Было это ещё во времена развитого социализма. Крутейший в Ростове спуск Ставского был тогда замощен булыжником, и ездить по нему на автомобиле разрешалось только вверх. Однако, несмотря на запрещающий кирпич, все, кому было надо вниз, смело ныряли под знак и через две минуты ты у Лендворца (Дворца культуры имени Ленина). Очень удобно! Моему другу нырять под знак приходилось каждый день, потому что в самом конце спуска был магазин, директором которого была его жена. Приближался какой-то очередной безликий, застоечных времён, Новый Год. Погода — гололед. Человек рискованный, мой друг решил всё-таки спуститься. Но только начал он спуск, из-за толстого ствола тополя, который рос чуть ниже проклятого знака, выступила фигура в милицейской форме и – тырррр!.. От неожиданности друг нажал вместо педали тормоза педаль газа. Машина понеслась вниз, вращаясь и подпрыгивая. С жизнью бедняга распростился, ожидая лишь последнего удара. Он был, конечно, неминуем, однако пришёлся в пустой по случаю зимней погоды железный овощной ларёк. Никого не задавивший, целый и невредимый, герой вылез из машины, с помощью парней из собравшейся вокруг толпы вытолкал свои «жигули» из вмятины ларька, вновь сел за руль, и, несмотря на крики бежавшей к нему вдруг растрёпанной — как в кино! — жены, помчался домой, где сразу же бросился на кровать и заснул глубоким сном. А вечером вернувшаяся с работы жена сказала ему, что в течение дня в этот самый овощной ларёк, который как раз защитил её магазин, влипло ещё шесть машин. Всё было ну прямо как в кино, и никто, слава богу, не сбит!.. Больше того, около ларька нашлись вроде как старожилы, с восторгом рассказывающие зрителям при новых авариях, что уже здесь было.
Такой вот был анекдотический случай.
С 91-го по 02-й я был невыездным: билет хотя бы до Москвы стал не по карману…
Но в 2002-м меня взял в рейс сосед-дальнобойщик. Сидя в кабине КАМАЗа рядом с ним, я, наконец, смог увидеть новую Россию. За два дня мы пересёкли области Ростовскую, Воронежскую, Тамбовскую, Рязанскую, Пензенскую и Нижне-Новгородскую. Впечатление?.. Жизнь вроде изменилась, но суть стала хуже прежнего. Вдоль дороги Ростов-Москва стояли девчонки-проститутки, торговля всякой снедью усилилась и даже появилось что-то вроде постоялых дворов. Милицейских постов сделалось втрое больше, причем, раньше они глядели сиротливо, не всегда у постовых был хотя бы мотоцикл. Теперь посты глядели нарядно, наполненные командирами, а вокруг строения веером пятёрки, шестёрки, восьмёрки, девятки. Дорога между тем осталась как пятнадцать лет назад – узкая, местами с просевшим или выбитым асфальтом, переполненная транспортом до отказа, обгон почти везде запрещён. А земля вокруг… У нас на Юге ещё и сеют и жнут, но после Богучара мы свернули на переправу через Дон и поехали «тупичками» – так назвал сосед мой Володя дороги местного значения, на которых было «тихо», то есть без милицейских постов. Чем дальше на Север, тем безотрадней выглядели просторы РФ. Никак не менее половины земель средней России брошены и заросли бурьянами выше человеческого роста. А думцы, беззвучно подарившие недра земли неизвестно кому, громко спорят о том, можно ли отдавать землю народу с правом продажи. А бюрократы, попутно ещё и заделавшиеся бизнесменами, зарабатывая свой рубль, торгуют (а ничего другого не умеют) заграничными куриными окорочками и многим другим, что спокойно могло бы производиться дома… Да, мы богаты землёй, лесами, страна красива, но проживающие в ней люди — не хозяева. Едешь, едешь многие километры по совершенно пустой, во многих местах заброшенной, заросшей высокими бурьянами земле и вдруг дорога становится деревенской улицей, справа и слева узкие (14,5 метра шириной) участки с покосившимися в большинстве домишками, к которым сбоку примыкают дровяные сараи. Несколько яблонь стоят позади строений в высоких бурьянах, а дальше несколько соток картошки. Убийственное зрелище. Запущенность и равнодушие к себе. Над европейской частью России повисла жара под сорок, а во дворах ни столика, ни скамеечки. Как можно дойти до жизни такой? По нынешним временам не жилища всё это, а какие-то собачьи будки. Ведь весь этот нашенский быт не девятнадцатый век даже. Как свели когда-то рабов в большие деревни, чтобы легче было ими управлять, так у управленцев эта потребность держать народ в куче по сей день не пропала. Да, да, хутора у нас на самом деле просто те же самые небольшие деревни, те же скопления народа не умеющего думать. Никаких отдельно стоящих односемейных крестьянских хозяйств быть не должно. Живя отдельно человек начнёт вырабатывать собственный взгляд на вещи, а этого в империях простым людям не положено.
