Степи и степи с лёгкими буграми, покрытые бледной травой жёлтых, малиновых, розовых оттенков; а ближе к астраханским землям всё застилает выжженная солнцем седая полынь… Поселения в Калмыкии редки и невероятны: беспорядочные, на первый взгляд, скопления однообразных домиков, и не увидать среди них башенок калмыцких храмов или, как их принято называть, хурулов, – деревянные культовые памятники Калмыкии после себя следов не оставили…

Впрочем, один хурул, самый  красивый и богатый, был возведён из камня, и славился далеко за пределами калмыцких степей; многих путешественников, следовавших Волгой до Астрахани, он удивлял и восхищал своим диковинным обликом. Слава давным-давно прошла. Но хурул, к счастью, уцелел.

Полюбоваться им теперь могут немногие… От полустанка Хошеутово до села Речное, на околице которого высится хурул, напрямую километров тридцать; однако на пути встанут преграды: река Ахтуба, полноводные ерики, залитые водой луга; и – ни жилья: астраханские селения отделены друг от друга десятками километров. Выручает объездная дорога: по ней и ходит четыре раза в неделю вечерний тряский автобус, лихо преодолевая по мостам водные препятствия. Всего от Астрахани 130 километров: луга да ерики, веющие сочными водянистыми ароматами, жёлтые пустыни, едва покрытые полынью да верблюжьей колючкой, – и снова луга, снова заросли тростника и расслабленные ивы над неподвижными ериками… 

   Владельцем здешних земель – так называемого Хошеутовского улуса — в начале Х1Х века был князь (нойон)  Сербеджаб Тюмень, тот самый, который в 1812-1814 годах возглавлял Второй Калмыцкий полк, воевавший в составе 3-й Западной армии генерала Тормасова. Полк прошёл с боями от Пружан до Парижа, где и завершил поход победным шествием. За личную храбрость полковник Тюмень был отмечен высокими наградами, в их числе ордена св. Владимира и св. Георгия. Вернувшись с  полком в Тюменевку – центр улуса, – он организовал в честь окончания войны торжественное богослужение в деревянном хуруле, куда и перенёс полковое знамя. В этом же, 1814 году, на его средства, на народные пожертвования был заложен новый, каменный храм – во славу победы, как часть представительного монастырского  комплекса. Идея возведения такого храма принадлежала брату Сербеджаба Батуру-Убаши, также принимавшему участие в походах против Наполеона. Будучи приглашён Александром I в Санкт-Петербург для вручения наград, он пленился величественной красотой Казанского собора, колоннада которого напомнила ему натянутый лук – родовой знак Тюменей. Нечто похожее он хотел возвести и в Тюменевке. С помощью консультанта, монаха Гюван-Чомбе, Батур-Убаши составил проект будущего сооружения.

Строительство окончилось спустя три года: главный, высотой в 16 метров, с четырёхступенчатой башней храм – сюмэ – стоял в центре большой полукруглой колоннады, которая с обеих сторон завершалась малыми храмами. Кроме того, были построены две часовни, несколько юрт для богослужений, домик для священнослужителей – гелюнгов – и ограда. Несмотря на явные черты классицизма, хурул носил традиционный ламаистский облик: кровли его башен – иначе гонхоны – загибались углами кверху, как у пагод. Каждая башня увенчивалась ганжиром – шпилем с эмблемой солнца и полумесяца. В хуруле Тюмень хранил знамя полка и два древних калмыцких знамени, на которых был изображён на белом коне герой-калмык Дайче Тегри  в древнемонгольском снаряжении.

   Сам Тюмень жил близ хурула в деревянном доме; был в княжеском имении и господский каменный. Скорее всего, именно о Сербеджабе вёл речь в  дневниковых записях, дважды в XIX  веке издававшихся в России, польский писатель Ян Потоцкий, проплывавший летом 1797 года до Астрахани: «То был прекрасный дом, недавно построенный калмыцким князем. Имя его – Тюмень. Ему первому опротивела жизнь кочевая. Однако же он ещё и ныне проводит часть лета под палаткою». После войны Тюмень, видимо, распростился с палаткой, а «прекрасный дом» украсил по-европейски – как писали немецкие путешественники  Цвикк и Шилль, – «зеркалами, люстрами, биллиардом, часами с музыкой и т.п.». В гостиной висели картины и гравюры, изображавшие героев войны 1812-1814 годов, битвы, обмундирование гвардейских солдат. Кроме того, перед гостями хозяин мог похвастать серебряными часами в золотом футляре, печатью с гербом рода Тюменей, коллекцией оружия и библиотекой, в которой было собрано свыше пятисот тысяч книг. Самому Тюменю некоторые краеведы даже приписывают литературное произведение «Сказание о Дербен-Ойратах»; однако этот памятник калмыцкой литературы имеет, по всей видимости, более почтенный возраст…

