Как много было русского во мне

 

Причал

 

Впереди — волна за бoртом,

Позади — пустой причал.

Там — заботится забота,

Там — печалится печаль.

Отплываю от причала,

Чтобы прошлое избыть,

Чтобы жить начать сначала,

Чтобы тех — чужих забыть.

Тех — лукавых и неверных,

Суетливых и пустых,

Тех — без веры суеверных,

Праздных, разных, непростых.

Всех, кто рушил и калечил,

Мной владея, не любил.

Всех, кто тяжесть мне на плечи

Непомерную взвалил.

Не моя теперь забота,

Не моя теперь печаль.

Но зовёт и плачет кто-то…

Обернусь — пустой причал.

 

 

Оригами

 

Опальный снег похож на плесень.

Уносит мутная вода

И сон, и явь, и звуки песен

Уже забытых… Навсегда.

Ржавеет на задворках рая

Разбитый старый патефон –

Ещё мелодию играет,

Но никому не нужен он.

Вода несётся по планете,

С собой планету унося…

Дождей нейлоновые сети

Вокруг накрыли всё и вся.

Бумажной птицей оригами,

С пути сбиваясь на лету,

С насквозь промокшими ногами

Лечу, теряя высоту.

 

 

Прощание с осенним садом

 

                                  Когда-нибудь во времени другом,

                             на площади, средь музыки и брани,

                             мы б свидеться могли при барабане,

                             вскричали б вы: В огонь её, в огонь!

                                                           Белла Ахмадулина

 

Осенний сад на гибель обречён,

В предчувствии ноябрьских агоний,

Он листья, будто жёлтые ладони,

Кладёт, прощаясь, на моё плечо.

 

Прощай, прощай! Всё сбудется потом.

Мы затаим в себе свои сомненья.

Мы промолчим.  В последние мгновенья

Так еретик молчал перед крестом.

 

В последний раз припомним имена

Всех тех, кого так горестно любили…

И пусть они давно о нас забыли –

Храни их Бог в лихие времена!

 

Ладонь в ладонь восходим на костёр.

Мой еретик, давай простимся прежде,

Чем отлучат от церкви двух сестёр,

Сообщниц наших – Веру и Надежду.

 

Вершится суд под барабанный бой.

Мечты – по швам, как ветхие одежды.

Ни Веры, ни Любви и ни Надежды,

Ни будущего нет у нас с тобой.

 

Судья наш глух и безнадёжно строг.

Не с нами Бог и враг Его не с нами.

Прощай! – Уже кружится над костром

Печальный ангел с чёрными крылами.

 

 

Как много было русского во мне… 

 

                                      Я очень русский человек.

                                      Это с годами не проходит. 

                                                И. Бунин. Письмо из эмиграции 

 

Как много было русского во мне!

Как мало русского во мне осталось…

Здесь, на чужой, нерусской стороне

С чужою речь родная побраталась.

 

И даже имя русское моё

Давно в Европе сделалось привычным;

Моё житьё-бытьё, моё жильё,

Дитя моё – от здешних не отличны.

 

В стандарты европейские – извне –

С наивностью славянского бродяги

Я втиснулась… Обломком на волне

Вплеснулась – с визой на клочке бумаги.

 

Мой статус – Frau – не мешает мне

И праздновать и горевать по-русски,

А сердце бедное – одно меж двух огней! –

На грани срыва от двойной нагрузки.

 

Рассказывая сыну о Москве,

Переполняюсь горечью полынной…

Две женщины во мне, как ивы две

По разным берегам судьбы единой.

 

В одной, как в каторжанке – на износ,

На срыве каждый нерв и каждый мускул,

Другой легки обуза и обоз

Замашек барских, а по сути – русских.

 

Стреножен и к Европе приобщён 

Заблудший конь моих славянских предков,

Осколки их имён, племён, знамён,

Их зов во мне – как сон, забвенью предан.

 

Но иногда, в тревожной глубине,

Сверкнёт породы золотая малость. –

Той малости достаточно вполне,

Чтоб до конца я русскою осталась.

 

 

Колыбельная эмигранту

 

                        «Как на наши именины

                         Испекли мы каравай…»

                                    Детская хороводная песенка

 

Не тоскуй, как по Мессии,

По родимой стороне.

Ты не нужен был России –

Ни внутри её, ни вне.

 

Синим небом не прельщайся, 

За былое не держись.

С русским раем распрощайся,

В эмигрантский рай катись!

 

Там, под крылышком чужбины,

Как положено в раю,

Жизнь – сплошные именины!

