Понедельник.

Я вообще считаю, что взять деньги у населения каким бы то ни было способом — самое верное, но и самое сложное дело. На этом многие ломали себе хребет.

Стоит увеличить какие-нибудь платежи — народ валит на площадь. Ну уступишь, конечно, сколько-то для порядка, вроде получается компромисс. Так через некоторое время в другом месте денег не досчитаешься: квартплату заплатят — значит, налогов не увидишь или в детсады и школы родители денег не донесут. А в транспорте, когда дорожает проезд, приходится контролеров вводить, потому что без них вообще никто не платит. Народ — как та рыба, голыми руками не ухватишь — выскальзывает.

Причем, чем зажиточнее, тем больше выскальзывает. И ведет себя при этом я бы сказал нахально, как муж, который принес жалкие гроши в дом, положил в тумбочку — и на этом его обязанности по содержанию семьи закончились. А ты, власть, выкручивайся, как хочешь, на эти деньги. И детей расти, и сама цвети и ему чтобы щи и сто граммов к ним были. Начнешь жаловаться — он тебе в ответ: трать деньги экономно, не езди с «друзьями» на Канары. Все власть ему — плохая хозяйка. А сами мужики повсюду, даже за кордоном, заначки положили, бегай теперь за ними с Интерполом. В общем, нечего и думать, чтобы каким-нибудь прямым муниципальным массовым побором решить проблему. Все попрячут, долго искать будешь и не найдешь.

И тогда мне пришла в голову идея найти некие противоречия внутри самого населения и заставить более обеспеченных как бы поделиться с бедными. Благородство идеи не должно было вызвать нареканий, и поддержка со стороны малоимущих была гарантирована. А чтобы те, кому придется поделиться, тоже не слишком расстроились, следовало убедительно заверить их, что часть собранных средств пойдет на улучшение условий их труда. Как мне казалось, психологический расчет был верным.

И мой начальник очень обрадовался толковой идее. Конкретную разработку технологии и расчеты он поручил одному из своих ведомств, при этом высказав недвусмысленное пожелание: ребята, гребите подчистую. И те сделали, как просили. За право торговать в городе были назначены такие налоги, что торговцам, как говорится, можно было сразу сушить удочки.

Это не новость, что самую замечательную идею легко испортить исполнением. Не открытие, что жадность и фраера сгубила. И, тем не менее, наш случай оказался лишь подтверждением этих банальных истин. Торговцы вышли на площади и не ушли оттуда, пока цифры не стали более умеренными. Потом они пошли в суды, создали свои общественные объединения. И мытьем, и катаньем пядь за пядью стали отвоевывать кровное обратно. При этом, что называется, рыли носом, и очень старательно.

Чиновники же вели себя безмятежно и совершенно традиционно: собранные деньги проели и пропили, даже не позаботившись о том, чтобы упомянуть в отчетности благородные цели, ради которых затевались сборы. Их ресторанные счета попали в печать. Разразился скандал. Ну а любой скандал, как известно, — повод для одних утвердиться за счет других. Одни большие начальники пытались пожар потушить, другие — раздуть, чтобы, на худой конец, прослыть защитниками народных интересов. Экономический провал — всегда повод для политического расцвета противника. Главное, чтобы никто не вспомнил, что нынешние народные защитники в свое время поставили свои подписи под скандальной идеей.

Казалось бы, мне-то чего переживать, если какие-то клерки сработали вульгарно. Но я знал, что рано или поздно прозвучит сакраментальный вопрос: чья была идея? То есть я буду обвинен как тот, кто крикнул из ветвей: «Жираф большой, ему видней». Такая перспектива мне явно не улыбалась. Нужно было опять принимать меры самозащиты. В таких случаях пользуются двумя распространенными приемами: либо доказывают, что черное есть белое, либо заволокичивают процесс доказывания до тех пор, пока всем не надоест разбираться. Но в любом случае лучшая защита — это нападение.