А гости у Тюменя были нередки. Однажды, в 1838 году, к нему пожаловали художники Григорий и Никанор Чернецовы. О встрече с имением нойона они поведали в своих «волжских» путевых записках: «На левом берегу увидели возвышающиеся башни каменного калмыцкого капища и дом с бельведером… – это селение Тюменевка, постоянное жилище владельца Хошоутовского калмыцкого улуса, полковника, князя Сербеджап Тюменева. Остановясь у берега, мы отправились засвидетельствовать почтение князю и испросить у него позволения посмотреть сооружённое им молитвенное здание. Мы приняты были владельцем со всем радушием в прекрасно отстроенном доме. Получа позволение видеть капище как замечательный предмет на берегах Волги, мы, не теряя времени, поспешили удовлетворить своё любопытство.

Здание построено в китайском вкусе; с главной фасады имеет полукруглую колоннаду с тремя башнями и в общем, с другими небольшими отдельными двумя зданиями, составляет прекрасную массу. Внутри сего капища, называемого Хорулом и Сюмэ, у передней стены в нише возвышается место, на котором находится небольшой  истукан, сделанный из металла и обернутый шёлковой материею… Тут же сохраняются многие маленькие истуканы разных бурханов, богов ламайского вероисповедания… Жертвенный стол, пред этим возвышением находящийся, уставлен серебряными чашечками, наполненный маслом, сарачинским пшеном, пшеницею, водою, и на нём же поставлены курильные свечки. По бокам этого жертвенника находятся ещё два стана с теми же предметами. По следам капища развешаны изображения добрых и злых бурханов, писанные водяными красками на цветных шёлковых материях, чем занимаются исключительно гелюнги…»

«Гостеприимство князя Тюменя известно всем, путешествовавшим в этой стороне», – так закончили  рассказ о Тюменевке Чернецовы…

О широте души Тюменя говорит и тот факт, что часть своей земли он передал для поселения воронежским государственным крестьянам. Так возникли поселения Хошеутово и Княжеское, впоследствии переименованное в Вольное.

   В сентябре 1844 года Тюменевку посетил известный писатель и публицист Иван Сергеевич Аксаков. Вот что он рассказывает в своих записках: «Семейство Тюменей состоит из князя Сербеджаба, братьев его Церен-Дондока и Церен-Норбо и сына среднего брата Церенджаба. Сербеджаб, полковник, лет 70, …был в походе против французов с калмыцким полком и даже прожил в Париже месяц. Разумеется, эта кампания любимое его воспоминание, слабая сторона его, хотя он немногому научился во Франции, разве только пить шампанское… Он истый калмык в уше и ревностный идолопоклонник, впрочем, добрый старик, пользующийся неограниченным уважением и любовью своих подвластных. У калмыков старший в роде имеет огромную силу. Сербеджаб бодр и свеж и ещё отлично ездит на лошади. Церен-Дондок, брат его, лет 45, гораздо грубее и необтёсаннее, чиновник по особым поручениям при губернаторе, штабс-капитан гвардии, Церен-Норбо, улусный судья, хитрее и умнее их всех, он поручик казачий; Церенджаб, воспитывавшийся в казанской гимназии, мальчик лет 19, не больше, статный, ловкий; европейская цивилизация, однако ж, не мешает ему, кажется, жить у дяди с полным удовольствием. – Ещё брат покойный Сербеджаба стал заводить оседлость в своём улусе, построил дом, развёл сад и приказал обрабатывать несколько десятин земли. Брат его продолжает начатое им дело, ест и пьёт по-европейски, построил ещё несколько домов и постоянно увеличивает число десятин. Впрочем, летом старик переходит жить в беседку, а братья живут в великолепных, изящных кибитках. Все они чрезвычайно добры, ласковы и гостеприимны, любят русских и не только не оскорбляются любопытством, часто пустым и нескромным, но охотно показывают своё «азиатчество», как говорят они».