Певца! Певца! – писал когда-то о приазовской степи Антон Чехов. Хозяина! Хозяина! – напрашивается такой призыв, когда едешь по землям средней России. Между тем откормленные холёные дядьки – правители страны — криком кричат, призывая иностранцев вкладывать деньги в наше хозяйство. Инвестиции! Нам необходимы инвестиции… Враньё! Инвестиции невозможны без инвесторов. А инвесторы, то есть новые хозяева, им как раз и не к чему. Это я понял окончательно, когда приехали мы на границу новгородской и кировской областей в бывший совхоз Н. Странное, если рассуждать здраво, однако абсолютно типичное для нашего времени это хозяйство. Всё, что даёт доход, приватизировано его председателем. Лесопилка, например, которая как раз и была целью нашей поездки. Первое, что пришло в голову, глядя на эту лесопилку: почему она до сих пор не сгорела? Это была правильной окружности огромная воронка из всевозможных гниющих древесных отходов – досок, брёвен, коры, в центре которой стоял открытый с трёх сторон сарай с несколькими режущими брёвна станками.
Спрашивается, зачем эта лесопилка, если рядом возникнет какой-нибудь современный безотходный деревообрабатывающий заводик? Нет, нет, нет! Не надо нашим приватизаторщикам, бывшим правоверным строителям Светлого Будущего, а ныне кузнецам собственного счастья, никаких инвесторов. 70 лет сидели они у пирога, зная, что конечно же он принадлежит им, но не смея его резать. Наконец, счастье всеобщего обладания кончилось, но уже со всех сторон обступают жаждущие и надо придумывать, как их отпугнуть. Искусственно завышается цена рубля, а главная отталкивающая сила — великолепно организованная коррупция. Например, грузоперевозки, без которых никакое производство невозможно. Знает кто-нибудь, сколько надо отстегнуть людям в милицейской форме, густо перегородившим российские дороги?
Мы возвращаемся домой с тридцатью семью кубометрами обрезной доски. В кабине не воздух, а какой-то кипяток Мы очень устали, а здесь ещё чем ближе к большому нашему городу, тем короче расстояния между постами, а значит и тем больше жлобов в милицейской форме, которым надо давать и давать и мой сосед-дальнобойщик вдруг сказал: «Было б мне сейчас двадцать, не стал бы я второй раз водилой. Закончил бы школу милиции, уже б дослужился до майора, сейчас бы мне деньги сами носили».
Меня словно стукнули. Вот! Мы едем третий день, за рулём он бессменно часов по девятнадцать. И за всё это время ни одной ошибочки: все знаки, все передвижения на дороге видит, повороты включает обязательно, ни одного резкого торможения – бог! И этот бог готов поменять своё высокое шоферское сиденье хозяина мощного чуда на право шакалить на любимых им дорогах… Печальный результат стремления к счастью. Рабство тянулось слишком долго. Именно оно сработало в людях Российской империи после несчастья Октябрьского переворота. Чего хочет закоренелый раб? Вовсе не свободы. Раб всегда хочет стать тем, кто над ним – барином. Чем более ты раб, тем более твой идеал – барство. И когда в семнадцатом пришла пора перемен, у нас не получилось ничего лучше нового рабства. И всё это повторяется теперь.
