Истории болезней прошлых поколений

Прошлое, воспринимаемое как золотой век, – иллюзия ныне живущих поколений. Здоровая жизнь была столь же недосягаемой мечтой наших предков, как и нас, страдающих от гиподинамии, стрессов, испорченной экологии и новых инфекций.
Частная переписка позапрошлого века погружает нас в мир забот людей той эпохи, и оказывается, что они страдали от болезней не меньше, чем мы – их изнеженные цивилизованные потомки.
Сохранившиеся в Ростовском государственном архиве письма донских дворян-офицеров часто касаются вопросов их собственного здоровья и физического самочувствия, пригодности к военной и чиновничьей службе. С учетом состояния тогдашней медицины легко поверить, что болезни, такие как чахотка, ревматизм, различные невралгии и кишечные инфекции, причиняли сильные страдания людям, лишенным квалифицированной медицинской помощи.

Казаки служили в полках кордонной стражи в местах с нездоровым климатом. Особенно дурной славой пользовался Кавказ. Как писал пожилой воин своему молодому родственнику в 1825 г.: «Боже сохрани, если Кубань или Грузия когда-нибудь будут местом вашей службы». Не случайно говорилось: «Как пойдешь в Грузию, там и загрузнешь». Темные ущелья, гнилые болота, зловредный воздух, малярийная лихорадка. Из-за высокой убыли из строя не из-за боевых потерь, а из-за приобретенных на службе болезней численность служилого казачества за сорок лет (1822-1862 гг.) выросла лишь на 7 тыс.: с 58 до 65 тыс. чел. И это при мощном демографическом росте населения в других регионах России.

Холодный Санкт-Петербург поражал живших там южан чахоткой и ревматизмом. Юный казачок тосковал в сырых казармах кадетского училища о родных степях, о жарком солнце, спелых арбузах и сладком винограде. «Я век не забуду[,] как весело и приятно проводил я время на своей Родине… Как бывало[,] поедем на покос и бахчи[,] или с батенькой поедем за утками дикими… то-то было весело. Я вспоминаю… и проливаю свои слезы». Печалился он не зря, вскоре он был отчислен из столичного училища по причине болезни.
Но и более благоприятные места службы могли стать роковыми. В одной казачьей офицерской семье это место заняла Бессарабия. Сначала в 1828 г. в возрасте 45 лет там умер отец – Самойла Ульянов, а спустя 20 лет заработал тяжелый ревматизм его сын Иван. Один из офицеров пишет о кончине друга, который умер в госпитале, в котором вообще не было ни лекарств, ни даже фельдшера.

Казак, отправляясь на службу, хорошо понимал, что может уже и не вернуться в родную станицу. Срок освобождения от походной службы наступал в 45 лет, а местной в 50. Ротмистр Н.К. Ежов в 1837 г. писал товарищу: «Для нас донских казаков служба есть необходимость[,] и мы до того не можем располагать собой, доколе не кончим положенных лет». В переписке офицеров постоянно обсуждаются «тяготы службы»; это и обязательность и подневольность службы, и материальные стеснения, и болезни: «…Нехорошо жить дома[,] и беда служить без здоровья». Чиновник В. Персиянов сокрушается: «Вы маните меня к себе, в поля, леса густые… но… не могу прожить самое короткое время без службы, т.е. без жалования. А служить не могу, я почти не вижу…».

Были люди, особенно склонные к жалобам на всевозможные обстоятельства. В письмах Никифора Кузьмича Ежова телесные немощи занимают первое место по числу посвященных им строк. Любимая тема этого записного ипохондрика — состояние его здоровья: «а болезнь, называемая аневризма, которую я чувствовал еще в Варшаве и усилил разбитием бока в 1834 г., довела почти до совершенного изнеможения». В 1835 г. у него приступ какой-то болезни. И если бы случайно проезжавший фельдшер не дал бы ему «пособие», то он бы «ныне лежа во гробе, не читал бы и письмо твое», — сообщает он товарищу. Борьба с недугом настроила его на сантиментальный лад: «В пароксизме моей болезни я часто теряю разум[,] но всегда помню о тебе[,] и если Богу угодно будет взять душу мою[,] я и тогда буду тем как и ныне твоим другом».