Поэтому я немедля посоветовал провинившемуся чиновнику потребовать авторитетного прокурорского контроля за ходом его дела, дабы защитить себя от незаконных обвинений. А уж с прокурором как-нибудь договоримся. Он так и сделал. Не знаю, чем закончится эта эпопея, но знаю, что длится она уже второй год и завершится не скоро. И мы пока можем уверенно держать хвост пистолетом.

* * *

Среда

Финансовая пропасть — самая глубокая: в нее можно падать всю жизнь. Поэтому, едва пережив очередной скандал, начинаешь задумываться снова: где взять денег? Нужна новая финансовая схема, которая бы сходу не вызвала протеста у населения, ставшего в последнее время весьма подозрительным и осмотрительным. Когда в магазинах вдруг безмерно поднимаются цены, народ возмущается, но не может кому-либо конкретному предъявить претензии. Это называется объективный ход событий.

Именно по этой схеме, ссылаясь на общие проблемы макроэкономики страны, в городе подняли в два раза квартплату. Конечно, решение было правильным, но выполнили его опять неуклюже. С таким новаторством нельзя спешить, лучше дождаться, пока процесс станет повсеместным, традиционным, перестанет вызывать острые реакции. Глупо рассчитывать, что никто не будет докапываться, сколько платят за жилье в других регионах. Сейчас уже и рядовые пенсионеры научились добывать любую информацию, не говоря об оппозиции, которая не упустит случая подлить масла в огонь народного гнева. На сей раз общественности подсунули протоколы парламентских слушаний по этой проблеме и другие толковые бумаги. На их фоне местная политика выглядела грабительской. Опять разразился скандал, благодаря чему правящая команда с треском провалилась на очередных выборах в Думу.

Одним словом, народ — дело тонкое, тут приходится десять раз думать, прежде чем отрезать. Я пытался извлечь уроки из предыдущих неуклюжих попыток. Думаю, мне это удалось, и вскоре родилась любопытная схема. Прежде всего, надо сделать так, чтобы непопулярные меры типа увеличения платы за услуги не исходили от муниципалитета. Все муниципальное следует перевести в акционерную собственность, при этом в той или иной форме сохранив за собой реальный контроль за деятельностью вновь созданных компаний. И дальше уже не чиновники, а якобы законы рынка продиктуют новые цены.

Ну, например, если городские теплосети станут акционерным предприятием и будут продавать тепло городу, то мэрия в случае роста цен просто разведет руками: дескать, какие к нам претензии, думаете, нам нравится платить компаниям такие деньги? Если общественность поднимется против компаний — это будет заведомо проигрышный для нее вариант, потому что власть и ее эксперты, на словах поддерживая народ, фактически будут заказчиками сложившейся ситуации.

Главное — не наломать дров при приватизации муниципальной собственности, чтобы этот процесс прошел тихо, незаметно, без вмешательства посторонних лиц. Думаю, далеко не каждый горожанин имеет представление о том, что, кому в городе принадлежит, кому и почему передается. Этим можно воспользоваться. А всяких оппозиционных толкователей надо лишить возможности сунуть нос в конкретные документы. Без документов же они будут просто неубедительны.

Казалось бы, все прописали и предусмотрели. Схема что называется беспроигрышная. Но любая схема — всего лишь схема. Конкретные исполнители должны быть кровно, я подчеркиваю — кровно, заинтересованы в ее точной реализации. Иначе они самостоятельно начнут искать свою выгоду в процессе и, конечно, нарушат тщательно продуманный баланс интересов. На этот раз мы с начальником хорошо подумали, кому и на каких условиях вручим муниципальную собственность. Использовать старых руководителей неразумно: они как рыба в воде плавали в родной стихии, и не было никаких гарантий, что нам удастся поставить под свой контроль этих профессионалов. А в нашей схеме главное — оставить контроль за собой. Может быть, кому-то покажется странным, но я убежден: высокими профессионалами иногда приходится жертвовать во имя общего выигрыша.

