Изучение феномена фольклорного текста как явления устного словесного творчества народа имеет длительную научную традицию, опирающуюся на понимание языка фольклора как сложного по генезису образования, «где диалектически сплавлены его образующие, т.е. и конкретные народные говоры, и диалектный язык как система всех соответствующих диалектных явлений, и общенародный язык в целом как метасистема русского языка…» (Оссовецкий, 1975, 69). К тому же эта система, в силу аккумулятивной способности, отражает следы собственных стадиальных изменений и этапов коллективной эстетической шлифовки. Именно сплав разнородных в языковом отношении элементов обеспечивает языку фольклора гетерогенную природу и замкнутый характер. В связи с этим наибольшую актуальность в современной науке, накопившей к настоящему времени значительный исследовательский материал, связанный, прежде всего, с прикладными аспектами рассмотрения фольклорных фактов, приобретает функционально-стилистический аспект изучения языка фольклора, предполагающий не только выявление стилистической характерности фольклорных текстов, но и определение факторов, обусловливающих эту специфику. Одним из таких базовых экстралингвистических факторов (прим. А) является, на наш взгляд, фольклорная речедеятельностная макросфера, в которой, исходя из понимания фольклора как специфической, сложной, исторически и социально обусловленной формы словесной деятельности, логично предположить наличие таких особенностей      проявления эстетического освоения мира, какие не характерны для других видов человеческой культуры (и, прежде всего, художественной литературы).

При определении специфики фольклорной речедеятельностной макросферы мы будем исходить из нескольких теоретических посылок.
1. Эстетическое само по себе не является реальным свойством предметов и действий, «которые бы по самой своей сути или внутренней организации вне зависимости от времени, места и оцениваемого были носителями эстетической функции» (Мукаржовский, 1975, 245). Эстетическое свойство явлений всегда обусловлено их соотнесенностью с жизнью общества, человечества, это «общечеловечески значимое в явлениях» (Борев, 1988, 39). Сущность эстетического «сверхприродна» и носит общественно-исторический, социокультурный характер. Эстетическая функция есть элемент отношения человеческого коллектива к миру и проявляется в определенном общественном контексте: явление, которое было привилегированным носителем эстетической функции в известную эпоху, в известном коллективе, может оказаться лишенным этой функции в другую эпоху, в другом коллективе и наоборот. Таким образом, эстетическая функция явления исторически детерминирована. Это важно учитывать при анализе фольклорного текста, эстетические качества которого, во-первых, не сразу приобрели доминирующий характер и, во-вторых, далеко не одинаково воспринимаются и оцениваются в различных социумах.

2. С общечеловеческим началом связана и эстетическая деятельность, ядро которой составляет искусство. Однако сфера эстетического освоения мира гораздо шире искусства. Она включает в себя, кроме художественно-творческой, различные виды деятельности: практическую (садово-парковую культуру, дизайн), художественно-практическую (карнавал, обряды, этикетное поведение), художественно-рецептивную (восприятие произведения) и рецепционно-эстетическую (восприятие красоты реального пейзажа), духовно-культурную (выработка идеалов вкуса, вынесение вкусовых суждений, оценок и т.п.), теоретическую (выработка эстетических концепций и взглядов). При этом граница между искусством и внехудожественными эстетическими явлениями не является четкой и раз и навсегда данной. Переход от искусства ко всему, что находится вне его, носит постепенный характер. Это объясняется, прежде всего, тем, что в самом проявлении эстетической функции есть широкая шкала градации. Поэтому объективный критерий «эстетичности» того или иного явления имеет силу только для определенного социального контекста и может со временем меняться. Таким образом, границы эстетической сферы весьма изменчивы. Однако различие между искусством и сферой просто «эстетических» явлений существенно. Это различие базируется на безусловном доминировании эстетической функции в искусстве и ее подчиненном положении вне собственно сферы искусства.

