В июне этого года исполнится 130 лет со дня рождения немецкого писателя Томаса Манна, а в августе – ровно 50 лет со дня его смерти.

Пауль Томас Манн – одна из самых значительных и в то же время сложных фигур ушедшего столетия. Его романы чересчур сложны, по поводу чего он сам неоднократно шутил: мол, чтобы хоть что-то понять из написанного им, это следует прочесть самое меньшее два-три раза. Его мировоззрение – и того сложнее. Человек непосвященный может сразу же «увязнуть» в публицистических топях писателя, раздираемого противоречиями вдоль и поперек. Т. Манн странным образом соединял воедино два противоречивых понятия. И дабы представить, что из этого получилось, достаточно прочесть его очерк-эссе «Философия Ницше в свете нашего опыта», где, с одной стороны, он говорит о причастности немецкого философа Фридриха Ницше к нацистской идеологии, а с другой – о его непричастности к ней (см. «Философские основы публицистики Т. Манна»). Да и сам он, Т. Манн – человек не простой. Так, его отношения с родственниками, будь то родной брат Генрих, сын Клаус или кто-нибудь другой, были более чем запутанными и неоднозначными. Человеку со стороны кажется дикостью, что сын писателя Голо Манн охотно рассказывал анекдоты об отце, большей частью нелестные для него. А в своих рассказах об отце он совсем не скрывает ни страха, ни отвращения, ни горечи, и особенно – ненависти к нему. По этому поводу один из самых влиятельных литературных критиков Германии прошлого столетия М. Райх-Раницкий писал в своей книге мемуаров «Моя жизнь»: «Когда мы проходили мимо Кильхбергского кладбища, он предложил посетить могилу Конрада Фердинанда Мейера. О том, что здесь же похоронены Томас и Катя Манн, не упоминалось. Когда Голо Манн умер в 1994 году, он был похоронен на Кильхбергском кладбище, но, в соответствии с его недвусмысленным желанием, насколько возможно дальше от могил родителей. И действительно, его могила расположена непосредственно у стены кладбища. Возвращаясь в Цюрих, я думал, что никогда за всю свою жизнь не встречал человека, который так страдал из-за своего отца и который был бы так обязан поэзии, как Голо Манн, несчастный сын гения и счастливый поклонник, благородный энтузиаст литературы…»

Более чем сложными оказались и отношения писателя к немцам, равно как и немцев к нему. Томас Манн позволил себе непозволительное – вынести «сор из избы»: в прессе и на радио он выступил с критикой в адрес Германии и немцев («Двадцать пять радиопосланий в Германию», «Германия и немцы», «Философия Ницше в свете нашего опыта» и др.). Этот поступок ему не простили [1]…

Подтверждением тому служит предлагаемый ниже перевод небольшого газетного текста, автором которого является Ханс Эрих Носсак (1901–1977), немецкий писатель, по своей маститости немногим уступающий Т. Манну. В своих рассказах и романах Носсак заострял внимание читателя на проблемах одиночества, призрачности бытия («Спираль», 1956). Немаловажную роль он отводил социально-критическим тенденциям в романах «Не позднее ноября» (1955), «Дело д’Артеза» (1968) и др. При более внимательном прочтении его произведений можно заметить параллели с новеллами и романами Т. Манна (как бы это не старался отрицать сам Носсак). На этот счет справедливо заметила проф. А.Б. Ботникова: «Герой Носсака настаивает на своей, как сказано в одном из его романов, “экстерриториальности”, герои Томаса Манна томятся по твердой почве, по «территории». Отличие же творчества Носсака от творчества Т. Манна – язык и манера письма. Однако кто при этом оказался лучшим художником – вопрос не совсем этичный. Мастерство Манна-художника заключается в том, что он двумя-тремя предложениями, так похожими на штрихи-пунктиры, дает выразительный портрет своих героев таким образом, что перед читателем даже с небогатой фантазией они предстают отчетливо и явственно – необыкновенно живыми: яркими и броскими»…

То, что написал Носсак о Манне, весьма тенденциозно. Тут чувствуется личностная обида – обида немца за услышанную в свой адрес горькую правду. Однако при всем этом измышления Носсака любопытны, о чем читатель может сделать заключение по прочтении предлагаемого текста.

Ханс Эрих Носсак

К столетию со дня рождения Томаса Манна

По поводу столетия со дня рождения знаменитого Манна [2] лучше промолчать, если не можешь сказать о нем ничего хорошего. И это было бы вернее всего [3].