Сопротивление со стороны старых руководителей возникает редко, потому что по неписаным номенклатурным правилам, если ты молча глотаешь пилюлю, то у тебя, по крайней мере, есть шанс рано или поздно быть востребованным где-то в другом месте. Если ты позволишь себе возмутиться, то на дальнейшее престижное трудоустройство сразу можешь не рассчитывать. Отстаивать же свою правоту до победного — это все равно что выходить с лопаткой против паровоза. На такое способны только дураки или блаженные. Обычно, если кто в запале и сделает пару резких заявлений, то ему быстро дают понять, чем это для него кончится, и, как правило, это действует отрезвляюще.

Впрочем, нет правил без исключений. Если акционирование ЖЭКов проходит как по писаному, без особых эксцессов, то директор теплосетей наделал много шуму. Пришлось в изрядной степени пропустить его через жернова властной машины. Не хотел бы я оказаться на его месте, потому что хорошо знаю, как на этом месте с тобой поступят.

Первым делом тебя отдадут на так называемую обработку всевозможным контролерам. Любой из них продемонстрирует во всем великолепии свои способности в деле выявления недостатков, а также грубых нарушений бухгалтерского учета и налогового законодательства. Я уже говорил, что у хорошего начальника каждый подчиненный висит на своем крючке. Шеф заблаговременно заставит любого по его же просьбе в чем-нибудь да согрешить. Поэтому он всегда точно знает, где у кого рыльце в пуху. Туда и укажет пальцем проверяющим. Чаще всего руководителей разных муниципальных рангов просят списать или перекачать по нужному адресу какие-нибудь солидные денежки.

Мне, например, как-то за три дня до нового года вдруг выдали крупную сумму вроде как на реализацию программ моего отдела. Но предупредили, что потратить ее нужно обязательно в этом году. А также напомнили, чтобы не забыл скинуться в общий котел на грандиозный муниципальный новогодний банкет (чиновники предпочитают всегда отдыхать за казенный счет). Откажешься принять деньги — больше вообще не получишь. Я, конечно, взял, перекачал их в специально созданный для всяких «пожарных» случаев общественный фонд, и своевременно отчитался. Но, разумеется, мне пришлось нарушить запрет о перечислении бюджетных средств в какие-либо фонды.

Сейчас практически всякий опытный чиновник имеет свой общественный фонд, где аккумулирует деньги, которые надо вывести из-под бюджетной отчетности. В общем, можно не сомневаться, что проверяющие найдут достаточное количество криминала у самого безгрешного руководителя. И предложат ему пикантный выбор: либо делу дают ход, либо ты отказываешься от всяческого сопротивления, и тогда компрометирующие документы похоронят с честью для тебя. Для того, чтобы у жертвы не возникало сомнений в серьезности намерений, могут даже возбудить уголовное дело и спустить информацию в прессу. После чего редкий герой отважится на следующий этап, потому что со следующего этапа повернуть обратно будет сложнее.

Там вступает в действие вся система правоохранительных органов. Следователи и судьи годами оттачивают свое мастерство по обвинению в чем бы то ни было. Любой чиновник против них окажется жалким дилетантом. А адвокаты в политику не полезут ни за какие деньги, потому что лучше других знают возможности государства перемолоть любого в порошок. С какой стати им делить участь опального чиновника?

У меня довольно богатый опыт участия в подобных процессах. Самая простая схема — это передать компрометирующие означенного чиновника документы в областные правоохранительные органы. Те перешлют дело обратно в город, но при этом поставят его ход под свой контроль. Это всегда создает видимость далеко идущих последствий для обвиняемого.

Еще лучше организовать массовую подачу судебных исков граждан против неугодного. Однажды я получил от шефа задание, ошеломляющее по своим масштабам: нужно было найти 20 тысяч (!) истцов. Мы даже специально заказали в типографии соответствующим тиражом бланки готовых исковых заявлений. Иначе дело по их оформлению вручную заняло бы ни один год. Понадобилось открыть специальные кабинеты со специальными работниками для приема потока заявлений. Но самое трудное было как-то оповестить желающих подать иск на заданную тему, где и когда они могут сделать это. Ведь не напечатаешь же такое объявление в газете. Мне пришлось подключать широкую общественность к активной пропаганде и агитации. Народ взывал к народу. Дело шло.

