышно дуновенья, Дорогой.
Билет трепещет: хлопанье и свист.
Уж снова осень у дверей.
Ах, поскорей, же, поскорей,
друг пианист,
прерви Шопена, Лист!
Здесь нужен Ференц Лист!
К ЦВЕТАЕВОЙ
Что же мне делать, певцу и первенцу,
В мире, где наичернейший – сер!
……………………………………………….
С этой безмерностью
В мире мер!
М.Цветаева. Из цикла «Поэт»
(Вспоминая сорок первый, эвакуацию).
О как не повезло Вам, боже мой!
Был страшный год. Вокруг гремели залпы.
А сын – такой был мальчик молодой…
А рядом копошился кто-то, капал
Вам желчью
в профиль восковой.
……………………………………….
О Родина! Как много нужно сил иметь:
быть верной дочерью.
И славно умереть
в судеб сплетение лихое!
Оглядываюсь. Даль.
Борьба и смерть, как на картинах Гойи.
…………………………………………..
Любимая! Остановитесь! Слышите, вот-вот
(ничто в уме не промелькнёт другое!)
взойдет на страшный эшафот,
московская девочка Зоя…
…Как много нужно сил иметь!
Но у меня нет сил
но у меня нет сил
Вас осудить!
Где главная
у той веревки
и где последняя
в ней нить?!
А пожалеть Вас —
скорбное бессмысленное жало!
И, что б я нынче ни сказала,
во время оное и непростое,
мне нет покоя…
* * *
И вот – встала на пути Елабуга. Бедный старинный городок. Он ни в чем
не виноват. Виноватые винились с опозданием. А самые главные виновники, конечно же, не винились. Им было все равно, что стало с Цветаевой, и была ли она вообще, или не было ее на белом (черном!) свете. Это нам, впитавшим ее ни с чем не сравнимое, острочувственное, свободное по форме и мысли творчество, романтику, сплавленную со жгучим реализмом, её долю – не все равно.
Четыре стихотворения-размышления о Цветаевой без эпиграфа из цветаевского текста:
КОГДА-ТО ДУМАЛА…
Когда-то думала: Цветаева…цветы…
Красивые и разные цветочки
пахучие, сложившиеся в строчки,
что покрывают эти книжные листы…
А тут – колючки, горы, ветры, вьюги,
углы, проёмы, бездны, сквозняки.
Я исцарапана, в крови и грудь, и руки,
в одежды впился острый скол строки!
Но я не заплутала в этом крае,
где небеса не светятся,
нет сытости и сна!
Цветаева, Цветаева, Цветаева…
Здесь не собрать букетики.
Но родина
с крутых холмов
видна.
БЕЗМОЛВНЫЙ МОНОЛОГ
МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ
ПЕРЕД СМЕРТЬЮ
Семья и вера – это день вчерашний.
Остался сын. А небо – как в золе.
Стихи – во мгле. И время страшно
крестами распласталось по земле.
В груди – чужбиной травленая рана.
И родины роптанье надо мной.
И память – точно ворон из тумана
летит и каркает, кружась над головой.
Безвестность – наказанье иль прощенье?
Поэт в отечестве всегда ль пророк?
Но я скользнула, пролетела тенью
над скосами покинутых дорог.
Свет – вдалеке. Но на исходе силы.
И жизни завершён круговорот.
Единственный мой сын, родной и милый,
верней на этом свете проживет.
А я была поэтом, лишь поэтом.
Не мыслила иного никогда.
Не оставляйте над могилой меты.
Кто вспомнит – тот отыщет сквозь года.
* * *
Я собиралась поехать в Елабугу. Теперь мне кажется, что я там побывала…
В ЕЛАБУГЕ
Скоро отпуск. Поеду в Елабугу.
Будут дни эти мне не легки.
Дождь и осень там будут мне на руку –
Я одна постою у реки.
Будет ветер шуметь по-старинному.
Я не стану входить в этот дом…
Кто-то с маленькой дочкой Мариною
пробежит, торопясь, под зонтом.
По тропе я пройду чуть растеряна.
У погоста замедлю свой шаг…
Будь в те годы я там, я уверена –
всё не так бы там было, не так.
Может быть, я сумела бы, может быть(!)
стать опорой ей в страшной тоске,
и отчаянный миг тот
был прожит бы
и рассеялся в том далеке…
Отгремели бы годы военные.
Как сложилось бы много стихов!
…Все ж поеду туда непременно я
в пору долгих дождей и ветров.
И стоять будет в ливнях Елабуга
с ощущением старой вины.
И громадная странная радуга
из кладбищенской встанет стены.
* * *
Лидии Чуковской суждено было в 1941 году перевести в Чистополе по одной и той же дощечке через одну и ту же лужу с небольшой разницей во времени Марину Цветаеву и Анну Ахматову. У одной путь лежал в физическое небытие, у другой – в Ташкент, а затем – возвращение в Петербург, продолжение славы.
К ТЕНЯМ ПОЭТОВ
По тонкой жёрдочке они прошли и грязь,
и – равно – Океан, не замочив ступней.
И потому имеют власть
над совестью моей.
Их тени по мосткам меня ведут.
Качаются соломинки перил.
Я балансирую, и тени ждут.
И мутная река несет свой ил.
* * *
…на парусах моих стихов
все выплывут в открытое море,
кроме меня.
Ибо я только ткач…
М.Цветаева.Из письма к А.Тесковой 27 янв. 1932 г.
…А я?! Неужто я не ткач
и не сотку я полотна для парусов,
чтоб кто-то плыл под ними в океанах?!
Да неужели не сотку я ткань из слов,
пусть не ласкающих, но верных, не обманных?!
Чтоб эта ткань держала соль ветров,
чтоб снасти-рифмы напрягались и скрипели,
чтоб все, покинувшие кров,
доплыли б к цели…Так неужели
не сотку я полотна для парусов?!
________________________
© Кресикова Иза Адамовна