Что касается фольклорной макросферы, то ее внутренняя структура мотивирована несколькими обстоятельствами. Прежде всего, она, как и вообще эстетическая сфера, исторически детерминирована. Причем этот признак фольклорного текста оказывается особенно значимым. В своем становлении фольклор как искусство слова прошел стадии от первоначального состояния синкретизма (состояния невыделенности из практической жизни, когда фольклор существовал как неосознанно-художественное творчество), далее – состояния мировоззренческого синкретизма (которое характеризуется слитностью и спаянностью всех видов и форм восприятия действительности – неосознанно-художественных, религиозно-мифических, стихийно-философских, естественно-реальных, правовых) до синкретизма художественного свойства (состояния единства и слияния разных видов искусства). Однако и третье состояние синкретизма оказалось непрочным. Оно сменилось состоянием выделенности каждого искусства, т.е. синтезом. Если архаические этапы эволюции фольклорного творчества характеризовались доминированием неэстетических функций – информативной, утилитарной, ритуальной, коммуникативной, суггестивной и др., то на более поздних этапах, когда созревает художественно-рецепционное поле и фольклор становится искусством с четко осознаваемыми эстетическими установками, можно говорить об условном доминировании эстетической функции, что, в свою очередь, детерминирует полифункциональную природу фольклорного текста.

Нестабильная, подвижная функциональная природа фольклорного произведения объясняется исследователями по-разному. Так, Я.Мукаржовский мотивирует это отсутствием последовательного распределения функциональных сфер в фольклоре (Мукаржовский, 1975), а В.Я. Пропп – жанровой спецификой фольклорного текста, которая в первую очередь обусловлена различным отношением к действительности как объекту художественного творчества. Если сказка основана на нарочитом вымысле, то быличка и легенда – это рассказы, в действительность которых народ верит (Пропп, 1976, 47-51). Отсюда различие функциональных доминант в этих жанрах при функционировании в общей эстетической макросфере, поскольку «даже при наличии в произведении явной установки на фактологичность, информация, как правило, не лишена эстетического качества, и наоборот» (Померанцева, 1975, 77).Полифункциональные свойства фольклорных жанров мотивируются также устойчивыми традиционными связями словесного фольклора с трудовой деятельностью, сферой быта, обрядностью и – шире – этнографией, т.е. с внефольклорными структурами (Пропп, 1976; Мелетинский, 1998; Путилов, 1977; Гусев, 1967, 1993;). В фольклористической литературе не подвергается сомнению истина, что фольклор создается и живет как органическая часть народного бытия и соотносится, прежде всего, с различными формами этносоциальных и этнокультурных процессов, с движением народной культуры в целом. При этом, как замечает Б.Н.Путилов, «функциональность [фольклора – М.В.] существует и проявляет себя не вне эстетики, но в эстетической сущности фольклора и определенным образом обусловливает его художественную структуру» (Путилов, 1977б, 17). Поэтому нельзя не согласиться с теми исследователями фольклора, которые считают, что неправомерно изучать поэтику фольклорного произведения вне совокупности характерных для него функциональных связей.

Думается, весь спектр мнений по этому вопросу логично объединить мыслью о контаминации функций (прим. Б) в фольклорном произведении. Если в письменной литературе – художественном аналоге фольклорного творчества – следует говорить об иерархизации функций с доминированием эстетической функции, то в фольклоре, в силу его полифункциональности и остаточных признаков синкретизма, отсутствует четкая взаимная дифференциация отдельных функций. Однако отмеченная контаминация функций, когда в конкретном произведении может наблюдаться «текучесть» функционального состояния с преобладанием той или иной функции, характерна для естественного бытования фольклорного произведения (в фольклорной среде с общей традицией). При разрушении традиции (в современных условиях, при развитии международного туризма, при демонстрации произведения фольклорным коллективом на сцене или его перенесении в общество с иной традицией) фольклорное произведение теряет множественность функций и воспринимается слушателями, прежде всего, как эстетический факт.

