Однажды меня вдруг пригласили выступить на радио.

И до начала записи, и потом, когда ведущая провожала меня до выхода из здания, она говорила о том, что работает за копейки, а делать передачи очень трудно. А в середине была запись, фактически оборванная ею после первой проговоренной трети. «Но это же одни эмоции! Где мысли? Где литература? Мы ведь литературная передача, а вы писатель и говорите, бог знает о чём». Пытался возражать: «У кого что болит, тот о том и говорит». Однако её нежелание слышать меня усиливалось с каждой секундой. В общем, ничего не вышло. А я вот о чем хотел сказать.

Было это ещё во времена развитого социализма. Крутейший в Ростове спуск Ставского был тогда замощен булыжником, и ездить по нему на автомобиле разрешалось только вверх. Однако несмотря на запрещающий кирпич, все, кому было надо вниз, смело ныряли под знак, и через две минуты ты у Лендворца. Очень удобно! Моему другу нырять под знак приходилось каждый день, потому что в самом конце спуска был магазин, директором которого была его жена. Приближался какой-то очередной безликий, застоечных времён Новый Год. Погода — гололед. Человек рискованный, мой друг решил всё-таки спуститься. Но только начал он спуск, как из-за толстого ствола тополя, который рос чуть ниже проклятого знака, выступила фигура в милицейской форме и – тырррр!.. От неожиданности друг нажал вместо педали тормоза педаль газа. Машина понеслась вниз, вращаясь самыми неожиданными скачками. С жизнью бедняга уже было распростился, ожидая лишь последнего удара. Он был, конечно, неминуем, однако пришёлся в пустой по случаю зимней погоды железный овощной ларёк. Никого не задавивший, целый и невредимый герой вылез из машины, с помощью парней из собравшейся вокруг толпы вытолкал свои «жигули» из вмятины ларька, вновь сел за руль, и, несмотря на крики бежавшей к нему вдруг растрёпанной — как в кино! — жены, помчался домой, где сразу же бросился на кровать и заснул глубоким сном. А вечером вернувшаяся с работы жена сказала ему, что в течение дня в этот самый овощной ларёк, который как раз защитил её магазин, влипло ещё шесть машин. Всё было ну прямо как в кино, и никто, слава богу, не сбит!..

Вот так. А всё оттого, что вверху стояло живое чучело в милицейской форме, решившее заработать к празднику несколько рублей (штраф был 1 рубль), которому было абсолютно всё равно, что там внизу после его свистков творится.… К чему я это? А к тому, что мы живём в стране победившей бюрократии. Демократы и демократия – выдумка всё тех же бюрократов. Шестидесятники, волновавшиеся — и взволновавшие страну! – в конце восьмидесятых, были в лучшем случае нонкорформистами, не более того. А победили бюрократы, семьдесят с лишним лет укрывавшиеся под именем компартии. Маски сброшены, идея мировой революции и всеобщего счастья забыта – рубль, где урвать рубль! – остальное побоку, остальное пусть горит синим пламенем… Да, рубль, а если из-за этого рубля пропадают хотя бы и миллионы, ну и пусть!

В 2002 году из кабины КАМАЗа я увидел землю нескольких областей. У нас на Юге ещё и сеют и жнут, но чем дальше на Север, тем безотрадней выглядели просторы РФ. Великий плакальщик земли русской Некрасов когда-то скорбел по поводу одной (одной!) несжатой полоски (всего лишь полоски!). Хорошо, что не дожил он до наших дней. Никак не менее половины земель средней России брошены и заросли бурьянами выше человеческого роста. А думцы спорят о том, можно ли отдавать землю крестьянам с правом продажи. А бюрократы, попутно ещё и заделавшиеся бизнесменами, зарабатывая свой рубль, торгуют (а ничего другого и не умеют) заграничными куриными окорочками и многим другим, что спокойно могло бы производиться дома.

