Поэма

Глава 1

Пролог

Я родом из матриархата.
О, как я порхала
над миром тончайшей любви
поверх невесомого платья!..
Там нежные львы
из белого камня палаты
считали совместным жильем;
там с кем-то вдвоем
купалась в росе и вкушала
не райского сада плоды
в плену мимолетностей шалых, –
не зная ни мести, ни мзды,
ни яда, ни лести;
там магии шарм куролесил
в деянье любом,
а стены не знали, что лбом
возможно биенье о стены;
стервятники, стервы
не застили солнышка над
оливковой рощей,
и гари назойливый смрад
не знала душа – было проще
предчувствие крыл обрести,
чем вздрогнуть от боли;
там крови не портили боги,
и не было крови в горсти,
черпнувшей из речки;
там был частью речи
кошачий таинственный взгляд,
и шепот наяд
струился из тела свирели
в мужские тела и обратно,
а те не зверели:
живому и сущему братья,
они растекались
по музыке сферы, по карме
и Нечто ваяли – из камня
с руками вокруг живота…

Похожа, особенно та,
на фоне музея в потемках,
на нынешний мой силуэт…
Простите, потомки,
что общее – разве что свет
луны на граните грудастом
из эры не нашей. До рабства.

Глава 2

Варвары

Стало темно, но –
спит колокольное «дон-н-н»…
Стало черно, но –
бог не вложил в ладонь
факел и манго плод,
чашу вина и хлеб
(или монетку в рот)…
Видимо, бог ослеп.
Варвары, варвары, вар…
Разум иссяк весь.
Кто я теперь? – товар.
Что я теперь? – вещь.
Сколько стоила я?
Разной была цена:
драхма, кафтан, свинья,
лодка, мешок зерна…
Варвары, варвары, вар…
Крику негде упасть.
Что убивали? – дар.
Что обретали? – власть!
Лучшее – стынь в глаза.
Худшее – вечный плен.
Сколько вас, кто вонзал
зубы в меня и член?
Сжечь-растерзать-взалкать.
Армия-банда-рать.
Вычистив матриархат,
стали друг друга жрать.
Сколько вас, кто ломал
этой душе хребет?
…Пыль вам – мемориал
в мире, где мира нет.

Глава 3

Амазонки

(Почти шансон)

Мне виденье было: сестры уцелели,
корабли угнали под покровом ночи,
плыли долго – по сурьме, по акварели,
и гребли-гребли-гребли что было мочи…

Вскоре слух прошел про неприступный остров,
где воинственные девы обитали.
Вроде кто-то к ним наведывался в гости,
но вернулся ли? – сие покрыто тайной.

Был еще купец, рябой кутила с юга,
что просиживал в таверне с нервным тиком, –
вряд ли врал он, что сгубили их фелюгу
девки дивные – и все без правой титьки!

О, как байки эти грели-грели-грели! –
где столетие спустя, а где миллениум,
грели в роскоши и на подстилке прелой,
грели вдох и преклоненные колени.

Это лучшее, что было для согрева,
с той поры как развернулся неба зонтик,
с той поры как родила искусство ревность,
с той реки, что называют Амазонкой.

Где и как переломилась степень риска? –
у какой такой истории узнать бы…
Говорят, богам отдались греко-римским…
Илья Муромец на лучнице женат был…

Мне свободу как бы выдали (в аренду),
право слова и другую ахинею…
Только выйду за ворота «хэппи энда» –
каменею, каменею, каменею.

Глава 4

Магдалина

Я просто у колодца ноги мыла,
когда возник
Тот Самый! Лики милых и немилых
померкли вмиг:
лишь Он теперь вкушал, алкал и трогал
меня до дна…
Он говорил, что лично знает Бога,
и суть одна –
любовь. А может, две – еще и вера…
Сомнений чужд,
Он мог любые сумерки развеять,
сказав: «хочу!»…
И знали даже карие маслины
(варяг и грек),
что право быть Марией Магдалиной –
еще не грех.
И кто, когда, какой разделит гранью
любовь-разврат?..
Не мне придется спрашивать «Кто крайний?»
у райских врат.
Кто б знал, что Сын-то получеловечий,
и финиш скор…
Кто б знал, что Он меня увековечит
и мой позор…

Глава 5 (триптих)

Рыцари

Сонет 1-й

Какая честь! Я тоже дама сердца,
и каждый прикарманить норовит…
Мой дедушка по сути был бандит,
а титул – шутка, или просто скерцо,

что проиграл имевший аппетит
за карточным столом облезлый герцог.
(Он умер, даже не успев раздеться,
но, кажется, за мной доселе бдит…)

Его сменили шустрые проныры –
и публика свихнулась на турнирах, –
романтика познала спрос и сбыт…

Мир вывернут и, как доспехи, вспорот.
А дама сердца в нем – всего лишь повод,
чтоб чем-нибудь кого-нибудь убить.