А страна Россия активно осваивается кавказцами и среднеазиатами, по сторонам дороги мелькают кафе, ларьки, магазинчики с названиями «Роксана», «Суссана»…, сами дороги переполнены машинами с номерами Дагестана, Чечни, Азербайджана, в районных городках полно черноголовых детей. Не давать, а брать они сюда едут. А местные смотрят на это безучастно, точно как австралийские аборигены. Потому как не хозяева они и никогда ими не были.
После путешествия по России с соседом дальнобойщиком я совершил ещё две поездки – в Архангельск и до Северобайкальска. Архангельск показался тупиком, как когда-то Воркута. Это путешествие было разочаровывающим: болота, брошенные деревни, нищета, нищета, нищета, упадок во всём. Вообще-то мне надо было на Соловецкие острова, но ничего туда рейсового со времён развала СССР не ходило. В порту дымила кухня единственного у причала морского буксира. Можно нанять частным порядком самолёт, но это очень дорого, сказали мне. Расстроенный, покатавшись по городу на автобусах, не увидев ничего, что напоминало о временах, когда были «все флаги к нам», я вернулся на железнодорожный вокзал и вечером уехал на том же поезде, который привёз меня утром. Зато пятидневная, в жуткой духоте, дорога к заветному озеру совершенно изменила моё отношение к своей стране. Ну да, тюрьма многих народов, но какие просторы! Степь. Лесостепь. Горы, реки, озёра. Особенно поразило меня пространство между Оренбургом и Орском. Совершенно неиспорченное ни людьми, ни… природой. Здесь между нежно очерченными холмами, у их подножий не было рек или хотя бы ручьёв, даже каких либо следов от них, то есть грязных луж, зарослей кустарника, осоки, камыша. И когда видишь мягкие, чистые переходы от одного холма к другому, понимаешь насколько это красивее, чем неизбежные в нижней точке ската овраги со всяческим чертополохом. Всё, что падало здесь с неба, никуда не текло, на месте поглощаясь почвой из-за того, видимо, что поверхность земли в этом месте идеально перпендикулярна по отношению к центру планеты. И кругом ни людей, ни машин, только выборочно засеянные пшеницей, подсолнухами, ещё чем-то квадраты, прямоугольники. До самого горизонта в тёмных от облаков пятнах мягкие зелёные холмы в зелёных же квадратах и прямоугольниках — удивительное и прекрасное единообразие и воздух такой прозрачный, что видимое пространство бесконечно. Сначала, глядя на это богатство, разрезаемое железной дорогой с мчащимся, выгибающимся между холмов то в одну, то в другую сторону нашим поездом, я подумал, что вот где начнётся третья мировая война. Когда растают льды Арктики и Антарктики и окажутся под водой Средняя Азия, Архангельская область, богом проклятый Петербург-Ленинград-Петербург, пол Европы и ещё много-много земель, люди бросятся спасаться вот на эти холмы и, быстро распространяясь на весь мир, начнётся такое неслыханное смертоубийство, с каким не только вторая мировая, даже всемирный потоп несравним.
Широка страна моя родная. После безлесных холмов пошла лесостепь, потом горы в лесах. Грандиозные картины, грандиозная страна и малочисленное, очень бедное население, живущее в убогих деревянных домишках под двускатными крышами, с гнилыми сараюшками, часто заполоняющими почти весь участок. Бегут навстречу тормозящему поезду с надеждой в глазах продавцы снеди, одежды. Рыба, фрукты, ягоды, напитки, мороженое… Много торгующих детей. И все они — нищета, одержимая жаждой заработать несколько рублей. Жалко их. И не только людей. К прибывающему поезду из прилегающих к вокзалу улочек бегут собаки всевозможных мастей, садятся несколько в отдалении от толпы высыпавших на перрон пассажиров, и заглядывая в глаза людям, большинство из которых уж что-то жуёт, ждут. Вдруг подумалось: пассажиры – господа, население городков – холопы. И сейчас же: а ведь народные массы брошены. Раньше массами усиленно занимались. Заманивали, обманывали, заискивали, словом был тогда и кнут, и пряник. Народ многое понимал, отвергал, воровал, но знал, что он чего-то стоит. Теперь, чтобы уважать себя, жителю деревень и провинциальных городков надо устроиться если не в Москве, то в областном городе, желательно миллионщике. И самые последние средства пропаганды, призывающие народ заниматься бизнесом, только усиливают его сиротство. Какой бизнес, если нет денег, нет свободы?