Но довести до конца эту сомнительную операцию не удалось. Невозможно сохранить в тайне то, в чем участвует 20 тысяч человек. Ответчик узнал о наших намерениях и публично разоблачил их.

Впрочем, это был один из редких провалов в таких деликатных делах, и особых неприятностей и хлопот он нам не принес. Обычно я все же справлялся с порученным. Мне удалось удачно завершить судебный процесс по одному весьма щепетильному иску шефа. Тогда ответчик предоставил исчерпывающие доказательства своей невиновности. Я уговаривал патрона забрать иск, пока не поздно. Но на карту была поставлена его честь, и он повелел выиграть любыми путями.
Я поехал к председателю облсуда, чтобы заранее обсудить с ним возможности блокировать неизбежные апелляции ответчика, ведь нашему судье придется принимать заведомо неправосудное решение. Председатель замялся: дело громкое, политическое. Самостоятельно такое решение он принять не может, нужно заручиться поддержкой верховного областного правителя. Верховный областной пришел в ярость: почему его подпрягают разгребать навоз за ниже стоящими руководителями? Он вызвал на ковер моего начальника и, видимо, отчитал его по всем статьям.

Но и это не убавило решимости шефа, нацеленного на безоговорочную победу. Отступать было некуда. И тогда мы придумали столь абсурдную формулировку решения суда, что противнику еще надо было додуматься, как оспаривать эту галиматью. В печать вышло краткое сообщение о полной победе моего начальника. А вся подноготная осталась в судебных недрах, скрытая от глаз широкой публики. Я был вполне доволен собой, особенно потому, что апелляции не последовало. Правда, через некоторое время в одной из газетенок вышел фельетон по материалам этого процесса, где все было описано натурально, причем весьма ехидно. Но в наших курилках этот опус не обсуждался, максимум, на что отваживались коллеги, это шепотом спрашивать друг друга: «Читал?» — и молча кивали друг другу в ответ. Шуму не было, поэтому шеф скоро успокоился.

Чувствовалось, что он был вполне удовлетворен моей работой, и потому именно мне стал поручать выступать своим доверенным лицом в процессах. Следующий иск я провел еще лучше. Во-первых, благодаря моим стараниям заявление не принимали к рассмотрению целых 1,5 года. Затем затянули процесс на 2,5 года, а написание формулировки решения длится и по сей день, уже почти год. Не думаю, что найдется много специалистов, которые сумеют запутать дела до такой степени.

Однажды как-то в откровенном разговоре с некими неутомимыми борцами я попытался объяснить, что им не удастся выиграть ни одного судебного процесса против власти. Ведь у начальства всегда найдется отряд лжесвидетелей. Все подлинные подписи руководителей экспертиза определит как факсимильные. И даже сыщется тот, кто признается, как он самовольно воспользовался чужой факсимильной печатью. Виноватого демонстративно осудят, а потом тихонечко выпустят. Не поверили мне, бедолаги. Ну что ж, я редко открываю карты.

Эти люди даже задали странный вопрос: знаю ли я во имя чего так рискую, что готов сесть в тюрьму за начальника? А вдруг он не захочет меня оттуда доставать, зачем ему, дескать, лишние свидетели. Я сразу понял наивность собеседников. Они понятия не имеют о моей глубоко эшелонированной обороне, которая выстраивается годами, прежде, чем мне дадут подобные поручения или прежде, чем я отважусь их выполнять. Это, ребята, высший чиновничий пилотаж — необходимая боевая форма для специалиста моего ранга.

И потому не надо говорить о том, что мне должно быть совестно садить в тюрьму невинных людей и т.д. и т.п. Пусть каждый заботится о своей безопасности, как это делаю я. А если не умеет играть в такие игры, нечего и строить из себя героя. Попробовали бы эти герои жить в моем раю, как они называют муниципалитет.

