Позвонил приятель, с которым не общались много лет: «Достань «Литературку», там о вас». Господи, о чем он, кто это «мы»? В мафии вроде не состою, к власти касательства не имею… «Ну, ты же когда-то писал. Даже, я слышал, что-то напечатал. Там как раз об этом. И еще вопросы задают».
«ЛГ» почитываю редко: эхо из прошлого непереносимо. Однако сработало любопытство — уж если советует человек со стороны… Достал, прочел. «И немножко жутко, и немножко страшно», как сказал один старый фронтовой поэт. Нет, вру, и не жутко, и не страшно — скучно. Лет семь-восемь назад это, вероятно, имело бы смысл обсуждать. Теперь можно только подводить итоги. Окончательные, всем хорошо известные. Своеобразная форма мазохизма. Но такое уж наше поколение, не успевших перестроиться в перестройку — кровянить раны и снова и снова кричать «халва», жутко боясь, как бы во рту все-таки не стало слаще.
Статья Е.Лодина овеяна благородным пафосом, за что автору от души хочется пожать руку. А заодно напомнить: все мы (думаю, и он в том числе) когда-то страстно мечтали читать «Архипелаг ГУЛАГ» не в «слепой» машинописи, а на мелованной бумаге, желательно с золотым обрезом. Что в результате и произошло. Но пришлось платить. По самой высокой цене. Спокойно взирая на черные августы и Октябри, черные вторники, среды и четверги, черный пиар и черную Чечню, мы и не заметили, как цена эта уже перешла за роковую черту. Мы думали, это издержки роста, детские хвори неоперившейся демократии, а это оказался прочный государственный статус. Да и как может быть иначе, если «жизнь хороша, когда пьешь не спеша» («а мы никуда и не торопимся!», если «иногда (нет, как правило) лучше жевать, чем говорить», писать, любить, мыслить, страдать… В обществе, где уголовник с лицом имбецила и ополовиненным словарным запасом Эллочки-людоедки величается «видным красноярским предпринимателем», а его благообразного вида адвокат толкует на всю страну, что мол, клиент чист перед УК, поскольку «всего лишь» давал устные советы, как убить человека, — в этом обществе, ясно, литература незваная гостья, которая вынуждена удалиться по-английски. Она и удалилась. Сознательно выжжено элементарное нравственное поле, и «крошки-сыновья» давно уже не задаются вопросом «что такое хорошо, и что такое плохо?» — значит, существование идет по каким-то своим законам, к нормальному человеческому Слову, тем более слову художественному, отношения не имеющим. Это надо принять как данность, принять и сделать выводы.
Кстати, замечу: если бы, по предложению Е.Лодина, и был создан некий общественный совет при Фонде поддержки писателей, то, подозреваю, его уважаемые члены в первую очередь стали бы печатать самих себя. Отчасти эта ситуация напомнила бы редсоветы при издательствах в советскую пору, но, понятно, в сильно ухудшенном варианте. Тогда обкомы-горкомы жестко контролировали всяческие темпланы, да и критерии (пусть в основном идеологические) все же имелись. Что до конкурса рукописей, то поверьте, г-н Лодин, их никто сейчас читать не станет. Просто не станет, и все. И дело даже не в лени, не в утрате навыков чтения и оценки за последний десяток лет (хотя и это есть), а — в очевидной бессмысленности данной акции. Писателю деньги зарабатывать надо, чтоб не околеть с голодухи, а не с чужими побрякушками играться! Прошли те времена.
В общем, по примеру известного классического героя, давайте воскликнем: «Мы этого хотели!» Хотели, правда, чуточку другого — чтоб и волки были сыты и овцы целы (читай: и цензуры нет, и деньги на государственное книгопечатание имеются), но так не бывает. Или свобода, или литература. Выбрали первое. Теперь, обалделые, бродим по пепелищу и рассуждаем, достойны ли лучшей участи. Горько!