Я спрашивал себя: разве несправедливо будет, если раз навсегда отравленные газообразными, жидкими, твёрдыми отходами нашего бытия, человеческие муравейники вроде Москвы или Ростова будут навсегда разрушены в новой войне? Ведь точно по Достоевскому, бесчисленные как песок морской, ни один из проживающих в этих чудищах, со всё большей интенсивностью производящих из добра дерьмо, не живёт в согласии с самим собой, не найдёшь среди них спокойной души. Зачем тесниться, портить друг другу жизнь, когда есть огромные пространства, совершенно не изгаженные (да и изгаженные можно вычистить), на которых при современных орудиях труда можно жить, горя не зная, и быть, наконец, добрыми? Ведь человек самое сильное из всего живого, проживающего на планете Земля, и горе тому, кто ему мешает чем-нибудь или нужен хотя бы из любопытства. Впрочем, иногда человек способствует процветанию какого-либо вида. Но лишь временно. А по сумме дел – он убийца, в том числе самоубийца. На моей памяти, питаясь трупами советских и немецких солдат, невероятно размножилось в Дону рыбы. Её ловили чем угодно – сетями, корзинами, руками, в сороковых всех нас она спасла от голодной смерти. Теперь её почти не осталось. Тогда же расплодилось вороньё по той же причине. Тоже теперь редко приходиться слышать карканье. Долгое время равными нам по живучести мне казались воробьи, но однажды я с удивлением заметил, что из города они почти исчезли. Летом теперь по вечерам особо не заедают когда-то тучами налетавшие с донских займищ комары, да и мух в сравнении хотя бы с семидесятыми годами стало намного меньше. Наконец дошло до растений. Точно помню как у нас в Красном городе-Саде в апреле месяце 96-го года пышно расцвели в садах деревья. В начале мая стало ясно, что урожай на фрукты будет богатый, улицы в июле наверняка станут жёлтыми от жердёл. И вдруг деревья жердёлы с обильной завязью, с еще нежно зелёной молодой листвой стали чернеть. Сначала почернели верхушки веток, потом вся листва и завязь. Деревья сделались чёрными. Они не погибли, к концу лета вновь зазеленели… В следующие годы было так. Если апрель и май время делилось равномерно между дождями и солнцем, урожай жердёл был приличный, если дождей не было или после исключительно солнечной погоды вдруг с неба проливались потоки, дерево временно погибало. Это всё касательно жердёл, абрикос и японской вишни. А в последний год какими-то ублюдочно однобокими стали ягоды вишни, малины, грецких орехов. Стало ясно, что не набирают растения из земли необходимых соков, не дышат листья нормальным воздухом – это окруживший нашу окраину город душит нас.
А в вагоне, и пока туда ехал, и оттуда, сплошная критика творящегося. А какие у нас мытари! А какая милиция! Какое образование! Какая медицина! Какие законники, при которых тюрьмы переполнены нищим больным народом, а преступники свободно разгуливают на свободе… Какие генералы, сплошь да рядом троекуровцы, крепостники!.. О, про генералов мне порассказал майор Володя, ехавший со мной в одном купе от Ростова до Оренбурга. Генералы ему всегда попадались законченные крокодилы, но со времен перестройки они просто озверели от жадности. За последние десять лет он был под тремя генералами, буквально продававшими из части всё, на что находился покупатель. Кончалось доносами на них в военную прокуратуру, открытием следствия. Генералы попадали под власть капитанов, майоров и подполковников, те, молодые, резвые, умные и ещё более жадные, вытягивали из них всё – машины, дачи, даже баб. Но срок или разжалование ни с одним не случился, просто перевели куда-то в совсем дикую глушь – широка страна родная. Нынешний четвертый не лучше предыдущих, но майору Володе через полгода исполнялось сорок пять и… прощай оружие!