Впрочем, я несколько уклонился от темы, живописуя подробности своего опыта. Но вернемся к разговору об этапах обработки непокорных. Короче говоря, из тюрьмы воевать желающих находится немного. В этом практически нет смысла: дело у тебя все равно уже отняли, и пока ты воюешь, от твоих проектов новые хозяева не оставят и следа. Даже если и докажешь свою невиновность и распрощаешься с нарами, то я еще не видел никого, кому удалось бы сесть обратно в свое служебное кресло и успешно продолжить прежнюю трудовую деятельность. А если ты все потерял, то чего ты выиграл? Остаться без дела можно было гораздо спокойнее.

И все же я слукавил бы, если бы стал утверждать, что такие серьезные меры остановят любого храбреца. Есть Черепков, Климентьев, Коняхин, Лисовский, и этот ряд постоянно пополняется. Встречаются особо упертые и в нашей провинции. Единицы, но они все же находятся. Те, которые умудряются завести противостояние в такой тупик, из которого живым-то выбраться невероятно трудно.

Причем, они знают, что ставят на карту ни много ни мало, а самую свою жизнь. Зачем? Какие ценности могут быть выше жизни, я, честно говоря, не понимаю. Их борьба происходит в слишком неравных весовых категориях с противником, и нет не только гарантий, но даже надежд выиграть. Складывается такое впечатление, словно они в любом случае чувствуют себя приговоренными. Я даже слышал забавное определение: герой — это насмерть перепуганный человек.

Впрочем, тема, на которую я вырулил, особенная. Многое здесь мне не совсем понятно. Видимо, будет правильнее поговорить об этом как-нибудь в другой раз. Тем более, что в случае с директором теплосетей ситуация пока не столь драматична. Нам удалось с помощью прессы продемонстрировать все, что нужно: бросить густую тень на бывшего директора, пролить яркий свет на нового руководителя, подкрепить свою аргументацию решением судов, выигранных для убедительности даже не с первого раза, а после многочисленных поправок, сделанных по требованию Закона. Мы выразительно обозначили независимую позицию властей, которые настолько не вмешиваются в процесс акционирования, что не подписывают никаких документов. Мы даже позаботились о поддержке нового руководителя старым трудовым коллективом, проплатив работникам всю задолженность по зарплате. Короче, комар носа не подточит. И, боюсь сглазить, кажется, дело выплясывается.

Если опыт удастся, то у этой финансовой схемы большое будущее. Можно акционировать всю вспомогательную структуру бизнеса: оптовую торговлю, транспорт, а также все жилищное хозяйство, частично искусство, культуру, образование и медицину. Впрочем, не будем загадывать наперед.

Цены на все эти услуги, разумеется, начнут расти. Но другого кармана, кроме кармана населения, как ни крути, все равно не найдешь. И если народ не хочет этого понимать, попрятал деньги в чулки и не собирается добровольно нести свои сбережения в сберкассы, то приходится отнимать их силой и обманом.

Надо отдавать себе отчет, что дело это небезопасное. Чиновники просто вынуждены рисковать. Им бы молоко за профессиональную вредность давать положено. И не только молоко. Под окнами моего шефа с незавидной регулярностью разные экстремисты устраивают пикеты и митинги. Такие грязные ругательства выкрикивают, оскорбительные лозунги вывешивают. Одним словом — мордуют. Я бы всем этим горлопанам только одно сказал: если вы хотите, чтобы руководитель мог принимать какие-либо толковые решения, его не травить надо, а регулярно посылать отдыхать на Канарские острова, где он в тиши тенистых аллей спокойно пораскинул бы мозгами и, глядишь, родил бы какую-нибудь свежую идею.

Но, конечно, никому ничего подобного я не скажу: все равно не поймут. Надо пожить в этой шкуре, чтобы что-то осознать. Однако, каждый не может быть чиновником или даже стать им ненадолго. Поэтому мы как бы обречены на вечное непонимание и проклятия. Ради нас никто ничего делать не будет, следовательно, то, что нам нужно, мы вынуждены брать сами, ни у кого не спрашивая.