Учитывая полифункциональную природу фольклорного текста, его устойчивые внефольклорные связи, можно предположить и особый метод эстетического освоения действительности в фольклоре. В художественном тексте воспроизводимая писателем действительность носит специфически образный, индивидуализированный характер. Говоря словами Б. Ларина, «это иное бытие, действительное, но не «это». Но художественная условность, возникшая как результат обобщения, не лишена «конкретно-чувственных образов предметов и явлений действительности» (Кубланов, 1958, 63). Типический образ в художественной литературе предполагает изображение человека как представителя определенной социальной среды и определенной эпохи во всем его неповторимом своеобразии – с присущими ему противоречиями, достоинствами, недостатками и т.д. В индивидуально творимом искусстве процесс типизирования реальности не исключает осознания фактов действительности во всем их чувственно конкретном бытии и воссоздании их в форме образного правдоподобия. Вся действительность – с ее трагическим и комическим, возвышенным и низменным, – может найти отражение в художественном произведении.

Фольклорная эстетическая деятельность протекает в ином русле. Прежде всего, здесь действует закон отобранности, по которому не все реалии эмпирического мира находят отражение в фольклорном произведении. Каковы же критерии этого отбора? По мнению В.Я. Проппа, критерий отбора явлений действительности в фольклоре не носит всеобщего характера, а является, прежде всего, жанрово обусловленным (Пропп, 1976). Б.Н. Путилов критерий отобранности этнографического материала видит в «степени семиотичности и возможности его семантической перекодировки» (Путилов, 1977а, 10). Однако при всех различиях критерии отбора в фольклоре могут быть объединены одним общим свойством – соответствием традиционной культурной норме, идеалу. Эта норма может носить этический, эстетический характер, быть жанрово обусловленной и исторически детерминированной, но именно в соответствии с ней создается особая фольклорная действительность, в которой действует «своеобразный закон эстетической идеализации действительности» (Гусев, 1967, 276).

Истоки идеализации действительности в фольклоре – в мифопоэтическом сознании, характерном для позднеславянского этапа («дописьменного», «дохристианского») в развитии славянской духовной культуры и ее устных текстов. Именно в рамках этого архаического сознания закладывались представления о дифференциации злободневного, «низкого», профанического существования, не входящего в систему подлинных ценностей, и сакрального существования, космологизированного, высоко организованного, неслучайного, имеющего высшую ценность. Поэтому именно сакральное содержание с точки зрения мифологического мышления было существенно и подлинно реально.

Проводником этого сакрального содержания и одновременно его «охранителем» являлся ритуал, восстанавливающий изначальную целостность, гармонию и сакральность мира. Именно в рамках ритуала происходило формирование традиционной культурной нормы, сформировавшей позднее семантическое пространство (Топоров, 1998) фольклорного текста, основной единицей которого стал традиционный фольклорный смысл (Червинский, 1989). Поэтому фольклорная действительность, находящая отражение в фольклорном тексте, генетически детерминирована ритуальной (традиционной) культурной нормой и имеет черты идеальной действительности. Это характерно (в различной степени) для всех стадий развития фольклорного текста, поскольку окончательный и безусловный разрыв с ритуалом произошел только с появлением письменности (и то не сразу).

Однако наличие единого эстетического критерия – соответствие традиционной культурной норме – не унифицирует жанрово обусловленные отличия фольклорных текстов, в частности, дифференциацию способов художественного (фольклорного) освоения действительности в разных жанрах. (прим. В).

Однако все жанрово модифицированные формы в фольклоре сосуществуют в рамках единого способа отражения действительности в фольклоре – так называемого художественного реализма в фольклоре, реализма, основанного на обобщенности образов и рисуемых обстоятельств жизни, их типичности, реализме, предполагающем условность действия и его пространственно-временных характеристик (прим. Г).