Удивительна всё-таки история России и далеко ещё ей до конца, думалось мне. Похоже, что в своё время Сибирь была многолюдна, однако Чингиз-хан или какой-то другой хан согнал людей в великие скопища, двинул на Запад, где покинувшие свои земли завоеватели скоро раскололись на отдельные государства, постепенно мельчая, теряя силу и воинственность. Однако прежде чем ослабеть, завоеватели успели внушить коренным народам ненависть и желание сделаться сильнее поганых. И всё покатилось в обратную сторону. Возникшая почти из ничего Россия без особого труда и без большой крови овладела огромными территориями, поставила над ними надзирающих государевых людей и сделала местом каторги и ссылки. Это никого не устраивало, требовалась хорошо обдуманная колонизация пустующих земель, которой начаться бы сразу после отмены крепостного права и которая и началась в начале ХХ века. Но как, правильно начавшись, пошла она после семнадцатого года? По чингизхановски, другого определения не придумать. Урал, Сибирь и Дальний Восток наполнились зеками. Потом была колонизация по-хрущёвски. «Едем мы, друзья, в дальние края, станем новосёлами и ты, и я…» Ехали. И почти все тут же возвращались назад. Колонизация по-хрущёвски была столь же необдуманной, как и сталинская, но первая Советская была зверская, при Хрущёве рассчитывали на энтузиазм молодёжи. Расчёт оправдался лишь частично. В основном за счёт солдат и уголовников.
А озеро Байкал с чистейшей водой красиво окружено горами в лесах. Однако являет оно себя лишь с середины июня по октябрь месяцы, в остальное время это белое безжизненное пространство, тундра. Я был на его берегах в начале июля, разделся, забежал по колено, плюхнулся и назад. Вода была будто только что выжатая из мокрого снега, а жара над этой водой стояла за тридцать. Если честно, то, например, расположенное высоко в горах озеро Рица с баснословными видами на вершины окружающих гор, намного красивее «славного моря, священного Байкала».
Недавно в центре города, на Будёновском проспекте меня остановили телевизионщики. Был задан вопрос: может ли Ростов называть себя южной столицей, что я об этом думаю? Я в общем отказался говорить, отмахнулся: «Глупость какая-то себе в утешение!» Но сделал дальше несколько шагов, оглянулся, увидел как от девчушки с микрофоном и парнишки с кинокамерой шарахаются люди, стало совестно, стал думать, а что надо бы было сказать.
С тех пор как себя помню, слышал, что Одесса — мама, а Ростов – папа. Ещё что Ростов – Ворота Кавказа. Долгое время Ростов называл себя Донской столицей. Лучший ростовский писатель всех времён Виталий Сёмин называл Ростов Красным Бастионом на Юге СССР.
По поводу нашего отцовства следовало бы сказать: да, мы – это что-то вроде корейского блюда, в котором столько соли, перца, чеснока, горчицы и ещё бог знает чего, что когда попробуешь, глаза на лоб лезут, но пережив шок, хочешь ещё и ещё. Потому что Ростов город-перекрёсток. Азия, Кавказ, Украина, Черноземье – никто здесь себя чужим не чувствует. Вполне имперский город, где каждой твари более чем по паре.