Литература и музыка – лучшее, что родилось в России за всё время её существования. Давно уж спорят западники и почвенники всех мастей о нашем месте среди народов. А по-моему всё очень просто. Мы проживаем на самой восточной окраине европейкой цивилизации. Дальше – Азия. И видя успехи европейских народов, давно, очень давно хотим быть такими же. Но в то время, когда в Европе шла напряжённая духовная работа – Ренессанс, раскол церкви, эпоха просвещения, болезнь социализма – доходившее до нас было вторичным. Православие, самодержавие, крепостное право, большевизм, гласность… Уже в самих этих заглавных определяющих словах прячется ложь. Православие — христианство, но какое-то особенно правильное Слово, как бы выше западного католицизма. Самодержавие — не перенятый у Европы, ко времени Петра уже сильно прогнивший абсолютизм, но некое как бы величавое единение царя и народа. Крепостное право! Ударение падает на слово «право» – и это уж сплошная ложь и мерзость: чьё право и сколько за ним бесправия? Большевизм — совсем яма, страх и божья кара… Между прочим, слово «гласность» — от «голосить» – лучше всего отражало происходившее у нас в конце восьмидесятых – мы голосили по мертвецам, по безмозгло прожитому времени.

Чьё это творчество, эти, как теперь говорят, ключевые в нашей жизни слова? Да все той же великой российской бюрократии. Да что там! СССР – это чьё дитя, кому по силам было сотворить такое чудище? Не Сталин, не он сотворил всю эту махину. Сотворили её погоняемые Чичиковыми, Собакевичами – несть числа российским уродам! – всевозможные, вовсе не бездарные самоучки, самородки, царские профессионалы, разнообразный учёный и полуучёный народ, которому деваться было некуда, про себя решивший, ну раз уж сила на их стороне, будем работать (И творя ужасное новое, сами неизбежно превращались в уродов). Сталин был только жестоким хозяином, умевшим выжимать из окружавших всё, на что они были способны, и даже больше.

Мы завидуем Европе. Мы тоже хотим быть Европой. Но в послевоенной Европе, прежде чем она поднялась и засверкала в материальном плане, случилось огромное количество судов над фашизмом. Судов не каких-нибудь общественных, чисто рассудочных, но кончавшихся заключением носителей фашизма за решётку. В одной только Германии, главном гнезде Зла, было их, кроме Нюрнбергского процесса, ещё семьдесят пять тысяч. Вот это всерьёз. А у нас вместо судов в лучшем случае организовываются комиссии, симпозиумы, телевизионные спектакли и кинопоказы, которые заканчиваются ничем. Это просто поразительно. Сразу после смерти отца народов началась реабилитация жертв режима, о палачах же никто никогда не слышал. (Кроме тех немногих, кто испугался и сам с собой покончил, автор «Разгрома», например). И по сей день, невзирая на чудовищные разоблачения, ходим и ездим мы по улицам имени Ворошилова, Будённого, мимо памятников Ленину, Жукову…

В 91- м в России была похожая с послевоенной германской ситуация. С коммунизмом пришло время кончать. И что же? Мы настолько испоганились, всероссийское паскудство оказалось таким всеобъемлющим, что Борису Ельцину, которого считаю героем, в самом деле хотевшем помочь стране, не из кого было даже ближайших соратников выбрать. Были лишь знавшие хорошо только про себя, а что надо стране – очень смутно. Руцкой и Хасбулатов вообще оказались ножами в спину, прокуроры – один ни рыба ни мясо, другой вор, третий любитель сладенького. Кроме телевизионного спектакля, никакого суда над компартией не получилось. Тем, кто хотел тюрьмы для красной заразы, оставалось утешиться мыслью, что кровь потеряет цвет, а потом вообще всё-всё превратится в навоз и на нём вырастет молодая зелёная трава, само здоровье. Очень сомневаюсь.