Это признаки специфического фольклорного метода (художественно обобщающего метода), обладающего таким свойством, «которое позволяет ему суммировать мировоззренческий опыт, совмещать разные мировоззрения, не изменяя обобщенным формам отражения реальности» (Аникин, 1996, 171). Такой способ типизирования действительности предполагает устойчивое следование традиционному типу привычного обобщения реальности, неизменное следование существующим типизированным стандартам, иными словами – приоритет традиции, следствием чего является медленная эволюция художественного метода и сохранение общих принципов типизирования реальности (что не исключает, однако, жанровых новаций).

Фольклорное обобщение дает возможность объединения и перегруппировки не только многих вариантов произведений и их частей в пределах единого инварианта, но и многих произведений в пределах одного жанра. Так, анализируя варианты исторической песни «Турки похваляются разбить русские войска» (тексты №274-291 – Исторические песни XIX в., 1973), отмечаем следующее: 1) место события песни обозначается не через конкретные локальные признаки, а посредством родовых, обобщенных признаков с использованием общефольклорных формульных элементов (поле чистое турецкое, места славные прекрасные; в некоторых вариантах эти показатели конкретизируются более «узкими» образами с той же обобщенной семантикой: бугры твои дороженьки, рощицы зеленые, лужки в поле зеленые); 2) время события передается через вариантные показатели (на злосчастный день на середу, на турецкий большой праздничек; в славный праздничек, на великий день на середу; на турецкий большой праздничек, во великую во пятницу, во великую во середу; на петров денек, на злосчастный день, на середу; на проклятый день, на середу, на турецкий день на праздничек; в некоторых вариантах – №279, 282, 284, 287, 289, 291 – темпоральный показатель отсутствует); 3) образ русского военачальника, который обращается с призывом к солдатам, также варьируется: это и граф Паскевич с различными грамматическими и диалектными интерпретациями (граф Паскеев, Баскеев, Пашкевич) и сам царь белый, которого турки обещались «в полон взять». Эту «неточность» в последнем случае нельзя рассматривать как искажение исторической правды, это одно из проявлений обобщенности.

С другой стороны, в повествовательном фольклоре Иван-царевич или Иван-крестьянский сын являются одним и тем же персонажем для целой серии различных сюжетов, объединяя таким образом различные тексты в пределах одного жанра. Объяснение этому – в типовом характере сказочного персонажа, поскольку имя Иван есть имя типа, а не лица» (Пропп, 1976 б, 99), и шире – в типовом характере любого фольклорного образа. В фольклорном образе могут варьироваться детали, не меняющие, однако, его сущности. Именно обобщенность фольклорного образа позволяет ему стать традиционным и наряду с другими текстовыми константами служить основой межтекстовых контаминаций и межжанровой рецепции.

В отличие от фольклорного литературный образ, являющийся характерным или типичным для эпохи, социальной среды, отражающий множество имеющихся в жизни прототипов данного персонажа, имеет свое индивидуальное имя и свое лицо, поэтому не может быть перенесен из одного произведения в другое. Здесь обобщенность является промежуточной стадией в создании образа, который на завершающей стадии приобретает черты индивидуальности и «узнаваемости».
В фольклоре все отмеченное выше – и условные пространственно-временные показатели песенного сюжета, и образная вариативность, выявляющая обобщенное представление о типовом герое для целой группы коллективно создаваемых произведений – является проявлением единой синкретичной правды, особого фольклорного реализма, обусловленного спецификой фольклорного художественного метода.

В соответствии с охарактеризованным выше фольклорным методом эстетического освоения действительности можно с полным основанием говорить о наличии в фольклорных текстах идеальной фольклорной действительности. Эта особая фольклорная действительность должна иметь собственные эстетические параметры, к которым можно отнести народный эстетический идеал, обусловленный трудовой деятельностью (эстетика праздничности, а не праздности), специфику естественного бытования фольклорного произведения – в предметно-эстетизированной среде, а также специфику восприятия фольклорного произведения – особый тип коллективного восприятия искусства, где совмещаются синестезия и активное непосредственное соучастие в творческом процессе слушателей-зрителей.

