Переводчик коллегии иностранных дел, известный в Петербурге музыкальный критик, знакомый Пушкина по службе и по заседаниям литературно-политического кружка «Зелёная лампа», потомственный дворянин Александр Дмитриевич Улыбышев по смерти отца вышел в отставку и поселился в 1831 году в завещанном ему имении Лукино, верстах в пятидесяти от Нижнего Новгорода. Да так прочно поселился, что в течение десяти лет если и выезжал куда, то лишь в город – на ярмарку либо по общественным делам. Собственный дом в Нижнем, на Малой Покровке, привлекал Александра Дмитриевича куда менее, нежели деревянный дом в тихом Лукине, верандой обращённый к аллее парка, приподнятого над быстрой и чистой речкой Кудьмой, с широким видом на далёкие просторы полей и рощ.
И потом, всё-таки переехав в нижегородский дом и оживив его музыкальными вечерами, спектаклями, интересными гостями – музыкантами, художниками, актёрами, композиторами, Улыбышев на лето покидал город ради уединённого уголка на высоком холме; что поделать – стал закоренелым барином! Да и в городе этот «пожилой, румяный толстяк, с седыми редкими баками и клочком таких же редких волос под подбородком, в золотых очках», каким запомнился он литератору и историку А. Гацискому, часто видевшему Улыбышева в городском театре, вёл себя как барин: «свои суждения о пьесах и об игре актёров он произносил не стесняясь, громко, на весь театр, не только в антрактах, но и во время хода пьесы». И эти суждения, как анекдоты, облетали весь город.

Образ жизни Улыбышева в Лукине определился сразу. После утреннего чая и распоряжений по хозяйству Александр Дмитриевич принимался за фундаментальную работу – книгу о Моцарте, любимом своём композиторе, концерты музыки которого устраивал время от времени в Нижнем Новгороде. Там же, в Нижнем, Улыбышев и завершил свой главный труд. «Новая биография Моцарта» в трёх томах вышла в Москве в 1843 году, прославив имя автора, – что бессильны были сделать его драматические произведения… А вышедшая пятнадцать лет спустя книга о Бетховене у многих вызвала недоумение и возмущение: автор находил в непривычной для него музыке – главным образом, позднего периода творчества композитора, – недостатки, объясняя их глухотой Бетховена: мол, ноты нужно не только видеть, но и слышать…
После полудня Улыбышев некоторое время проводил с семьёй, играл на скрипке и перед обедом в любую погоду прогуливался быстрым шагом по имению, осматривал сад и огороды, в которых, благодаря его знакомству с открытиями немецкого химика Юстуса Либиха, уже применялись химические удобрения.
Согласно рассказу того же Гациского, опубликованному в 1-м номере альманаха «Русский архив» за 1886 год, после обеда, к которому иногда собирались гости, Александр Дмитриевич удалялся в свой кабинет и там, полулёжа с трубкой, блаженствовал, слушая сказки: каждый день ему рассказывала их старая нянька… А поспав часа с полтора, выезжал на лошадях в поля – обязательно в сопровождении семейства: дроги от дополнительного веса не так трясло на ухабах; и, бывало, затягивал песни, веля, чтобы ему хором подпевали.
Потом барин в одиночестве ужинал, гулял в саду и уходил в спальню, где до полуночи просматривал ноты и читал книжные новинки.

Умер Улыбышев в 1858 году в возрасте шестидесяти трёх лет; похоронили его в селе, в семейной усыпальнице. А восемь лет спустя была достроена – на личные средства Александра Дмитриевича – церковь Покрова Божией Матери.
…По завещанию покойного две скрипки и его нотное собрание перешли к Милию Алексеевичу Балакиреву, ученику Улыбышева. Библиотека и рукописи достались сестре Екатерине Дмитриевне, по мужу – Пановой, той самой, кому Чаадаев посвятил первое «Философическое письмо». С Екатериной Дмитриевной Александр Дмитриевич и его жена Варвара Александровна пребывали в раздоре. Объявленная, как и Чаадаев, сумасшедшей, лишившись ноги, Екатерина Дмитриевна Панова, сельская нищая, жила в убогой избе, по соседству с улыбышевским гнездом… А кое-какая мебель из барского дома в Лукине – стол, горка, рояль, зеркала и настенные часы – ныне украшает богородский краеведческий музей (ближний к Лукину город Богородск при Улыбышеве был торговым селом).
…Надеясь увидеть остатки улыбышевской усадьбы, я мчался в тряском переполненном «пазике» Богородск – Оранки среди полей, однообразных, равнодушных, необъятных… У развилки на Лукино водитель притормозил: «Отсюда четыре километра».

Лукино виднелось где-то на далёкой возвышенности за дымчатыми полями: их всё ещё старались растворить обильные утренние испарения росы. Возникло оно сразу за мостом полноводной Кудьмы, удивив людским оживлением и новыми коттеджами, непривычными для затерянного в полях села. За коттеджами холм поднимался особенно круто, завершаясь кирпичной церковью – невыразительной, в духе эклектики, любезной второй половине XIX века; низкие хозяйственные постройки придавали ей сходство с крохотным монастырём. Действительно, здесь ныне Покровский женский монастырь… А под церковью, на средней террасе холма, растянулся парк. Но старых деревьев я не нашёл. Парк был молод, неухожен и, в общем, неинтересен, если не считать нескольких кустов барбариса – потомков «улыбышевских» посадок; они едва выделялись среди полудиких клёнов, жёлтых акаций и спиреи. Увы, старые деревья повырубили в годы Великой Отечественной войны…
На обнесённом клёнами монастырском дворе – гранитный столб с бюстом Улыбышева: современный скульптор И.И. Лукин придал лицу первого русского моцартоведа иронично-любопытное и слегка покровительственное выражение. Словно барин по-прежнему наблюдал за состоянием усадебного хозяйства! И, наблюдая, молча подбадривал работающих: «Вижу, стараетесь»…
________________
© Сокольский Эмиль