Городские зарисовки. Стихи и картины

 

*   *   *

 

И у городов бывает запах –

значит, город тоже организм!

Кожа у него, глаза и лапы,

не лишен сомнений и каприз…

Подружиться с городом непросто,

городу полюбится не всяк:

можешь в нем родиться, жить лет до ста –

да вот не подружишься никак…

Город как собака – чует наших,

в кровь дерётся город за своих,

то есть много соли, много каши

съесть с ним надо, скушать за троих…

Город – женщина, что точно знает,

если любишь искренне её,

если нежно трогаешь, ласкаешь,

если шепчешь: мой, моя, моё…

Город отзывается на ласку

и берёт любимых под крыло…

Город-запах, город-голос, краска —

город, счастие и зло…

 

 

*   *   *

 

День прощальный, хмурый, межсезонный –

Осенью пахнуло как-то вдруг…

Скоро, скоро поезд многотонный

Увезёт тебя далёко, друг.

 

Город древний – и родной, и тёмный –

Встретит и печально лишь вздохнёт…

Снова день наступит беспокойный,

И тоска как будто отойдёт.

 

Только иногда кольнёт у сердца,

Жар воспоминания обдаст…

Оглянувшись, ты прикроешь дверцу…

Не грусти – увидимся, бог даст.

 

 

*   *   *

Вот опять я знакомым маршрутом иду,

Оживают события, чувства –

Так от века написано нам на роду:

Жить и прошлым, что тоже – искусство…

Отгуляв, город словно устал и притих:

Хоть огни сохранились на ёлках,

Но уже не услышишь бравурный мотив,

Не доносится речь без умолку…

И в душе, как на улицах, пусто теперь,

Сохранились обрывки мелодий.

Здесь взаправду любили, страдали, поверь,

Но скажи, что осталось в итоге?..

В том магическом круге у Красных ворот

Что задумали, бросив монету:

Продолженье дороги, крутой поворот

Иль без цели скитанья по свету?..

 

 

*   *   *

 

Жизнь моя – двадцатый пятый поезд, 

комфортабельное купе…

Я заранее в нем устроюсь, 

и устрою всё по себе:

 Разложу аккуратно вещички, 

облачуся в дорожный костюм…

Ну когда ж тепловозик засвищет, 

ну когда ж зазвучит ноктюрн?

 Вот уже миновали море, 

и берёз отошла череда –

Я в дороге – и я спокоен, 

дорогие мои поезда.

 

 

•   *   *

 

В бетонно-каменных темницах

что чаще человеку снится?

Вода, деревья, небо, птицы

и бег – из детства – колесницы…

Проснувшись, хочет вновь забыться

и в сон вторично погрузиться,

где отражением водица

играет, плещется, искрится. 

Пьёт и не может все напиться…

Криница вечностью струится…

 

 

Я вернулся в свой город…

 

Я вернулся в свой город, но он не знаком…

Он не хуже – значительно лучше,

но повеяло вдруг на меня холодком – 

город мой показался беззвучным…

Город мой, город мой, почему ты немой?

Почему мы друг другу не рады?

Может быть, потому, что ты стал дорогой:

украшают  тебя эстакады

и гиганты-дома, и билборды реклам,

и авто на шикарных развязках?

Поделён ты во мне навсегда пополам:

Старый – Новый, в неоновых красках.

Ты сегодня, увы, не со мной говоришь

и иные ведешь диалоги,

ты все больше похож на Берлин иль Париж – 

вид вполне европейский, по моде.

Но я так не хочу отдавать, отпускать

тот – из памяти: тихий, нескладный.

Ты позволишь тебя иногда вспоминать

деревянным и низеньким, ладно?.. 

 

 *   *   *

 

Мне нравится, нравится дождь, хоть и промок до нитки – 

приходит без спросу, когда не ждёшь… И всё же улыбки,

вызывает у горожан (если недолгий и тёплый) –  

у петербуржцев и парижан… Даёшь Париж мокрый!

Даёшь Воронеж чистый,  в потоках летней воды,

умытый, в каплях искристых  до самой первой звезды!..

от сложностей и неудач, от суеты и заботы,

спрячь меня, дождь, спрячь –  уставшего от работы…

 

 

«Шербурские зонтики»

 

В центре города Воронежа, рядом с площадью вождя

временем треклятым нонешним и под струями дождя

мужичок сидит на ящичке – капюшон, в руках баян, 

из под плащика рубашечка, выбрит и совсем не пьян…

Слышу «Шербурские зонтики» – чисто, грамотно ведёт.

А народ в осенних ботиках озабоченный бредёт,

а вокруг киоски шумные – городская суета,

люди глупые и умные – кто с зонтом, кто без зонта…

Огибают музыканта, молча с сумками бегут – 

на народного таланта нету слушателей тут…

И летит мотив французский от витрины «Утюжка»

в городе типично русском и для русского ушка.

Так, возможно, в сорок пятом – в двадцать с малым поседел

инвалид войной помятый здесь с гармошечкой сидел.

Может быть, «Землянку» пел он иль про хату и врагов – 

в двадцать с малым поседелый, к жизни мирной не готов…

Может, батька баяниста, что на ящичке сидит,

или даже дед артиста – с жёлтой карточки глядит…

Сколько песен прозвучало, время выдало итог,

но не мнилось, не гадалось: будет времечко не то…

Филармония направо, а налево – Опера…

Как-то грустно, братцы, право, за такие номера…

 

 *   *   *

 

Ещё недавно… Выглянул в окно,

и видел сад, –  весь в белизне кипелой…

Теперь, увы, нам видеть не дано –  

всем, даже зрячим, красоты несмелой…

Она ушла, обидевшись на нас,

не защитивших от громады зданий,

она ушла, и царствует сейчас

не здесь… А где? Где живо мирозданье…

 

 *   *   *

 

Ещё вчера деревья были голы –

лишь почки набухали на ветвях,

а нынче зеленью покрыты долы, 

листва скрывает заполошных птах.

А те поют, незримы в новых кущах,

приветствуя рождающийся день – 

Весна пришла! И солнца ранний лучик

щекочет, загоняя в угол тень.

Играет солнце на стекле оконном,

берёзы томные ещё как будто спят,

но в городе подслеповато сонном

готовится невидимый обряд.

Рабочий люд идёт на остановки,

моторы пробуют лениво шофера…

День настаёт и требует сноровки

для скромных дел, оставленных вчера.

 

___________________________

© Тулупов Владимир Вавильевич