Чтобы понять, что лежит в основе народного эстетического идеала, находящего отражение в фольклорном тексте, необходимо принять во внимание генезис фольклора, а именно его теснейшую связь с производственной в широком смысле этого слова деятельностью масс. Если ранние формы фольклора, возникшие в процессе трудовой деятельности, обнаруживают эту связь непосредственно, то в более поздних формах она выражается опосредованно, через вторичные идеологические образования, которые возникали в ходе исторического развития фольклорного сознания. Одно из таких ментальных образований – народный эстетический идеал, в котором наблюдается совпадение критериев эстетической совершенности и нормативной заданности, выработанных коллективным сознанием и закрепленных за объектом действительности в качестве существенных, предопределенных его природой признаков. Народный эстетический идеал, возникший в результате эстетического освоения действительности, проявляется в многообразии форм – не только в прекрасном, но и в возвышенном, героическом и трагическом. Представления о возвышенном, героическом и трагическом, так же, как и представление о прекрасном, в фольклоре претерпели известную эволюцию.

Если в народной мифологии и в ранних формах эпоса и драмы трудовой эстетический идеал облекался в форму волшебно-героического образа и постепенно вбирал в себя элементы религиозной идеализации, то в более поздних эпических произведениях феодальной эпохи поэтизация труда достигалась средствами гиперболизации реальных трудовых действий и связывалась с героической идеализацией типического образа. Наиболее монументальным, целостным и «чистым» воплощением эстетического идеала народа является эпический образ Микулы Селяниновича – идеализированный образ пахаря-богатыря, в котором воплощены черты идеального с точки зрения эстетических представлений народа образа, «населяющего» идеальную фольклорную действительность: у его кобылки гужики шелковые, соха у героя с серебряным присошечком, с рогачиком красна золота, у него щегольская одежда: сапожки зелен сафьян на высоких каблуках (под пяту воробей пролетит), кафтанчик черна бархата, шляпа пуховая, да и сам герой наделен чертами, соответствующими эстетическим представлениям об идеальной внешности (национально-художественному образу внешности – в терминологии В.М. Богуславского): у него кудри качаются, что не скачен ли жемчуг рассыпаются, глаза ясна сокола, брови черна соболя. В образах прекрасных героев народ «освобождался» от тяготевшей над ним бедности, серости, тусклости повседневного быта.

Это было очищение и вместе с тем напоминание о той идеальной норме, о которой недостаточно только мечтать, но за которую нужно и бороться. Отрицая средствами эстетической идеализации жизни реальные условия труда, народ мечтал об иных формах трудовой деятельности, а не о праздности. Поэтому эстетика народной поэзии – это «эстетика не праздности, а праздничности» (Гусев, 1967, 280). Отсюда и праздничное убранство идеального жилища в фольклоре (палаты белокаменные, высокий терем), и «драгоценные» атрибуты костюма, ассоциировавшиеся с довольством, богатством (ножки в серебре, ручки в красном золоте), отсюда и праздничное буйство красок при описании внешности героя и героини с доминантой красно-алого, как жар, цвета (вспомним аленький цветочек и жар-птицу как символы сказочной красоты живого мира), где лексема красный, выделяющая один из цветов радуги, содержит в себе эстетическую оценку «красивый» (ср. исторически однокоренные краса, красота, прекрасный, украшать, красоваться и др.). Представления о возвышенном
эволюционировали от фантастических образов защитников и покровителей человеческого рода, наделенных сверхъестественными свойствами («космическими» размерами, причудливой внешностью, в гротескной форме соединявшей некоторые реальные черты зверей, птиц и людей), которые совершают деяния во имя человека, до очеловеченных образов народной фантазии, деяния и свойства которых оказываются возведенными в высшую степень поступками и качествами реальных людей. Так, в гиперболизме
эпического образа могучего богатыря, воплощающего представление о возвышенном, видит В.Е. Гусев проявление своеобразного эстетического закона, «где единица равна множеству» (Гусев, 1967, 287). Поэтому портретные характеристики возвышенного персонажа (могучего богатыря) включают такие «детали», как шляпа двенадцать пудов или шеломчат колпак сорока пудов, стопудовая палица, дубинка сорока пудов или шалыга подорожная, железная, сто пудов и т.п. В соответствие со сказанным можно говорить о том, что народный эстетический идеал является особым интегральным образованием, отражающим существенные общественно значимые
функции объектов, их природу, характерные признаки, проявляющиеся в целом классе однотипных объектов, складывающимся в результате общественно полезной трудовой и социальной деятельности. Следствием этого является формирование единого эстетического критерия для любого эстетического факта в фольклоре – соответствие традиционной культурной норме, которая обусловлена трудовой деятельностью, базируется на прямом атрибутировании идеальных качеств, на культивировании праздничности, жизненной силы, здоровья.