«Когда мы вошли в дом, – продолжает Аксаков, – то дам приняли две княгини, жены Церен-Дондока и Норбо; последняя довольно миловидная калмычка. Трудно мне описать вам их костюм: несколько разноцветных халатов или капотов, надетых один на другой, что-то вроде кучерской шляпки на голове, по две косы на каждой стороне, вложенные в какие-то футляры из чёрной тафты, вот  что только я мог заметить; остальные принадлежности костюма требуют ближайшего рассмотрения. Нельзя сказать, чтоб они были застенчивы, но не слыхал их говорящих. Военная музыка, привезённая на пароходе, играла целый вечер, продолжавшийся с 6 часов до 1 пополуночи. Начались угощения: то закуска, то варенье, то плоды, то разные питья подавались вплоть до ужина. Этот вечер провел я очень скучно. Из мужчин почти все сели играть в карты, да, впрочем, из тех, с кем бы можно было потолковать мне охотно, никого не было, с дамами я не знаком, да и не хотел знакомиться, ибо знакомства отнимают много времени, и я избегаю их. Но скучно находиться в обществе людей, мало или совсем незнакомых, и я с радостью встретил конец вечер».

Полковник Сербеджаб Тюмень умер в 1846 году и был похоронен близ хурула. Посетивший в середине  XIX столетия Тюменевку этнограф Г.Н.Лыткин оставил в дневнике такую запись: «Памятник С.Тюменю сделан из кирпича, четырёхугольный. Окружён деревянным забором, внутри которого находится несколько шестов с вертящимися дощечками, на которых надписи по-тибетски».

Другой путешественник, Н.Михайлов, в 43-м номере «Астраханских губернских ведомостей» за 1846 год писал о брате Сербеджаба Церене Надмите Тюмене: «… как Член Московского общества по сельскому хозяйству, он заботился вместе с тем и о разведении в своём саду разных свойственных южному климату растений. Произращённые в нынешнем в году у него в саду посевы из семян доставленных от Помощника Инспектора сельского хозяйства Г.Шенияна разных родов проса, барбатского семени, разных видов гороха, Мариландского, Виргинского, Кендукского и смешанные породы из Латака и Джебела – табака, а также Американского, Кнастера, Мариландского и Порторико, Американского картофеля, разных сортов бобов, служит доказательством, что при том плодородии почвы, которою отличается луговая сторона Волги в Астраханской губернии, означенные растения, а равно овощи и плоды могут, при особенных заботах крестьян, доставлять не малую пользу». В 45-м номере «Ведомостей» Михайлов подробно перечисляет «китайские произращения» в саду сельца Тюменевки: чёрное просо хой-шудзы, красный горох цзень-доу, и другие.

О поистине царском приёме в Тюменевке рассказал в дневниковых записках А.Дюма-отец, путешествовавший в 1858 году по Волге до Астрахани. У молодого князя Тюменя (Дюма называет его двоюродным внуком Сербеджаба) он провел два октябрьских дня, полные незабываемых впечатлений.

   «… В нескольких шагах от берега мы увидели китайскую пагоду и замок, непривычный архитектурный стиль которого нам так и не удалось определить», – писал о беглом знакомстве с хурулом Дюма. Более подробное знакомство состоялось через день, когда писатель вместе со своим  постоянным спутником художником Жоржем Муанэ по приглашению князя прибыл на астраханском пароходе «Верблюд» в Тюменевку. Гости были встречены артиллерийским залпом, после чего хозяин стал быстро спускаться по ступеням дебаркадера. «Князь Тюмень был человеком 30-32 лет, слегка полноватым, хотя  и рослым, с очень короткими ногами и очень маленькими руками… Хотя князь Тюмень обладал ярко выраженным калмыцким типом, наружность его даже и по европейским меркам была приятной; тело его казалось могучим, у него были чёрные и гладкие волосы, чёрная, но очень жидкая борода». Описание народных плясок, спортивных состязаний, скачек, охоты – всего того, что было устроено в честь гостя, – занимает у Дюма не одну страницу. Каждая строка дышит эмоциями, даже когда речь идёт о мелочах. Вот как выражает знаменитый чужестранец впечатления от калмыцкого  чая:

«Полностью доверяя этикету и памятуя о том, что предки калмыков, близкие к монголам, граничили некогда с Китаем, я с полным доверием поднёс чашку к губам. Никогда, заявляю я вам, напиток более гадкий не вызывал такого отвращения у христианина. Я думал, что меня отравили. Естественно, мне захотелось узнать, из каких ингредиентов приготовляется это тошнотворное пойло. Основной элемент, его составляющий, – кусок плиточного чая, что поступает из Китая; его кипятят в котелке и добавляют туда молоко, масло и соль».