Но иногда кажется, что некоторые болезни Ежова носят дипломатический характер. Когда ему предлагают войти в комиссию, которая ему совсем неинтересна, то оказывается, что он «задушен простудою с сильным возобновлением припадков старой болезни». А в одном и том же письме сначала он пишет, что «совершенно изнеможден», но тут же негодует, что его отодвигают от выгодной должности, которую он, впрочем, вскоре получает и едет служить на Кавказ! В конце того же письма Никифор Кузьмич помещает приписку о том, что женится, дескать, «такова предусмотрительность моих ближних».

Генерал-майор Иван Самойлович Ульянов незадолго до своей смерти составил интересную записку – «Летопись моей болезни», датированную 20 января 1874 г. Любопытно, что этапы его служебной карьеры неизменно сопровождаются пометками о том, какая из болезней постигла его на каждой из должностей.
Болел он смолоду. Еще молодым корнетом в Варшаве он целую зиму страдал болезнью горла. Не помогли ни свои военные врачи, ни польские. Болезнь съела все его деньги, он пишет родным, что «пролечился» и потому не сможет приехать домой.
Напряженная работа на выборной должности Войскового дежурного штаб-офицера окончилась тем, что он «стал харкать кровью» и вынужден был уйти. Пребывание с полком в Бессарабии принесло ему ревматизм, из-за которого он был вынужден до срока просить об отставке. Но еще более десяти лет он продолжал служить на выборных должностях. В возрасте 52 лет навсегда оставил службу «в виде мощей» и с «припадками нервного расстройства, которые имели полное право называться петровскими пытками». В «Летописи» он перечислил все свои медицинские диагнозы: «летучая чахотка, бывшая следствием засорения желудка», «ходячий ревматизм». В этом же документе Иван Самойлович описал различные популярные тогда врачебные практики: «Лечение сопровождалось, между прочим, припуском к секретному месту шести пиявок». После попытки лечиться на Водах составил весьма трезвое суждение об этом: «Я отправился на Кавказские воды, испытывая все источники при самом бестолковом их употреблении благодаря медицинским и административным злоупотреблениям. Следующая зима показала бесполезность вод».

Болящие страдают не просто годами – десятилетиями. Хронические заболевания лишали жизнь человека так необходимой ему легкости, давали дополнительную трудность и так сложной и скудной жизни людей XIX века.
Архив сохранил письма того самого казачка, который тосковал в Петербурге о спелых арбузах в горячей пыли отцовской бахчи. Это сын Ивана Самойловича Ульянова — Павел. Он женился поздно, в 47 лет. Те письма, которые адресованы жене, относятся к 1885 г. У супругов Ульяновых было двое детей – старший сын Лёля и дочь Оля трех лет. Они живут с отцом в поместье «Мираж» под Таганрогом. Их мать находится на лечении в Ялте, у нее чахотка. Павел Иванович тоже болен, он с молодости страдает ревматизмом, но все мысли его о семье. Он много пишет жене о детях, особенно о младшей, которая только начинает говорить. Павел боится за жену, тяжело переживает одиночество, чувствует, что и его силы на исходе, ведь ему уже 57 лет. «Не знаю, чтобы было со мной, если б около меня не было детей, они так много помогают мне переносить мою тоску, только бессонные ночи меня мучают», — пишет он. Жалеет жену, называет «горюнушкой», повторяет, как глубоко он ее любит. «Вчера ходил по саду, мне вспомнилось прошлое и сердце сильно, сильно заныло тоской. Помнишь, как мы с тобой, бывало, там гуляли, и я за тобой бегал… Прощай, моя дорогая. Желаю тебе выздороветь. Обнимаю тебя крепко и целую много, много раз. Твой П.» Это последнее из адресованных жене писем, вероятно, что его Екатерины вскоре не стало, а в 1888 г. умер и Павел.

Многодневные путешествия верхом под дождем и снегом, служебные присутствия в нетопленных помещениях, скудное и однообразное питание ослабляли организм, делая его легкой добычей разных инфекций. В письме Н.И. Краснова за 1847 г. упоминается модная болезнь «грибъ», от которой «все лежали на повал».

Дон не раз посещала холера. Особенно страшна была эпидемия 1848 г. Затем она дважды возвращалась в 1870-е годы. Жители низовий Дона нашли эффективное средство для борьбы с этой болезнью – заступничество иконы Божьей матери Одигитрии, явившейся в 1837 году в станице Аксайской как раз во время холерного мора.
Принято ругать прогресс, ставить под сомнение его абсолютную ценность, но после писем людей, всю жизнь страдающих ревматизмом или угасающих от чахотки, начинаешь ценить доступность пакетика аспирина в ближайшей аптеке.
__________________________
© Морозова Ольга Михайловна