О.ЛУКЬЯНЧЕНКО. Высказаться на эту тему мне захотелось при чтении интервью с Василем Быковым по поводу выхода в свет его новой книги. Оказывается, книга эта выпущена на деньги, собранные читателями, тиражом 750 экземпляров… Сам факт убийствен: живой классик, чьи книги прежде издавались миллионными тиражами, поставлен в положение любого начинающего: плати — издадут. А основной тезис В. Быкова сводится к тому, что литература, по крайней мере, в привычном значении этого слова, попросту перестала существовать. Помнится, в нашумевшей некогда статье Виктор Ерофеев отпел советскую литературу. Теперь, стало быть, пришла пора справлять тризну по литературе как таковой?
А.ХАВЧИН. Да, для нас, людей пишущих, то, что сейчас творится, — катастрофа. Но имеем ли мы право нашу сословную, цеховую драму представлять как вселенскую трагедию… Тебе никогда не приходил в голову страшный, кощунственный вопрос: а почему литература должна существовать?
О.Л. Ну, сейчас-то уж, кажется, общепризнано, что литература никому и ничего не должна. Еще в двадцатые годы идеолог «серапионовых братьев» Лев Лунц заявил, что искусство, как и природа, существует, потому что не может не существовать. Заданный тобою вопрос я для себя когда-то ставил в несколько иной плоскости: зачем она вообще нужна-то, эта изящная словесность? Какой в ней прок? Ответ требовался чисто практический. Я преподавал в ту пору литературу в мореходке и вынужден был объяснять будущим морякам, для чего им сей никчемный предмет. Понял, что внятного и непротиворечивого ответа у меня нет. Тогда попытался приблизиться к нему на метафорическом, так сказать, уровне. Зачем, спрашивал я, альпинист, рискуя жизнью, стремится к недосягаемой вершине? Зачем Седов и Скотт идут на гибель, покоряя полюс? Зачем Джордано Бруно всходит на костер: не все ли равно, что вокруг чего вращается? И еще десятки других зачем, не имеющих ответа. То есть ответы есть, но они не сообразуются с «презренной пользой». Так вот и литература — как и искусство вообще и фундаментальная («чистая») наука, — это сферы приложения человеческих сил к поискам истины, добра и красоты.
Редукция, тем более полная атрофия такой потребности возвращает человека к первобытному состоянию, какими бы достижениями технического прогресса он ни пользовался. Отсутствие интереса к названным сферам есть показатель духовного вырождения общества, симптом его варваризации, а то и одичания. Когда люди перестают читать книги, рушится связь времен и каждое новое поколение оказывается перед непреодолимой стеной проблем, тысячекратно встречавшихся в истории, — да память о том утрачена. Отсюда пессимистические выводы типа «история ничему не учит» и т. п. Учит! Ученики только нерадивые — читать не любят.
А.X. Да, литература — это запечатленный духовный опыт человечества, и судьба поколения, которое этим опытом пренебрегает, вызывает страх и жалость. Но литература — это еще самый универсальный способ выразить себя, проявить заложенное в тебе творческое начало. А в этом качестве она не только не умирает, но и, можно сказать, переживает небывалый расцвет. Издательский бум! Невероятное количество авторов, названий! Люди с радостью отдают далеко не лишние рубли, чтобы выпустить свой сборничек стихов, объявить о себе urbi et orbi. Какая же это «гибель»?
О.Л. Можно радоваться расцвету литературной самодеятельности. Но вряд ли можно считать нормальным, что самодеятельное и профессиональное искусство уравнялись, поставлены на одну доску. Эта размытость критериев, на мой взгляд, является верным признаком вырождения культуры.
А.X. Допустим, что сегодняшняя литературная нива — это дикое поле, на котором растет все, что расти способно. Причем спонсорский «полив» и «подкормка» достаются кому попало. Часто не розе, а чертополоху или амброзии. Но разве сейчас не лучше, чем раньше, когда Власть бдительно пропалывала рядки, выдергивая вместе с графоманскими сорняками и странные, необычные ростки, да и все, что «не на месте»?! Возможность напечататься любому желающему — сама по себе величайшее благо. Несомненный же упадок читательского вкуса — дело временное. Хотелось бы, во всяком случае, в это верить. Правда, литературная самодеятельность во многом держится на былом престиже звания писателя. А престиж уже далеко не тот… И не зачахнет ли со временем «литература за свой счет», как зачахли другие виды самодеятельности?
0.Л. Меня гораздо больше тревожит резкая поляризация: с одной стороны масса поделок, эрзац, паралитература (не имеет значения, издается ли это за свой счет или выходит стотысячными тиражами). С другой — литература элитарная. Вымыт «средний слой» — тот, что лежит, условно говоря, между Джойсом на одном полюсе и Чейзом на другом. В итоге и «средний класс» читателей лишен доступного ему чтения. Авторы, способные удовлетворять его потребности, лишены возможности печататься, а теперь, вероятно, и писать. Сужу по некоторым нашим общим знакомым: один бросил, другой — спился, третий и вообще отдал Богу душу.