(Многие иностранцы, гости Калмыкии, в основном и сейчас настороженно относятся к калмыцкому чаю. Да и почему-то мало кого из русских, живущих за пределами калмыцких земель, уговоришь испробовать этот своеобразный напиток, сытный и хорошо утоляющий жажду).

На прощание в память о своём пребывании в Тюменевке знаменитый гость написал в альбом княгине Тюмень экспромт: 

Для царства каждого Бог начертал границы:

Там высится гора, а здесь река струится;

Но был Всевышний к вам исполнен доброты:

Степь он бескрайнюю вам дал, где в изобилье

И трав, и воздуха. Вы царство получили,

Достойное и вас, и вашей красоты.

  Когда стихи были переведены на калмыцкий, писателю преподнесли другой альбом, принадлежавший сестре княгини Агриппине Фёдоровне (Грушке): она также хотела иметь экспромт. И гостю ничего не оставалось, как сочинить новый шедевр: 

Распоряжается Господь судьбою каждой:

В глуши вы родились, мир одарив однажды

Улыбкой неземной и взором колдовским.

Так стали обладать пески счастливой Волги

Одной жемчужиной, а степь – цветком одним.

Первое стихотворение приводит сам Дюма в «путевом» романе «От Петербурга до Астрахани», оно же имеется в его письме в к сыну в Париж. Оригинал второго стихотворения, набросанного изящным почерком по-французски, попал в Астраханский госархив. Под стихами много лет спустя кто-то пометил карандашом: «Это стихотворение сочинено А.Дюма (отцом) в его приезд в 18.. в Тюменевку (ставка калмыцких князей в нескольких верстах от Астрахани) к князю Серен – Джаб Тюменю и поднесено Агриппине Фёдоровне, кончавшей курс в Астраханском институте для благородных девиц (она побочная дочь князя Дондока Тюмень от русской)».

…В девять вечера пароход увозил Дюма в Астрахань… «Ещё целое лье мы продолжали слышать выстрелы мортир и видели пагоду и замок, озарённые разноцветными огнями. Потом на излучине реки всё исчезло, как сон», – красочно, однако без тени сентиментальности закончил рассказ о Тюменевке Дюма.

Пройдёт полвека – и, как сон исчезнут роскошные тюменевские сады, сказочный монастырский комплекс с его мистическим убранством, который видел, как рассказывали старожилы, и сам В.И.Ленин, когда приезжал сюда с молодой женой навестить землю предков… К столетию со дня Бородинской битвы хурул отреставрировали; на празднество собрались потомки участников сражения. А с приходом советской власти богослужения в храме прекратились – навсегда… Тогда и стали разрушать часовни, боковые храмы, колоннаду. После Великой Отечественной осталось лишь главное здание хурула – сюмэ. Сначала там поселили школу. После школы – детдом. Потом устроили клуб. И, наконец, отвели здание под склад: вплоть до 1980 года колхоз «Новая жизнь» хранил в нём зерно. А в 1990 году по решению администраций Калмыкии и Астраханской области хурул приехали реставрировать. Поставили леса, покрыли металлом крышу, сложили дранку и… на том всё закончилось.

Тем временем в Элисте по инициативе президента Калмыкии Кирсана Илюмжинова был построен новый хурул. «Это ближе, чем на Волге», – по сию пору успокаивают себя нынешние гелюнги. Однако в октябре 2000 года президент посетил Речное (так уже давно именуется бывшая Тюменевка), чтобы, по его словам, «поклониться духу предков, наметить работы по восстановлению хурула». 

…Моему пути по редко заселённым пространствам Астраханской области пришёл конец только к семи вечера. Широкая приволжская улица – одна из двух в селе – быстро привела меня к невысокому каменному дворцу с деревянной башней-«пагодой», взятой в леса. Башню увенчивал шпиль, напоминающий, скорее, шест, а среди досок, как в клетке, бесполезной деревяшкой опрокинулся ганжир. Не считая «пагоды», храм  следовал традициям классицизма: чёткий ритм прямоугольных окон, пилястр, карнизных дужек. Да и каменное основание деревянной башни могло бы вполне сойти за колокольню эпохи Александра I. Дальше, за оврагом, ширилась необъятная спокойная Волга; вдалеке, словно её сторож, стоял на лодке одинокий рыбак. На сыром илистом берегу кое-где собирались парами ивы, но сторонились друг друга тополя, словно зачем-то необходимо было им это строгое  уединение.

Я вошёл в последний на улице двор. По дороге, обсаженной розами и виноградником, навстречу, улыбаясь, спешила хозяйка, хранительница хурула, его верная защитница. Конечно, знала: случайный человек не зайдёт.

