Горец на перепутье: история в письмах Мухтара Эсенбаева

   Горские народы Северного Кавказа неоднократно меняли свою позицию за годы Гражданской войны в зависимости от реальной расстановки сил в регионе. Чаще всего они стремились дистанцироваться от общероссийской политической борьбы вообще и вести предельно изолированную жизнь по традиционным правилам, что не отрицается М.К. Левандовским, автором обзора расстановки политических сил на Северном Кавказе в годы войны, а лишь обогащается его собственными живописными наблюдениями: «Здесь несмотря на полное заверение, что они являются сторонниками соввласти[,] вы можете увидеть какого-нибудь старика с юнкерскими погонами, которые они одевают в исключительно парадные и праздничные дни. Для получения почета уважения». Если спросить после речей ораторов мнение горца, он ответит, что все правильно, «весь наш народ царь хочет»[1].

  Несмотря на то, что три политические силы (белые; большевики и горские националисты) боролись за влияние на горские массы,  подавляющее большинство населения занимало позицию ситуационного присоединения. В комплекте писем некоего Мухтара Эсенбаева[2] как в капле воды отразился весь спектр возможных поведенческих тактик, используемых горцами. 

  По-своему колоритный тип, Мухтар Эсенбаев, кумык из с. Старые Атаги, может быть собирательным образом кавказца, ищущего способы приспособления к стремительно меняющейся политической картине региона. Оказавшись в октябре 1919 г. без места, а работал он, по-видимому, в аппарате генерала Э. Алиева, стал искать применения своим силам. Первым, к кому он обратился 13 января 1920 г., был командующий Терской группой Красных повстанческих войск Николай Федорович Гикало. Они еще не знакомы, и Эсенбаев отрекомендовал себя как сочувствующего идеям социализма, примкнувшего к этому движению еще при старом режиме, и просил позволения стать доверенным лицом лидера большевиков: «…Проявите ко мне самую интимную сторону Вашего уважения и откройте свое сердце к сердцу сотрудника, соратника и товарища». Он готов стать агитатором за советскую власть, т.к. «с психологией Чечни хорошо знаком». Эсенбаев подчеркнул твердость своего выбора и принципиальность, что[,] несмотря на бедность и материальные трудности, на компромисс с «деспотами казаками» не пошел и среди них не вращался.

  Через пять дней Мухтар написал еще два письма в связи с тем, что Гикало сообщил об отсутствии возможности предоставить ему должность. 

  Одно письмо, обиженное, адресовано Гикало: «Пользуясь полным авторитетом среди чеченцев и бедноты Чечни, [которая] относится ко мне с полным вдохновением и уважением, это я завоевал в то время[,] когда никто не представлял себе, что беднота и пролетарий увидит свое торжество. <…> Играя такую решающую роль среди психологии[,] я предложил свои товарищеские услуги [чтобы] оказывать всевозможные содействия. Вы[,] не поняв меня[,] отвечаете, что не можете дать нам ответственное место. Социалист место не достает, а должен завоевать себе».

  Одновременно он написал очень почтительное, велеречивое послание к великому визирю Северокавказского эмирата Иналуко-Касимбеку Арсанукаеву-Дышнинскому, своему давнему знакомому. Мухтар напомнил Арсанукаеву о том, что предрекал ему «первенствующие роли среди той психологии», которая недовольна нынешней властью. О своем социализме Эсенбаев на время забыл и стал правоверным мусульманином. Он поздравил визиря с достигнутыми успехами «в деле великом и святом [ – ] торжестве мусульман, направленном к осуществлению Великих идеалов панисламизма, к чему стремились наши предки и немало принесли жертв…<…> Вы счастливы, что… являетесь и полным властелином этого мира, за короткое время завоевав симпатии народа[,] и проводите идеи свои в жизнь, на защиту панисламизма… Прошу принять от меня салам и маршалла. <…> Меня Вы знаете отлично – моих личных и нравственных качеств. …Готов к услугам… и ожидаю от Вас предложение принять какую-либо ответственность на себя. Сделайте милость. Пребываю корнет Мухтар Эсенбаев». 

  Второе письмо отличается от первого не только сменой идейных оснований, но и некоторыми внешними признаками; во-первых, переход на старорежимную лексику: «сделайте милость», «корнет Эсенбаев»; во-вторых, обозначение даты написания писем к Гикало – по недавно введенному большевиками григорианскому календарю, а к Дышнинскому – и по новому, и по старому стилю, «18(5) января».

  Факт обнаружения в архиве штаба, располагавшегося тогда в Шатое, письма, адресованного Иналуку Арсанукаеву в Ведено, свидетельствует, что оно не дошло до адресата, а было изъято из входящей корреспонденции кем-то из агентов влияния Гикало и переправлено в его штаб. Это характеризует ситуацию в армии Северокавказского эмирства.

  Третье письмо на имя Гикало (от 26 января) состоит из оперативной информации разной степени достоверности, слухов, похвальбы об уже оказанных  повстанческой армии услугах. Мухтар Есенбаев пишет Гикало о том, что несмотря на отсутствие между ними официальных отношений, но он явочным порядком уже работает на него, на советскую власть. Очевидно, что и Дышнинский не пожелал воспользоваться его услугами. 