В моделировании эстетического эталона, находящего отражение в художественном авторском тексте , участвует не только общечеловеческая ценность как основа эстетической значимости, но и личностный опыт, индивидуальные духовно-культурные и чувственные предпочтения. Это находит выражение не только в многообразии художественных миров и образов, их населяющих, но и в различных интерпретациях индивидуально-авторского художественного произведения.
Специфика проявления эстетической функции в фольклоре и эстетических качеств самого фольклорного текста во многом обусловлены восприятием фольклорного текста. Специфика восприятия фольклорного текста связана с несколькими факторами, и, прежде всего, с синтетическим (креолизованным) характером фольклорного текста и, соответственно, близостью фольклора к визуально-акустическим (многоканальным) видам искусства, в соответствие с чем любой фольклорный текст как объект восприятия требует определенной, свойственной самим создателям и носителям фольклора способности восприятия (особой универсальной способности восприятия), которую В.Е. Гусев определяет как «недифференцированные синхронные слуховые и зрительные реакции» (Гусев, 1978, 84). Целостность фольклорной образно-художественной системы выявляется, познается и воздействует на человека лишь при условии способности одновременно воспринимать фольклорный текст и посредством зрения, и посредством слуха. Комплексное восприятие фольклорного произведения обусловливается также устной формой бытования фольклорного текста, что обеспечивает восприятию устного слова (и фольклорного в том числе) комплексность и делает фольклорное слово мощным средством эмоционального воздействия, и спецификой бытования фольклора – в предметно-эстетизированной среде, естественной для фольклора как традиционного искусства. Фольклорный образ создается исполнителями фольклорных произведений не только словесно-музыкальными, кинетическими средствами, но и всем обликом певца, сказочника, сказителя былины, участниками обряда, т.е. всем комплексом эстетизированной предметной среды, что многократно усиливает эмоциональное воздействие и восприятие фольклора (в отличие от фольклорного произведения литературно-художественный текст обладает самодовлеющей ценностью, существующей независимо от непосредственных конкретных обстоятельств его реализации). (прим. Д)

Вторая особенность восприятия фольклорного текста мотивирована коллективным характером фольклорного творчества – это коллективный характер восприятия и обусловленная этим активность восприятия. Восприятие в акте фольклорной коммуникации, характеризующейся одномоментностью (синхронностью) процесса исполнения и восприятия и неразграниченностью субъекта-адресата, оказывает активное обратное воздействие на исполнение, а следовательно, и на творчество. В данной ситуации исполнитель может менять (корректировать) содержание и структуру текста и внетекстовых элементов в зависимости от поведения (реакции) слушателей в ходе исполнения. Соответственно, результатом непосредственной «обратной связи» в условиях фольклорной коммуникации является то, что текст и исполнитель становятся саморегулирующейся системой. В этом случае активность восприятия фольклорного произведения проявляется (в отличие от аналогичного процесса в художественной коммуникации) в непосредственном соучастии в творческом процессе слушателей-зрителей, которые выступают не просто как потребители стабильного текста, а как соавторы, отбирающие, дающие ему жизнь, осмысляющие и затем воспроизводящие новый вариант текста в следующем акте фольклорной коммуникации