По поводу родства с Кавказом – глупость. Понял это при таких обстоятельствах. Во времена, когда ещё ездил на мотоциклах, был типичный первомайский праздник – всюду красные полотнища, по радио звуки маршей и ликующих демонстрантов, сквозь которые жуткая глотка выкрикивает: «Слава рабочему классу! СССР – оплот мира и свободы!.. Да здравствует КПСС!!..» Тошно. Куда бы деться? А погода великолепная – сады цветут, птички чирикают, солнце припекает, безветрие полное, жить надо! Осенило. Быстренько собрался, через пятнадцать минут был у старинной подруги: «А поехали подальше от этой земли, чтоб стало весело!» Ещё через полчаса мы покидали Ростов. Ехали, ехали… После четырёхсотого километра в чистом поле поставили палатку и заночевали с предварительным распитием водки, закусыванием и танцами при свете костра. Утром поехали дальше, через сотню километров начались горы, остановились под верстовым столбиком с цифрой «500». Внизу был Пятигорск, влево от столбика неширокий, переполненный автомобилями, почему-то непрерывно сигналившими, асфальт, и ещё один указательный столбик с надписью «Машук». Меня удивило и уязвило автомобильное столпотворение желающих попасть на святую гору. Народ явно ехал во второй день праздника на природу пьянствовать и почему-то избрал для этой цели место гибели великого человека. «Не хочу. В другой раз», — сказал я, мы развернулись вокруг пятисотого столбика и покатили назад в бесконечную равнину, простирающуюся от Кавказских до Карпатских гор. И вот тогда, точно представляя однообразное пространство (путь до Карпат мне тоже был знаком), которое предстояло преодолеть, я расхохотался: «Подумать только, стоят ворота, а через пятьсот километров то, что они запирают. Ну и ну»…
Донской столицей — пожалуй в точку. Но кого-то почему-то такой статус не устраивает, кому-то хочется больше. Кому-то надо быть третьей после Москвы и Петербурга столицей. Но любая столица прежде всего культурный центр государства. Культурное значение Москвы и Петербурга неоспоримо. Всё лучшее собиралось, во что-то образовывалось там. А Ростов-на-Дону? Виталий Николаевич Сёмин, когда говорил, что Ростов – Красный Бастион на Юге России, прежде всего имел в виду состояние ростовской литературы. В гнуснейшие времена Застоя в столичных журналах и издательствах то здесь, то там сквозь цензуру проскакивало что-нибудь стоящее. В областных изданиях волжских, уральских, сибирских тоже хоть раз в три года что-нибудь печаталось порядочное, и вся читающая страна на это набрасывалась. В Ростове – тёмная ночь и ни одной звёздочки. Между тем в Ростове есть люди, которые бы кое-что могли. В самом начале третьего тысячелетия в «Литературной газете» Ростову была отведена страница, редактирование доверено умной, многоопытной, настрадавшейся от дураков и бездарей писательнице и журналистке Наталье Старцевой. Дело она повела так, что в редакцию сразу потянулись такие, у кого душа, что называется, горела, горела и ещё до конца не выгорела. Газету в киосках стало невозможно купить. Однако недолго музыка играла (год с небольшим), нас прихлопнули экономическим путём, который действует ныне не хуже лагерей.
Это было примерно в то же время. Стояла долгая тёплая ростовская осень, до ноября месяца деревья едва начали желтеть, вдруг ночью мороз градусов в пять. Но утро выдалось солнечное, иней, земля оттаяли, а главное, оттаяли замёрзшие, наполненные влагой листья деревьев, начался обильный листопад, к вечеру деревья у нас в Красном городе стояли голыми. Глянул я тогда вокруг и поразился. За летний сезон выросло у нас много двухэтажных и трёхэтажных дворцов, до поры до времени из-за садов невидимых. Одной миллионной хватило бы нам на литературный листок от средств, потраченных на эти дворцы. Но никому до культуры нет дела.
И никогда не было. Ростов рос совсем не так, как Москва, объединяющий центр Руси, и не как Петербург, столица императора, решившего покончить со вшивой русской дремучестью (между прочим, Пётр видимо хорошо знал историю Руси и, учитывая опыт предшественников, особенно Ивана Грозного с его опричниной, породившей Смуту, не стал поголовно уничтожать боярство, а как бы оставил его в прежней столице либо догнивать, либо примкнуть к реформам, перебравшись в новую столицу), сменив на европейскую цивилизацию. Ростов рос благодаря своему удобному расположению у истока Дона как торговый город-перекрёсток. Предприимчивые люди наживались быстро и спешили воспользоваться добытым. Развлечения, кафешантанная культура их вполне устраивала. «Сделайте мне красиво!», чтобы, значит, под вашу музыку и тексты пилось, елось и ещё много кой чего хотелось. Впрочем, денег на церкви не жалели. Мало ли что. А вдруг ОН и в самом деле есть… Не успел Ростов дорасти до высокой культуры. Пришли большевики, многие храмы взорвали, другие превратили в разные хозяйственные помещения, дома богатеев поделили на клетушки коммуналки. Процесс был прерван.