  Эсенбаев пишет о том, что гикаловский штаб пользуется большим авторитетом по причине своей платежеспособности; что влияние Узун-Хаджи падает: чеченцы хотят, чтобы он ушел из Чечни, потому что в глазах казаков они выглядят скрывающими его, из-за которого их аулы находятся под огнем казачьей артиллерии. Сообщил, что в Грозном расклеено объявление, что Парижская конференция признала Горскую республику, президентом назначен Тапа Чермоев: «Это [то, что белые готовы признать Горскую республику – О.М.] для гордого казака большой компромисс, являющийся большим ударом по его кривой душе. Успех колоссальный Красной армии довел казака до истерической паники». Эсенбаев хвастался, что трех агентов по закупкам, посланных в Старые Атаги, местная  стража хотела ограбить и убить, но благодаря Эсенбаеву это сорвалось. Он злословит по поводу тех, кто уже был известен своей близостью к Гикало: «Ощаевы и мулла Юсуп Баширов оказывают моральное воздействие во мнениях темной массы, желающей посвятить себя в борьбе права существования бедноты». 

  Последнюю (из известных автору) попытку найти себе место при новой власти Эсенбаев сделал в июне 1920 г. Он не нашел ничего лучше, кроме как заняться масштабным обличением опередивших его в этом деле. Объектом критики он выбрал Шериповых, в частности Заурбека, который стал заместителем Таштемира Эльдарханова, председателя ревкома Чечни. Основание близости Шериповых к большевикам он видит только в их брате Асланбеке и его героической гибели, но не в убеждениях представителей этой семьи; о Заурбеке пишет, что он труслив как заяц и ни к чему хорошему не способен «как теоретик – диалектик, критик и подлец». Прошедшей зимой Заурбек сообщил белогвардейской контрразведке о факте переписки Эсенбаева с гикаловским штабом, из-за чего тому пришлось скрываться. А теперь Шерипов «шествует торжественно в Советскую власть под святым революционным флагом». Уже на должности заместителя председателя Чеченского ревкома Заурбек скрыл убийство «социал-революционера» в с. Дубаюрт, совершенное его родственниками. 

  Свое право критиковать Шериповых он объяснял высокими идейными мотивами: «Революционная семья никогда не потерпит подобных Шерипову вредных подлецов <…> Я не имел… намерения логическими абсурдами и доносами подойти к Вам и просить ответственную работу, я работу завоюю среди товарищей – у народа. <…> Окружающий Вас элемент – соц[иал-] Р[еволюционеры] только лишь до первого выстрела или до денежных мешков… <…> Я не считаю социалистами тех, которые имеют дома и имущество в горах». Но даже в таких тяжелых условиях Мухтар выражает готовность взяться за работу и доказать на деле свою верность революции. 

  Следующая фраза из письма действительно идет от сердца: «Я, откровенно говоря, служил честно при старом режиме, служил при Доброармии и буду служить[,]  бог даст[,] на благо народу советской России; идея и честная служба, одна не мешает другой, потому что я не офицер и не чиновник, а канцелярист, владеющий пером, но не винтовкою». 

  Прошений таких ходатаев как Эсенбаев в штабных архивах немало. Например, Н. Саадулаев из с. Ведено пишет, что сражался на стороне красных с апреля 1919 г. «как старый офицер и противник монархии». В этот период горцы действительно вели борьбу с деникинцами, но роль каких-либо большевистских структур в этих событиях была нулевой. Не даром ингуш Заам Яндиев упрекал большевиков в феврале 1920 г.: «Когда РКП бездельничал[,] мы выступили вооруженными силами против добр[овольческой] армии и погубили Экажево и сурхахинские села, наши дома уже сожжены до основания и также наше имущество состояние погибло, пропало»[3]. Он также писал, что между большевиками и трудовым народом большое расстояние, что «ингушский трудовой народ не относится доверчиво к РКП, потому что РКП немало подвело». Яндиев имел в виду именно весеннее бездействие оставшихся в горах малочисленных осколков XI и XII армий. Но Саадулаев считал этот период своей жизни революционным, напоминал о своих услугах и подвигах и выражал надежду, что это не останется незамеченным властью, в связи с чем просил «предоставить соответствующую офицеру должность в гражданском ведомстве»[4].

  Поведение Эсенбаева имеет параллели не только с широкими слоями аполитичных горцев, но и с таким деятелем чеченского леворадикального лагеря как Асланбек Шерипов. Пройдя путь от увлечения пантюркизмом, через исповедование идеи широкой горской автономии, он, разочаровавшись в них, оказался в лагере сторонников советской власти, которая не на словах, а на деле показала, что готова передать спорные земли горцам: переселение казаков из четырех станиц с последующим заселением их ингушами имело колоссальный пропагандистский эффект. Тем более, что вскоре стало ясно, что для достижения каких-либо политических результатов нужно присоединяться к крупной политической силе. Большевизм национальных советских лидеров – форма приспособления и политической мимикрии. Процесс подчинялся даже не столько законам социальным, сколько законам физики – влияния бóльшей массы на меньшую. 

  Таким образом, за комическими метаниями корнета Эсенбаева стоят сложные процессы вынужденного политического самоопределения северокавказских горцев. 

Источники:

1.  Научный архив Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований им. В. И. Абаева (далее – НА СОИГСИ). Ф. 21. Оп. 1. Д. 6. Л. 53. 
2. НА СОИГСИ. Ф. 21. Оп. 1. Д. 88 а. Л. 23-24, 105; Д. 88 б. Л. 38, 68-69, 411-413.
3. НА СОИГСИ. Ф. 21. ОП. 1. Д. 88 б. Л. 83.
4. Там же. Л. 46.

Первая публикация в кн: Морозова О.М. Горец на перепутье: письма Мухтара Эсенбаева // Народы Кавказа в пространстве российской цивилизации: исторический опыт и современные проблемы: материалы Всерос. науч. конф., 13-15 сент. Ростов н/Д: Изд-во ЮНЦ РАН, 2011. С. 218-221.

________________________

© Морозова Ольга Михайловна