* * *

Суббота

Сегодня я чувствую себя препогано. Потому что мне довелось выполнять одно из самых неприятных поручений. Разбился на машине мой коллега. Слава Богу, не до смерти. Но с полгода, как минимум, если все пойдет хорошо, полежать ему придется, позвоночник все-таки. У него жена и трое детей. И мне по-человечески его, конечно, жаль.

Но шеф, не желая иметь какие-либо неудобные последствия от этой истории, попросил меня на всякий случай, мало ли как обернется травма, сходить домой к пострадавшему и взять у него расписку о том, что травмировался он во внерабочее время, не на служебном автомобиле и, стало быть, претензий к своей организации не имеет.

     Коллега встретил меня радостно, предполагая, что я просто зашел его навестить. Мы пили чай, я выражал уверенность, что он скоро поправится и вернется к нам в строй. Но потом мне пришлось-таки заговорить о проклятой расписке. Я знал, что влетел он в аварию на служебной машине, не по своей вине и т. д. и т. п., но я также знал и то, что он — профессионал, а, значит, быстро все поймет и задавать вопросов не будет. Так оно и случилось. Он слегка изменился в лице, потом понимающе улыбнулся и спокойно сказал: «Какие проблемы, давай подпишу. Передавай привет шефу».

     Честно говоря, в эту минуту я готов был провалиться сквозь землю. Но потом хорошо подумал и успокоился. Каждый из нас, в конце концов, хорошо знает, с какой системой имеет дело. Каждый давно и во всем полагается только на себя. Ведь я тоже несколько лет назад долго лечился после тяжелой операции. Меня регулярно навещали коллеги, пили чай, как водится, с пирожными. Но никто из них не ведал, что дома давно нечего жрать, что эти пирожные покупаются только для специальных гостей, а не для моих детей. Никто палец о палец не стукнул, чтобы выписать мне какую-нибудь там материальную помощь: их бы просто не поняли, приди они к начальству с такой просьбой. А друзей, как я уже говорил, у политиков не бывает. С тех пор я понял, что на свой черный день должен отложить сам и заранее.

     И я нисколько не сомневаюсь, что каждый чиновник, особенно высокого ранга, утверждаясь на новой должности, хорошо знает, сколько просидел в этом кресле предыдущий хозяин. Недавно одному из наших управлений исполнялось 45 лет. В связи с датой собирали материал о тех, кто когда-либо работал в этой системе. Получилось, что в среднем каждый новый начальник управления занимал свою должность даже менее трех лет. Ясно, что за такой срок невозможно успеть позаботиться и о своем будущем, и продуктивно поработать на нужды общественные. Поэтому, зная, как короток порой чиновничий взлет, люди начинают с решения своих проблем, чтобы потом не оказаться у разбитого корыта. Над общественными проблемами работать получается просто некогда.

     Некоторые чудаки чиновничий век прежде всего желают провести в необычном служебном комфорте, и потому устраивают на заднем плане своих кабинетов эдакие предбанники, то есть не сауны, конечно, но душевые.

Иногда они успевают создать под себя какие-нибудь престижные доходные структуры, перекачать туда определенное количество средств, и потом благополучно возглавить сие предприятие. Иногда просто гребут деньгами или имуществом, используя любую маломальскую возможность. То новую служебную машину уценят и перепродадут себе через третьи руки, то какой-нибудь гараж прикупят у своих родственников для муниципалитета за немыслимую цену. Особенно удобно брать деньги на ремонт собственных многоярусных квартир со строительства школ. Сметы здесь пространные, и в эти котлованы можно при желании зарыть любые левые расходы.

Все они хорошо знают: наша бухгалтерия подшивает абсолютно все бумажки, превращая любой учет в столь пухлые папки, что никакой самый добросовестный проверяющий никогда ничего в них просто не сумеет найти. Одним словом, приспят слегка землей свои делишки, чтобы не пахли — и, считай, похоронили их на веки вечные. Никакой последующий начальник в таком всеобщем бардаке не вычленит отдельных нарушений. Поэтому организация бардака — первейшая цель чиновника. Иначе как же ему зарабатывать на жизнь?

Продолжение следует

____________________________

© Чевозеров Александр
Чевозерова Галина