Новый сезон Ростовский академический театр драмы им. М. Горького по традиции открыл премьерой. На этот раз выбор пал на детектив — жанр, не часто встречающийся на афишах театра. Насмотревшемуся по телевизору и начитавшемуся до отвала детективными и криминальными историями отечественного и зарубежного производства зрителю предлагается воочию увидеть судебный процесс по «чисто английскому убийству». А если повезет — выступить на нем в качестве присяжного. Такую возможность дает спектакль по пьесе «королевы детектива» Агаты Кристи «Свидетель обвинения» в постановке приглашенного из Москвы режиссера Д. Креминского.

Спектакль, заданный условиями пьесы, которые поддержаны и театром, действительно представляет собой слепок судебного заседания, которое проходило в Англии полвека назад, которое может проходить и сейчас как в Англии, так и в любой другой стране: закон, как известно, серьезен и не любит разнообразия, следовательно, сценическое действие развивается весьма предсказуемо и по большей части однолинейно. Вставные эпизоды иногда переносят внимание зрителя на другую линию действия, где действие происходит в адвокатской конторе. Они разбивают не только общий ход действия, но и само сценическое пространство, переходя на авансцену и не давая глазу окончательно успокоиться и заскучать на привычно-реальном пространстве зала суда с симметрично расположенными участниками, хотя таковое вовсе и не обеспечивает равновесного представления в визуальном плане. Практически на всем протяжении действия «перетягивала» правая сторона, в чем несомненная заслуга отдельных актеров, но об этом речь дальше. Обвиняемый же (А. Шкрабак) занимал свое место слева так до крайности тихо и незаметно, что порой вообще забывалось, что он на этом процессе присутствует.

Сюжет выстроен традиционно для Агаты Кристи: интерес представляет не криминальная, а интеллектуальная его сторона. Убийство — загадка, головоломка, которая разгадывается по ходу всего действия, приобретая какие-то новые таинственные обстоятельства, но поскольку основное действия спектакля представлено достаточно монотонно, то акцент автоматически переносится на исполнителей. Создается впечатление, что спектакль — это набор солирующих партий, среди которых особо выделяются две: прокурор Майерс в исполнении засл. арт. России А.Семикопенко и Ромейн в исполнении засл. арт. России Н. Гординской. Для стилистики театра характерно соединение в изображении действительности двух крайностей: трагического и комического. Во всякой трагедии есть место элементам фарса, во всякой комедии указывается на трагичность положения. Так вот, эти две роли и призваны подтвердить тезис: «Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно», представляя собой сосуществование в одном содержательном и сценическом пространстве двух противоположностей: трагедийности (Ромейн) и комичности, скорее, трагикомичности (прокурор).

Прокурор в исполнении А. Семикопенко как представитель своей профессии нетрадиционен. Вместо предельной сосредоточенности, серьезности, может быть, даже — угрюмости, нагнетающей и без того напряженную обстановку судебного разбирательства, мы видим легкость, иногда — легкомысленность, но только внешнюю, иногда — чудаковатость. Прокурор Майерс, кажется, не совсем понимает, где он находится, не понимает, что зал суда, в котором слушается дело об убийстве, не место для шуток и разболтанного поведения, и этим выигрывает. Выигрывает тем, что он — как глоток свежего воздуха среди всеобщей угрюмости и серьезности, которые затягивают всех. Он в противопоставление всем остальным пытается представить слушанье дела как шоу, сам пытается его организовать. Его допрос свидетелей — не устрашающее действо, а блестящее представление, по ходу которого высмеиваются все: и сами свидетели, и обвиняемый, и защита. Ведь не случайно часто в интонациях прокурора, в том, как он обращается с вопросами к свидетелям, как парирует адвокату, как поправляет сам себя, звучит издевка. Вот здесь и кроется то главное, что составляет сущность героя Александра Семикопенко, что роднит его и с другими ролями артиста. Под внешним шутовством, фарсом и аффектацией кроется предельная собранность и серьезность, профессионализм и знание своего дела. Майерсом движет профессиональный долг и тщеславие: он должен выиграть дело у своего оппонента и соперника — адвоката сэра Уилфрида, соперника еще с университета. А бравада — это лишь показное, наносное, за которым прячется глубокое, потаенное. И смех — это защитная реакция. А в конце он высмеивает самого себя — отсюда это преувеличенное страдание неудачника по поводу того, что процесс он проиграл. Оскорбление и негодование не вызывали бы у зрителей сочувствия, в конце концов симпатии всегда на стороне оправданного невиновного человека. А так, в какой-то момент хочется даже пожалеть этого неудачливого человека и пожелать перемены решения только лишь для того, чтобы избавить прокурора от страданий. Актер относится к своему герою со значительной долей иронии и так же заставляет и его относиться к самому себе.

В противовес Майерсу, который приковывает внимание своей стремительностью и игристостью, Ромейн обращает на себя внимание своей сдержанностью, некой отстраненностью, а временами даже холодностью. Она совсем не похожа на ту любящую жену, какой ее описал Леонард. Молодая женщина неизменно элегантна, вежлива, но вот что удивляет: она вовсе не выглядит заинтересованной стороной. Ее волнение и нервозность выдают лишь мелкие детали: периодически зритель наблюдает у нее паническое метание глаз, словно в безмолвной молитве ко Всевышнему с просьбой дать ей сил, и легкое теребление руками дамской сумочки. А в основном, весь ее внешний вид — это игра, часть плана, по которому она должна выглядеть холодной, надменной, неблагодарной, а внутри, за всем этим — преданность, нежность, любовь.

Сколько мужества надо было иметь этой женщине, чтобы решиться на такую игру во имя свободы мужа, быть осужденной во имя любви. Но в исполнении актрисы Н. Гординской этот шаг Ромейн не выглядит подвигом. Все в ней говорит о том, что по-другому она поступить не может, она словно бы считает этот шаг таким естественным, что и не осознает его как проявление героизма и мужества. В одноименном рассказе А. Кристи Ромейн — бывшая актриса, следовательно, ей гораздо легче было играть: к любви примешивался профессионализм. Здесь же она — обыкновенная женщина, которой движут только чувства, что во сто крат увеличивает ее внутреннюю силу. Одна из сильных сцен спектакля: Ромейн только что осудили, а Леонард свободен. Луч прожектора освещает лицо актрисы: напряжение спадает, оно разглаживается, успокаивается. Она улыбается — Ромейн довольна. А ее глаза светятся, в них стоят слезы счастья.

Но вот она узнает, что обманута. И кем? Тем, ради кого рисковала, ради кого пошла на жертву. Счастье сменяется болью. Она не отказывается от тюремного заключения, но предпочитает, чтобы оно было по заслугам. И снова сверкают глаза, но не радостью, а болью и отчаянием. Снова в них слезы, но не счастья, а горечи и обиды. Она пережила предательство и потеряла все: свободу, мужа, любовь. Единственное, что осталось у нее,- это сила и мужество. Именно это заставляет ее держать голову высоко поднятой, в то время как по лицу текут слезы.

И вдруг молнией пронзает мысль: процесс выигран, но выиграла его Ромейн.

Аналогичная мысль возникает и по поводу спектакля. Его победа в поединке со зрителями (овации и крики «браво» в конце — тому подтверждение) — заслуга таких актеров, чья игра заставляла вникать, проникаться и просто понимать во всем несобранном, механически воспроизведенном судебном сценическом действе.

________________________________

© Инна Звездина