Роман «Шум и ярость» Фолкнер назвал своей самой блистательной неудачей. Вот такой же «неудачей» явился и «тоталитарный» СП СССР. Готов даже назвать его блистательным злом. Ну конечно, перегибы, диктат, чрезмерно политики, но вместе с тем — реальная, и немалая, помощь пишущим, высокий социальный статус обладателя заветной красной книжечки и многое иное, что неизбежно способствовало творчеству. «Я еще недостаточно себя уважаю, чтоб начать писать прозу», — говорил Пруст. С чем-чем, а с этим в советское время проблем не было. Порой не хватало таланта, терпения, стойкости в изнурительной борьбе с редакторами-цензорами, но никак не самоуважения. Ныне все наоборот. Писателям указали на их место, и они безропотно туда пошли. Идут до сих пор, ибо далеко: где-то между дворницкой и псарней «новорусского» поместья. Профессии больше нет, осталось святое служение Делу. Или, как выразился один молодой столичный критик, «эстетическое противостояние действительности». Противостоим, по мере сил… Это и есть нижняя точка траектории, печальный финал романа судьбы целого (притом далеко не худшего!) поколения российских литераторов.
Что касается союзов писателей в нынешнем их виде, то они существуют с единой целью — самовоспроизводства. Раз или дважды в году собираются люди, чтобы пополнить свои ряды другими людьми. Какая-то виртуальная пирамида. Впрочем, от одного очень уважаемого мною прозаика я как-то услышал: быть членом СП престижно, нечто вроде профессионального знака качества. В ответ на это можно только улыбнуться. Престижно сейчас иметь «шестисотник», ошейник из драгметалла («златая цепь на дубе том»), ручкаться с губернатором. Остальное — самообман, просроченная валерьяна для некогда гордых духом.
Союзы не имеют ни копейки денег (взносы давно не собираются), никаких юридических прав. Вернее, права-то, может и есть, но чисто теоретически — потому что нет баксов заплатить за эти «права». «Профсоюзная» роль — чем славились прежние творческие сообщества — утрачена полностью. Для восстановления ее необходима заинтересованная помощь со стороны государства, а оно само бессовестно разворовано, распродано по дешевке. Клуб по интересам? Но в наше время интерес один — выжить физически, и к литературе это отношения не имеет. Остается нечто вроде ветеранской организации. Бойцы вспоминают минувшие дни: «А помните, как Петроний Гай…», «а как Надежду Кузьминичну надеждой Константиновной обозвали…», «а еще когда выбирали счетную комиссию по приему в союз…» Других перспектив не просматривается. Да ведь и то сказать, снявши голову, по лысине не плачут.
Гений и злодейство не совместны, как не совместны Литература и рынок, Дух и рынок, Мысль и рынок. Может нам и впрямь учиться литменеджменту? Если, действительно, отравленный коммерческой шелухой читатель сделал окончательный выбор (и, вероятно, он прав… хотя это другой и долгий разговор), стоит ли нам устраивать споры на тему «какую помощь мы ждем от союза»? И сколько этих союзов должно быть — два, три, десяток? Поезд ушел, господа. Все в прошлом. «Обретенное время» (Пруст) имеет свою изнанку — Время Утраченное. Мы утратили свое время, давайте это признаем.
…Вспоминается наивно-гениальное недоумение Толстого: почему зло так монолитно, спаяно, объединено, а силы добра раздроблены, рассеяны, каждая их крупица как бы сама по себе? Вопрос вопросов! Причем злободневность его в прошедшем ХХ веке возрастала едва ли не с каждым десятилетием, если не годом. Сегодня она достигла высшей точки. Но это, увы, ничего не меняет. Хотя и отчасти отвечает на поставленный редакцией «ЛГ — Юг» вопрос — имеет ли смысл вступать во всевозможные союзы, в том числе писательские? Каждый должен ответить на него сам. Но, взяв на себя великую ответственность сказать «да, имеет!», обязан будет предложить КАЧЕСТВЕННО новые формы (идеи, цели, задачи, программы) этого объединения, а главное, обозначить перспективы коллективного противостояния злу. Тому Злу, что окружает нас ежедневно, ежечасно в реальном и виртуальном мире.
Остается лишь пожелать успеха будущим подвижникам-ратоборцам!
_____________________
©Левашов Владимир