Сонет 2-й

Я вашей мимолетностью была –
соблазна долькой промеж двух турниров.
Но мимолетность эта приструнила
такую рать, которой нет числа…

Стекло души моей как ни тонируй,
виднеется еще с эпохи зла –
но не Амура – варвара стрела…
Сюда входящим зря вручала лиру:

Я разложила рядом, под и над
слова и стоны стольких серенад,
что каждому хватило утолиться, –

И вроде стали меньше воевать,
и стала культом личности кровать…
Но вновь забрала падали на лица.

Сонет 3-й

Плащи и шпаги. Ржавчина и камень.
И полное незнание вины.
Наследственно на головы больны,
вы думали желудком и руками.

В себя и только были влюблены.
Вгрызались пожелтевшими клыками
в свиные ляжки. Пережрав, икали,
на большее лишь на словах годны…

И «был ли мальчик» – благородный рыцарь?
Никак не может в памяти отрыться
заветный образ, даже на пари…

Все больше дон жуаны, дон кихоты,
скупое что-то и безликий кто-то
в руинах замка с каплями зари…

Глава 6

Осада

Ни крыш, ни фасадов,
ни белого света, ни хлеба…
Три месяца длилась осада
кусочка вселенной:
игрушечный город
стоял против армии грозной.
Текли в пересохшее горло
то слезы, то гроздья
с обугленных лоз…
А прочее – с камнем срослось –
тела и молчанье.
Считая мгновенья измора,
наемники жрали, рычали,
просили по морде;
томимы бездельем,
какого-то ждали приказа,
лечили остатками зелья
понос и проказу…
А призрачный город мерцал
глазами Стрельца.

Три месяца желчи, –
но вызрела царская милость.
– Вы слышали? Выпустят женщин! –
молва зазмеилась
спасительной струйкой, –
отпустят нагими, босыми,
но с тем, что вмещается в руки!..

…Тебя выносила –
ты в руки вместился мои.
Мы вышли из крепости и –
противник опешил:
я строй разрезала как бритва,
шагая в легенду неспешно
знамением Крита.
Не помню вкус крови
и тяжести тела не помню…
Не помню желания, кроме –
пройти это поле,
где следом, втянув животы,
таких же, как ты,
такие, как я, выносили…
Зачем? («Интуиция самки», –
сказал теоретик спесивый.
Откуда он сам-то?..)
Затем, чтоб ты бросил
однажды – по жизни ли, в пропасть,
в отраву волны купоросной
и в раннюю проседь,
на жертвенный чей-то алтарь…
Душа, не мытарь! –
никак по-иному…
Ты станешь привычною ношей
доныне – из омута в омут
и денно, и нощно.
Доколе? – отвечу
меж строчек, за кадром, за сайтом
…за чашечкой чая под вечер:
– Припомни осаду!

Глава 7

Феминистки

Толку-то, брови хмурить –
фатум, подруга, фатум!
Женское право – де юре,
право самца – де факто.

Статус канавы сточной
красным и черным латан:
Жанну сожгли за то, что
влезла в мужское платье!

Женоподобный отче
в суб-лимации затхлой
оптом любил – и очень –
плоти горелой запах…

Грешницы, шлюхи, дуры –
жертвы любого фарса:
«кара Господня» – де юре,
лютый садизм – де факто.

Вечность – зубов стаккато
и – никаких «презумпций»!
Но надо же было как-то
род продолжать безумцам, –

Вот и слепили рамки,
вот и вогнали в клетки
тела и духа «раб ты!» –
тех же варваров детки.

Благо, дела Амура
скрасили что-то как-то…
«Зайка моя» – де-юре,
«Вещь ты моя» – де-факто.

Впрочем, бери повыше:
в толщу веков зарыты,
мы все равно вышли
из-под развалин Крита!

Скажут, на нас глядя:
«Первые су…фражистки
были, де-юре, бляди –
стали, де-факто, жизнью…»

Жаль, что в сундук Пандоры
не запихнуть обратно
свару, террор, «Аврору»,
сопли о славе ратной,

ложь, геноцид, погромы,
разум, бомбой брюхатый…
Вот и решайте, кто мы,
после патриархата.

Глава 8

Эпилог в двух вариантах

1-й вариант

Привет вам, братья по разуму!
Прослушайте краткий отчет
разведчика-зонда
с третьей от солнца планеты,
считавшейся необитаемой.
Под слоем пыли и пепла
найдены два предмета
какого-то культа:
гигант-гуманоид, отлитый из бронзы,
лежал и протягивал руку
к маленькой женской фигурке
из лунного камня…
2-й вариант

Они отведали свежей рыбы,
запили напитком из валерьяны
и сели, обнявшись, на теплый камень,
чтобы
полюбоваться закатом, –
Он и Она
с глазами сиамских кошек.
– Это ля мур? – спросила Она.
– Мур…
мур…
мур, –
Он отозвался как эхо.
________________________