А.X. Олег, негоже, неприлично нам обвинять в невнимании, неблагодарности, некультурности общество, не желающее содержать литератора! Раньше мы зависели от царя, т. е. от власти, теперь — от народа. Но это, как сказал классик, все равно. В обеих ростовских писательских организациях почти все как зарабатывали, так и зарабатывают на хлеб не художественной литературой. Хорошо, если в смежных профессиях (журналистика, редактирование, преподавание). Литература, как занятие, дающее средства к существованию тысячам профессионалов, — умерла. А в дореволюционной России, которая многим сейчас кажется идеалом просвещения и культуры, сколько писателей жили на гонорары? И среди этих немногих, кстати, были не только Розанов и Куприн, но и какая-нибудь Вербицкая с Арцыбашевым — производители словесного ширпотреба.
О.Л. Былая зависимость от власти не имеет ничего общего (в идеале) с общественной и государственной поддержкой культуры, частью которой является литература. Развитое в культурном отношении общество не может этого не осознавать. Модные ссылки на западный опыт не очень-то убедительны. Разве есть универсальная «западная» модель? В США действует одна, в Европе — иные. Чем плох образец Франции, например? Там государство оплачивает частным издательствам покупку авторских прав у начинающих авторов, финансирует через посольства издание французской литературы за рубежом. А ты можешь вообразить, чтобы российские посольства занимались распространением в той же Европе наших с тобой книжек? Фантастика!
А.X. Литература как объект внимания и заботы власти — в России умерла, это бесспорно. Мечтали освободиться от начальственной опеки, но опека — это не только вмешательство, это защита, покровительство, призрение. Ныне со стороны власти — равнодушие, возможно, с оттенком презрения.
Литература в роли рака на безрыбье общественно-политической жизни — умерла. Иносказание, эзопова речь (а каких высот достигло это мастерство!), вообще образность перестали быть единственным средством передать некое социально-политическое содержание. Режь прямо, без экивоков все, что думаешь по поводу коммунистов, «дерьмократов», «новых русских».
Маятник качнулся в другую сторону. Сегодня поэт в России меньше, чем поэт. Самими поэтами это очень тяжело воспринимается, но… сегодняшнее невнимание — своеобразное возмездие за вчерашний переизбыток внимания.
О.Л. Возразить почти нечего. Собственно, приведенные тобой доводы выражают достаточно распространенную ныне точку зрения: когда обществу хорошо, литературе плохо. И, соответственно, наоборот. (См. например, статью Григория Чхартишвили в «Знамени-Плюс», 97-98). То есть при тоталитарных режимах писателя могут посадить, расстрелять — зато литература в целом развивается. А вот в демократических странах общество процветает, но литература ему, увы, не нужна.
Модель выглядит логичной, однако жизнь, как известно, богаче любой схемы. И тут мне хотелось бы кое-что уточнить. Ты, похоже, клонишь к тому, что нынешнее положение литературы — следствие естественного процесса. Мне же представляется, что оно создано «волюнтаристски». Взять «толстые» журналы. Они пока еще дышат лишь благодаря аппарату искусственного дыхания конструкции Дж. Сороса (ни в коей мере не иронизирую над добрым американским дядюшкой — ему-то сплошные благодарности!)… Помнишь рубеж 80-90-х? Миллионы подписчиков, каждая журнальная книжка нарасхват. Но за счет чего? Прежде всего, за счет былой крамолы, которая на годы стала барьером для тех, кто писал сейчас. Журнальное ли это дело — печатать Карамзина?
Живой литпроцесс был прерван: тем, кто пишет здесь и теперь, кислород перекрыли, как и прежде — и именно тогда, когда, наконец, повеяло воздухом печатной свободы. Общения с читателем они были искусственно лишены. Второй этап грянул, когда «запретные» закрома были выскребены до дна. На журнальные полосы пустили то, что называли «другой» литературой, андеграундом, постмодернизмом и т. п. Все это было замечательно, но, увы, питало интерес лишь элитарной читательской группы, было доступно только «посвященным» («просвещенным» — уже выборочно). В итоге — обвал тиражей, утрата читателей и нынешнее «оранжерейное» существование.
А.X. Допустим, нынешний упадок в какой-то мере был вызван просчетами журнальной и издательской политики, но ошибки ведь тоже неизбежная часть живого процесса… Я готов согласиться с тем, что нынешний литературный кризис, во всяком случае, в таких масштабах, не был фатально предопределен. Тогда мы вправе предположить, что он не будет вечным. Жанры плача и апокалиптических пророчеств сейчас в моде. Но мне, вопреки всему и в традициях русской словесности, xoтeлось бы закончить на бодрой, а не надрывной ноте. Разве не бывали до нас периоды и целые эпохи уныния, одичания, крушения устоев? Велик Бог Земли Русской — выкарабкивались. Не без помощи литературы, заметь! Она утешала, поддерживала веру, давала силы. Она — в лучших своих проявлениях — не прихоть, не роскошь, не красивая финтифлюшка, а — хлеб насущный. И пусть сегодня общество от него отворачивается — завтра, очень может быть, набросится почти с прежней жадностью. Лишь бы к тому времени не вымерли и не переквалифицировались упраздненные за ненадобностью писатели. Лишь бы было что предъявить, когда настанет (приди, приди желанное!) время востребованности.
О.Л. Принято считать, что литература жива читателем. Я бы сказал иначе: литература жива, пока жив хотя бы один писатель.
____________________
© Хавчин Александр, Лукьянченко Олег