В хурул мы пошли сразу. Валентина Константиновна Тихонова отомкнула дверь, и мы оказались в пустом зале, мгновенно готовом откликнуться на каждое наше движение. Два ряда колонн (характерный для европейской архитектуры тип трехнефной базилики), бледные остатки росписей, высокие потолки; в углу сложены доски, пол усыпан птичьим помётом… Потом Валентина Константиновна ушла готовить ужин, а я ещё долго бродил вокруг, представляя былое великолепие того, что путешественники, среди которых была даже такая знаменитость, как Александр Гумбольдт, воспринимали подобно чуду света.

Единственный сохранившийся с давних времён калмыцкий хурул

– Ушки для замка, решётки на окна приварили рабочие, я их за это кормила и поила, баню им топила, – рассказывала Валентина Константиновна за ужином. – Гоняла мальчишек – портили стены. Охраняла от воров — хотели снять цветной металл с крыши; половину сняли-таки. Сколько обращалась в комиссию по охране памятников!.. Не понимают люди, что ничего подобного в мире нет! Сюда приезжала принцесса из Китая, прямая наследница Тюменей; она знала только одно: «зпасибо». Говорю: переведите ей – пусть отстегнёт немного на ремонт, она ведь богатая женщина! Ей переводят – она меня обнимает: «Зпасибо!» Ну что тут скажешь… Оставила в хуруле свой белый шарф на память… Были и француженки. В прошлом году сам Илюмжинов приехал, – вот, сидел на этой кухне, мы вместе обедали, а он меня всё благодарил за хлопоты о хуруле, говорил – выделит миллион на реставрацию. А пока – вот, посмотри, почётную грамоту правительства Республики Калмыкия мне дали… 

– А живут ли в Речном калмыки? – поинтересовался я.

В ответ Валентина Константиновна показала мне вырезку из газеты «Харабалинский вестник» за 15 февраля 2001 года (село Речное находится в Харабалинском районе Астраханской области). Из статьи я узнал: в селе Заволжском, что в пяти километрах от Речного, в 2000 году появилась зарегистрированная Управлением юстиции по Астраханской области религиозная организация «Община буддистов» из тридцати шести человек, имеющая свой устав и свою программу. Одна из задач организации – реставрация хурула, превращение его в действующий храм-музей, в чём могли бы помочь Астраханское объединение национального общества калмыцкой культуры «Хальмг» и Департамент культуры, искусства и кино администрации области. В заметке говорилось, что Илюмжинов, побывав в Заволжском, выделил общине семнадцать женских национальных костюмов, музыкальный центр, музыкальные инструменты. 

Наконец, я спросил Валентину Константиновну о том, что с самого начала вертелось на языке: почему так дорог ей хурул?

 – Войду, постою, стены руками поглажу – и на душе хорошо становится! – вздохнула Валентина Константиновна. – Душа болит за него: он ведь в мире один! А место какое для него выбрали! Говорят, согласно традициям: приметам, исчислениям в буддийских астрологических книгах. Бывало, поднималась Волга – по селу на лодках ездили, но основания храма вода никогда не достигала.

Около полуночи муж Валентины Константиновны Феонтий Маркелович и внучка Юля пошли спать, а мы еще долго смотрели семейные фотографии и говорили о калмыцкой святыне, которую ХХ столетие обрекло на разрушение. Сейчас ХХI век. Долго ли ей еще стоять?

– Когда председатель Лиги защиты культуры Елена Рожкова пришла в администрацию поговорить о хуруле, ей сказали: «Людям есть нечего, а Вы о храме беспокоитесь», – ответила моим мыслям Валентина Константиновна. – И не понимают они, что без храма – жизнь не улучшится!

…Со времени моего приезда в Речное прошло несколько лет. Кое-что изменилось. Калмыцкая община села Заволжского открыла свой счёт в банке, опубликовала реквизиты во всех астраханских газетах; а хурул официально перешёл в её собственность: уже и городские специалисты приезжали – составлять смету на реставрацию… Свою передачу о хуруле астраханское телевидение переслало в Индию Далай Ламе, который для калмыков является главным гелюнгом. Вскоре сам гелюнг, молодой и энергичный, наведался в Речное. Посетовал Тихоновой: перечислял на реставрацию деньги, а где они, на что ушли? Спасибо, есть теперь община, есть банковский счёт – значит, начнём работать.

Выходит, дело князя Тюменя не забыто. Надежда есть: к возведённому им хурулу в самом недалёком будущем вернётся былая слава.

Волга...

________________

© Сокольский Эмиль