Я мог читать книги Томаса Манна до конца всегда лишь с большим усилием и только исключительно из-за учебной программы, потом я сразу же дарил их или обменивал на более важные для меня книги. Даже сегодня, и это можно бы назвать ребячеством, в моей библиотеке нет ни одной его книги; меня раздражало бы видеть, как она здесь стоит. Однако откуда это почти физиологическое неприятное чувство к нему?

С самого начала, то есть когда я был еще очень молодым и чуть ли не дилетантом, стиль Томаса Манна был мне предостерегающим примером для того, как нельзя писать ни в коем случае. Ведь его стиль является, и я теперь все еще придерживаюсь того же мнения, не выражением личности, а великолепно умелой позой, посредством которой скрывается полный недостаток оригинальности. Даже его много восхваляемая ирония – не настоящая ирония, которая придерживается дистанции сама к себе, а только – личина, под которой скрывается сентименталист.

Таков стиль Томаса Манна, к сожалению, это нужно признать, самим собой он подтверждает для меня сущность нечестности и трусости. От стиля я требую, чтобы посредством него автор как человек давал себя узнать, только тогда он и его книга правдоподобны для меня, даже если бы он придерживался противоположной моей точки зрения.

Между прочим, все еще нет такой докторской работы, где писалось бы о двух разновидностях немецкого языка, которые существуют издавна. Одна, а именно – язык Томаса Манна, является претенциозным гуманистическим литературным языком с латинским синтаксисом, и другая, например, как у персонажей Шторма и Натиска, Бюхнера, Ведекинда и других, – устной речью. Можно и сегодня говорить на улице как Бюхнер, и каждый тебя поймет, но попробуй заговорить как-нибудь в магазине или в метро как Томас Манн, и тебя примут за сумасшедшего.

Остается еще один вопрос: как это могло произойти, что его книги столь всемирно известны. Здесь, пожалуй, можно сослаться на Зигфрида Кракауэра, который в 1931 г. насчет опроса «Франкфуртер Цайтунг» о книгах Манна, пользующихся огромным успехом, отметил, что успех его книг объясняется не литературным, а социологическим феноменом. Томас Манн занял заурядную позу видного бюргерского писателя, он прославлял великое бюргерство, и даже там, где он подтрунивал над признаками его упадка, это не причиняло боли, так как это не было настоящим уколом. И именно это нравилось отмирающему великому бюргерству всего мира, которое могло еще раз удовлетворенно вздохнуть: как же всё тогда было прекрасно и гармонично, ни у кого не было надобности чувствовать себя потерянным [4].

Однако мы, последующее поколение, чувствуем себя потерянными в опасной для жизни истине, так как мы должны были избежать процесса разложения великого бюргерства. Вот почему Томас Манн не должен был нам ничего говорить [5].

Frankfurter Allgemeine Zeitung, 31 мая 1975 г.

Комментарии
1. Известно, что Т. Манн так и не вернулся в Германию, свою жизнь он окончил в швейцарском городке Кильхберге.
2. Здесь идет непереводимая на русский язык игра слов. Фамилия Mann по-немецки пишется точно так же, как существительное мужского рода der Mann – «мужчина», которое иногда может быть и в значении «персона».
3. Смысл этой фразы из разговорной речи таков: «Пусть будет так, но всё-таки». Но поскольку в русском языке такой идиомы нет, это предложение было переведено немного иначе.
4. Эта фраза вызывает предположение, что на самом деле Носсак ничего, кроме «Будденброков», у Манна не читал. Иначе бы не говорил о «крупной буржуазии» (великом бюргерстве – Großbürgertum). Бесспорно, Носсак – представитель иного поколения, для которого мудрость «отцов» гроша ломаного не стоит. Но если бы он прочёл до конца роман «Доктор Фаустус», то он, возможно, судил бы иначе. И тут ещё следует отметить, что сам Томас Манн никогда о других худого слова не говорил, даже если и критиковал. Пожалуй, напротив, он иногда хвалил такие произведения своих коллег, которые столь высокой оценки и не заслуживали, оттого, что он был принципиально доброжелателен.
5. Безусловно, автор текста здесь имеет в виду не выражение долженствования, а простую констатацию факта: содержание произведений Манна не касалось и не волновало людей его поколения и общественного сословия. Более точно это предложение можно было бы перевести: «Поэтому Томас Манн нам ничего не мог сказать».

_______________________________________
© Мельник Сергей – вступительная статья, перевод