Теперь он начался как бы заново. Однако повторяется один в один. Предприимчивые богатеют, а народу предлагается по инициативе самого президента и думцев-заединщиков давно выжившее из ума Православие, абсолютно не способное привлечь к себе хоть сколько-нибудь стоящих людей. при этом всё талантливое, если есть хоть какая-то возможность, бежит либо за бугор, на худой конец, в столицы.
Мне приходилось слышать и такое: «Ростов — папа, Одесса — мама, а Саратов брат родной». Вот! Слово Саратов легко заменить на Тамбов, Свердловск, Владивосток, даже если Южно-Сахалинск, всё равно будет складно и правильно. В итоге получается, что не надо выпендриваться, мы — Донская столица, брат родной всем большим городам страны, в свою очередь называющих себя столицами Сахалина, Центральной Сибири и т. д…. Именно это надо было сказать тем девчонке и пацану.
Вот так. И вспоминается живое пугало в милицейской форме, решившее заработать к празднику несколько рублей (штраф был 1 рубль), которому было абсолютно всё равно, что там внизу после его свистков творится. Памятник бы ему поставить. Тогда нарушителей спасал железный ларёк, в который благодаря исковерканному после многих ремонтов рельефу улицы врезались нарушители ДТП . Какой ларёк теперь спасёт нас от жадности, с какой все бросились в большие города зарабатывать свой рубль, тешиться избытками благ и вырождаться вместе с отравленной природой от всевозможного дыма, химии, радиации?.. Учёными вроде бы доказано, что у Вселенной было начало, следовательно, будет и конец. У человечества конец точно будет. И гораздо раньше. Но почему не оттянуть его, не полюбить снова землю, а не её недра, не рассосаться по огромным пустым пространствам и, рационально пользуясь современными техническими достижениями, жить и горя не знать…
P. S. Три года тому назад в небе над Европой столкнулись два самолёта. В одном из этих самолётов летели двое детей и жена жителя Осетии Владимира Калоева, проживающего в городе Владикавказе. Поражённый горем житель Кавказа решил, что кто-то ему должен за это ответить, приехал в Швейцарию и убил диспетчера авиалинии, ответственного за тот участок неба, в котором случилась катастрофа. Изумлённые диким поступком российского горца, швейцарцы, тоже горцы, посадили Калоева в тюрьму на восемь лет, но через три года отпустили. 13 ноября, с утра и до позднего вечера у нас по всем каналам телевидения показывали возвращение мстителя в Москву, из которой он полетит к себе домой. Радостная толпа родственников и близких, цветы, речи с предложением дать герою орден, что-то про барана, который уже ждёт, когда его прикончат на шашлык, заявление Калоева, что только несколько швейцарцев плохие, остальные хорошие, у них чуть ли не движение было в его защиту. Герой, герой… И ни слова в радостной толпе о несчастном диспетчере и оставшихся после него сиротами детях и жене…
Что здесь можно сказать? О толпе с Калоевым, конечно, говорить бесполезно. Но телевидение! Как это было показано! Чуть ли как не победа нашего загадочного духа. Вот вам и Православие, и Карл Маркс, и советский социализм, и демократия, и товарищ Путин во главе с заединщиками, и весь-весь странный винегрет под именем Россия…
А вот самое последнее, вдруг пришедшее в голову. Нами правят в основном выходцы из бывшего Ленинграда. И это вроде бы не есть хорошо. Ну не совсем честно. Но всё-таки слава аллаху, что властвуют северяне, а не южане из Южной столицы.
_______________________________
© Афанасьев Олег Львович