Баю, баюшки, баю…

 

Сколько жизни той осталось,

Знать, конечно, не дано…

Тонкой нитью намоталась

Пряжа на веретено.

 

В кущах райского массива

Взлёт души познаешь ты,

Упакованный красиво

В гроб дубовый и цветы.

Рай советский. Рай немецкий. 

А в итоге – Божий рай,

Где тебя, как в песне детской,

Ждёт на блюде каравай.

 

(хор ангелов)

«Во-от такой вышины!

Во-от такой ширины!

Каравай, каравай,

Кого любишь, выбирай…»

 

 

Светлячок

 

Очи долу опускаю. 

Всё, что было, отпускаю.

Ухожу.

Уступаю. Отступаю. 

Босиком переступаю

Грань-межу.

 

За межой – собачьи своры, 

Вечный хаос и раздоры,

Дом чужой.

Дом чужой, моим не ставший, 

Постаревший и уставший –

За межой.

 

За высоким за забором 

Прогремит в ночи затвором

Хмурый гном.

Он погасит синий вечер

И мои задует свечи –

За окном.

 

Только мне совсем не страшно.

Всё, что было – день вчерашний.

Всё прошло.

В рюкзаке моём не густо. 

На душе легко и пусто.

И светло.

 

Ничего – ещё не поздно! 

Разложу пасьянс на звёздах.

Путь далёк.

И, чтоб я с пути не сбилась, 

Светит мне, являя милость, 

Светлячок.

 

 

Лорелея

 

Налегке я покину тебя,                 

Ни о чём не скорбя, не жалея,

Не желая, не злясь, не любя –

Равнодушная, как Лорелея.

 

Я тебе – ничего не должна, 

От тебя – ничего мне не надо.

Расквитались мы оба сполна

За экзотику рая и ада.

 

Разолью золочёной рекой

Волны локонов на загляденье.

Пенье дивное – знак роковой.

Не надейся, чужак, на спасенье!

 

Сколько их заманила на дно?..

Слёз не лью, ни о ком не жалею.

Всех оплакали жёны давно,

Проклиная в сердцах Лорелею.

 

Но приблизишься ты – замолчу

И заплачу, от слёз оживая…

Бог с тобой. Ничего не хочу!

Даже смерти твоей не желаю!

 

 

Mеin Herz

                                                                  В.Р.

 

О нет, я не о том, какой была Лилит –

Mайн херц, я не гожусь уже для этой роли…

Твоя душа в моей в беспамятстве болит,

Как рекрут, что сражён стрелой на бранном поле.

Майн херц, и мы умрём… Развеет ветер тлен.

Покроется седым бурьяном поле брани.

Не в силах Лореляй или Лили Марлен

Запеть-заговорить открывшиеся раны.

Я им почти сродни. И мне cродни Лилит.

Пока жива, пою, над бездною летая.

Твоя душа в моей, пульсируя, болит,

Печаль и боль мою тобою исцеляя.

Безбрачия венцом венчал меня Творец,

Чтоб в грохоте кастрюль я слух не потеряла.

Пульсируй и боли, но будь живым, майн херц,

И не теряй строки предсмертного накала.

 

 

*     *     *

 

Бледный ангел, мой хранитель,

Умоляю, чуть дыша:

Посети мою обитель,

Дивно крыльями шурша!

Слышу, дождь стучит по крыше,

Вижу дно луны в окно,

Но тебя мне ни услышать,

Ни увидеть не дано.

Оттого-то и не верю

И затворницей живу.

Оттого закрыты двери.

Остальное — дежавю.

 

 

*     *     *

 

В безвременье, над домом разорённым,

Над бедной жизнью скомканной моей,

Взошла звезда — нежданно, озарённо —

Из хаоса осколков и теней.

Её внезапный свет проник мне в душу.

Я знала — не случаен этот свет,

И знала, что невольно я нарушу

Твой праведный, о Господи, завет.

Не возжелай… Твои запреты правы.

К чужой душе приставлена звезда.

Но, Господи, страшней Твоей расправы

Одно лишь — с ней расстаться навсегда.

 

 

Змея

 

Я – тьма слепая в тесной келье.

Я – сталь дамасская метели.

Ничья, чужая, не твоя,

Я – подколодная змея.

 

Бикфордов шнур в судьбе поэта –

Я взрыва верная примета.

Я – жар пустыни и мороз.

Две капли яда – вместо слёз.