Активность и коллективность восприятия в фольклоре основываются на коллективности и активности фольклорного сознания, обусловленного, прежде всего, общностью фольклорной традиции. Этот фактор мы считаем одним из основополагающих, формирующих как особенности восприятия в фольклоре, так и специфику воздействия фольклорного текста, и эстетические качества самого фольклорного (канонического) текста. Механизм воздействия фольклорного текста основан на активизации художественного сознания как самого исполнителя, так и воспринимающей аудитории. Базируется данный механизм на вокативности, «ответчивости» ключевых компонентов традиционного текста (ключевых слов, формул, стереотипных единиц и т.д.), которые являются эстетическими посредниками между носителями традиции (исполнителями и слушателями) и самой традицией. Поэтому резонирующая сила их зависит от степени традиционного тезауруса участников фольклорной коммуникации, т.е. от богатства традиционных смыслов и идеалов, которые способен возбудить традиционный текст. В этом случае активность на полюсе восприятия фольклорного текста возникает при условии общности фольклорной традиции у исполнителя и адресата. Если воздействие эстетического факта в художественной коммуникации обеспечивается особыми, намеренно созданными художественными приемами, активизирующими воображение читателя и «облегчающими» еготруд по осмыслению художественного произведения и получению от этого интеллектуального напряжения эстетического наслаждения , то воздействие фольклорного эстетического факта обеспечивается активностью воспринимающего сознания (способностью заполнить «общие места» традиционными, коллективно выработанными смыслами и тем самым приобщиться к традиционному эстетическому идеалу), универсальной способностью воспринимать сложный синкретичный комплекс, в совокупности всех его элементов, характеризующих его полиэлементную природу. В целом именно двуединство «коллективное создание – коллективное восприятие» обеспечивает особые эстетические качества фольклорного текста и его отличие от письменного художественного аналога.

Резюмируем. Эстетические качества традиционного фольклорного текста (полифункциональная природа, существование особой фольклорной действительности, имеющей черты идеальной действительности, имеющей собственные эстетические параметры, и традиционного фольклорного образа, дающего обобщенное представление о типовом герое для целой группы коллективно создаваемых произведений и др.) во многом обусловлены воздействием одного из значимых экстралингвистических факторов – фольклорной речедеятельностной макросферы, специфика которой базируется на целом ряде сущностных признаков, среди которых можно выделить контаминацию функций с условным доминированием эстетической функции, особый метод типизирования реальности – художественно-обобщающий метод, основанный на приоритете традиции и сохранении общих принципов типизирования реальности в соответствие с традиционной культурной нормой, наличие единого эстетического эталона – народного эстетического идеала с совпадением критериев эстетической совершенности и нормативной заданности и особый тип восприятия фольклорного текста, имеющий характер коллективного, комплексного, активного восприятия.

Примечания:

А. Кроме фольклорной речедеятельностной макросферы, в качестве базовых экстралингвистических факторов, детерминирующих функционально-стилевую специфику фольклорного текста, мы выделяем фольклорное сознание как особый тип художественного освоения действительности, фольклорную коммуникацию, а также коллективное авторство, характеризующееся неразграниченностью субъекта и адресата речи в фольклорном коммуникативном акте.

Б. Для характеристики множественности функциональных связей фольклора Б.Н. Путилов вводит термин «пучок связей», который предполагает кроме плодотворной идеи об установлении взаимосвязей самих функций и возможности расщепления какой-либо функции также выделение «стержневой», или интегрирующей функции, что, на наш взгляд, не совсем точно отражает объективную картину внутриструктурных взаимоотношений в фольклоре, а точнее – смешения функций.