 

Но, может быть, смирюсь и сжалюсь,

Не стану жечь, не стану жалить 

Змеиным языком огня –

Ты только приручи меня…

 

Была ничья – теперь твоя 

Ручная, мудрая змея.                                          

 

 

*     *     *

 

Всё проходит. Всё проходит.

Так устроен белый свет.

Вот и лето на исходе.

Бабье лето — бабий век.

Что ты, что ты, друг мой, пoлно!

Раньше срока не тужи.

Исчезают в море волны

И в пустыне — миражи…

Всё меняется в природе,

Но верны твоей судьбе

Свет звезды на небосводе

И моя любовь к тебе.

 

 

Сорока

 

Эй, сорока-белобока,

Ты летаешь невысoко,

Невысоко, недалёко –

Вовсе не за облака. 

Ты, сорока – кареока,

Ты, сорока – караока, 

Хоть летаешь невысoко,

Но отважна и дерзка.

 

Вот тебе изюм и гречка,

С красным камушком колечко –

Если бросишь на крылечко 

У любимого дружка

Для коня его – уздечку

И седло – для седока. 

 

Он живёт у Чёрной речки,

Где зелёная ветла.

Жив и конь, но нет уздечки

И хрустящего седла.

Разгони туман-тревогу,

И в погожий день седьмой

Укажи ему дорогу

В одинокий терем мой. 

Награжу тебя щедрее,

Чем волшебницы рука.

Ах, верни же мне скорее

И коня, и седока!

 

 

Гадалка

 

На полянке спозаранку

Полевых цветов нарву,

Стол накрою и цыганку

На гаданье позову. 

 

«Разложи, гадалка, карты,

Изогни дугою бровь –

Махараджу из Джакарты

Нагадай мне на любовь.

 

Он – король крестовой масти,

Голубых кровей король,

Он – потомок тех династий,

Чья богам известна роль.

Род его идёт оттуда,

Где, любимец и кумир

Всех богов – светился Будда,

Прежде, чем покинуть мир…»                                          

 

Молвит мне в ответ гадалка,

Поведя худым плечом: 

«Мне, красавица, не жалко,

Но король тут не при чём…

 

Эти карты лгать не будут,

И не нужно мне монет!

Ты, бедняжка, ищешь Будду –

Свет, которого здесь нет».

 

 

Богатой мне не стать

 

Я знаю, что богатой мне не стать –  

С пелёнок я не о дворцах мечтала.

Дворцы с короной вместе променяла

На горстку слов и тонкую тетрадь.

 

Я знаю, что богатой мне не стать –

Ни денег, ни сокровищ по наследству,

Ни принцев, ни волшебниц по соседству,

И ключик золотой не отыскать.

 

Я знаю, что богатой мне не стать –

Не тот характер… И напора нету.

Делю свою последнюю монету

С друзьями, что и мне самой под стать.

 

Я знаю, что богатой мне не стать,

Богатством с новым русским не тягаться;

Я с ним судьбой не жажду поменяться

И душу не удушье променять.

 

Я знаю, что богатой мне не стать –

В угоду дураку не выгну спину,

И камень я в лежачего не кину,

И не продам за серебро Христа.

 

Я знаю, что богатой мне не стать,

И знаю: что б со мною не случилось,

Не научусь, выпрашивая милость,

Я плеть, меня стегнувшую, лизать.

 

Не выучилась плакать и просить,

Копить и прятать тоже не умею.

Богата тем, что в каждый миг имею,

А должников моих не мне судить.

 

Я знаю, что богатой мне не стать.

Судьба не раз кредиты открывала,

Но если я брала, то точно знала:

Сполна, вдвойне придётся отдавать.

 

Судьбу принять, пройти сквозь тьму и свет. 

Ну, а случись, лукавый расстарался,

Иль Ангел – мой Хранитель зазевался, 

За них двоих одна держу ответ.

 

В ночи нашепчет тусклая звезда

О горечи потерь, им нет возврата:

О маме бедной, о Христе распятом,

О родине, пропавшей навсегда…

 

Was habe ich? – Да будет не в упрёк

Душе мятежной, безнадёжно русской –   

Корсет чужбины, нестерпимо узкий,

Тетрадь стихов, да лёгкий кошелёк.

 

Прости, Хранитель! Ты со мной устал,

То сломленной, то снова непокорной,

С душой не золотой, но всё ж, не чёрной,

В которой не угас добра кристалл.

 

Я знаю, что богатой мне не стать.

Но если бы могла начать сначала,

То, всё равно, богатой бы не стала,

Да и сначала поздно начинать.