В.В.Я. Пропп в статье «Фольклор и действительность» достаточно четко определил не только различия между способами изображения действительности в фольклоре и в художественной литературе, но и обозначил основные различия внутри жанровой системы фольклора. Так, основным «параметром» сказочной действительности В.Я. Пропп считает необычайность, несоответствие действительности, выдумку (Пропп, 1976). М.И.Стеблин-Каменский для характеристики художественной природы эпической действительности вводит понятие «синкретическая правда» (Стеблин-Каменский, 1972).

Г. Как отмечает В. Чичеров, реалистичность в фольклоре «раскрывается не путем индивидуализации рисуемых образов, действующих в конкретной обстановке и на исторически определенном отрезке времени, а через обобщение образов, сочетаемое с обобщением локальных и временных признаков». – В. Чичеров. Литература и устное народное творчество // В.Чичеров. Вопросы теории и истории народного творчества. М., 1959. С.21.
Д.По аналогии с выделенной Ю.М. Лотманом семиосферой, представляющей собой «присущее данной культуре семиотическое пространство», включающее сумму языков и условия их существования (Лотман, 1999, 165), можно говорить о фольклорной семиосфере, являющейся и результатом, и условием развития устной народной культуры. Поэтому вычленение фольклорного произведения из естественной для него среды бытования, которая является частью фольклорной семиосферы, образующей условия существования фольклорного факта, сказывается, прежде всего, на его восприятии

                    
Литература:

1.     Аникин В.П. Теория фольклора. Курс лекций. – М.: Изд-во МГУ, 1996. – 408 с.
2.     Борев Ю. Эстетика. – М.: Изд-во политической литературы, 1988. – 496 с.
3.     Гусев В.Е. Эстетика фольклора. – Л.: Наука, 1967.– 319 с.
4.     Гусев В.Е. О специфике восприятия фольклора (К проблеме синестезии в искусстве) // Творческий процесс и художественное восприятие. – Л.: Наука, 1978. – С.79-90.
5.     Гусев В.Е. Русская народная художественная культура (теоретические очерки). – СПб, 1993. – 110 с.
6.     Исторические песни XIX в. – Л.: Наука, 1973.– 283 с.
7.     Кубланов Б.Г. Гносеологическая природа литературы и искусства. – Львов: Изд-во Львовского ун-та, 1958.– 289 с.
8.     Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек – текст – семиосфера – история. – М.: Языки русской культуры, 1999. – 464 с.
9.     Мелетинский Е.М. Первобытные истоки словесного искусства // Избранные статьи. Воспоминания. – М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 1998. –С.52-67.
10.     Мукаржовский Я. Эстетическая функция, норма и ценность как социальные факты // Ученые записки Тартуского университета. – 1975.– Вып. 365. Труды по знаковым системам. VII.
11.     Оссовецкий И.А. О языке русского традиционного фольклора // Вопросы языкознания. – 1975. – №5.– С.66-78.
12.     Померанцева Э.В. Соотношение эстетической и информационной функций в разных жанрах устной прозы // Проблемы фольклора. – М.: Наука, 1975. – С.75-81.
13.     Пропп В.Я. Фольклор и действительность. – М.: Наука, 1976. – С.16-33.
14.     Путилов Б.Н. Проблемы типологии этнографических связей фольклора // Фольклор и этнография: Связи фольклора с древними представлениями и обрядами.– Л.: Наука, 1977а. –С.3-14.
15.     Путилов Б.Н. Современные проблемы исторической поэтики фольклора в свете историко-типологической теории // Фольклор. Поэтическая система. – М.: Наука, 1977б. – С.14-22.
16.     Стеблин-Каменский М.И. Фольклор и литература (Общие выводы из частного материала) // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. – Т. XXXI.– 1972. – Вып.3. – С.248-255.
17.     Топоров В.Н. Предыстория литературы у славян. Опыт реконструкции: Введение в курс истории славянских литератур. – М.: РГГУ, 1998. – 318 с.
18.     Червинский П.П. Семантический язык фольклорной традиции. – Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского ун-та, 1989.– 229 с.
__________________________________
© Венгранович Марина Александровна