Кажется, Николай Гоголь сказал, что, вглядываясь в Прошлое, легко догадаться о Будущем. Это ему, гению, легко было. Я могу лишь гадать. Много раз встречался с людьми, которые были полная противоположность своим родителям. Сам я, сын выдвиженца тридцатых годов, именно такой. Да, совсем нередко дети алкоголиков вырастают на всю жизнь трезвенниками, дети фашистов-коммунистов ненавистниками фашизма и коммунизма. Но всё-таки чаще дети наследуют пороки родителей. Все наши великие были в отчаянии от людей России, так сказать, наследственно нищих духом, и почти вся наша хорошая литература о плохом, жалком. «Как не впасть в отчаяние при виде того, что творится дома!» – прямее не скажешь. (Не предвидел ли Гоголь явление большевизма, оттого и помешался умом, и умер?) Поскольку у государств та же судьба, что и у людей, то не предположить ли, что, имевшие в прошлом столько бед по причине собственного несовершенства, мы обозлимся, станем последовательными и заживём, наконец, как свободные. Увы, наша история учит ждать худшего. Мерзейшее самодержавие, когда люди одного племени были разделены на господ и рабов, сменилось ещё более мерзейшим большевизмом, когда рабами были уж все (восемнадцать миллионов так называемых коммунистов были рабами у самих себя, чего стоили одни их обязательные, полные фальши собрания, на которых при полном единогласии принимались любые, даже самоубийственные решения).

Обиженный приватизацией и другими нехорошими делами правителей народ ждёт всё-таки лучшего. Но помните, прежде дел было Слово. Веков пятнадцать Европа жила по слову Христа. Северная Америка сформировалась по Слову церковных реформаторов и мудрецов эпохи Просвещения. В России по Слову замечательной литературы выросла прекрасная интеллигенция, в том числе и революционеры. По Слову законов, осудивших фашизм и коммунизм, цветёт нынешняя Европа. У нас было одно только голошение, кончившееся тем, что руки у чиновников оказались развязанными. Покончив со Светлым Будущим, озабочен каждый имеющий хоть какую-то власть одним: где и как взять рубль? Смешно, но нельзя не поставить восклицательный знак, написав имя любого из наших учреждений, будто бы обязанным служить народу. А какие у нас мытари! А какая милиция! Какая армия! Какое образование! Какая медицина! Какие законники, при которых тюрьмы переполнены нищим больным народом, а преступники свободно разгуливают на свободе… Снова мы в плену у самих себя, никого абсолютно это не устраивает, но что поделаешь, если для управления империей необходима бездна управляющих, с одной стороны, а с другой, средств на их содержание не хватает, да и сам народ теперь либо стар, либо млад, либо как бы от природы ни к чему не способный иждивенец. Замкнутый круг, вряд ли прочный.

Мне не ясно будущее. Зато, благодаря нынешнему безвременью, ясно, наконец, прошлое. А это уже не мало. По меньшей мере, что бы ни случалось, ничему не удивлюсь, не впаду в панику и всё такое прочее.

Вот так я хотел сказать, допущенный к микрофону. Что, мол, действительность наша какая-то липовая. Не страшная, как при Сталине, не смешная (сквозь слёзы, само собой), как при Хрущёве, не противная, как при Брежневе, а какая-то липовая. Раньше в роли главных героев были хоть плохие, но люди, теперь телевизор. Смотрим, ничему не верим, однако чего-то набираемся. А чего и зачем – непонятно. Это вроде набитого соломой матраца. Сначала мягко и хорошо пахнет полями, но скоро солома измельчается, оседает, матрац превращается в набитую пыльной трухой тряпку.

А радиодама всё-таки состряпала тогда передачу про меня из отрывков старой, пятилетней давности, записи, из чтения кусков первой моей повести, а больше говорила сама, размеренным баюкающим голосом пеняя мне, что снизил свою писательскую активность, привела в пример Виктора Астафьева, писавшего до последних дней, а также ещё живых Быкова, Распутина, не сдающихся, продолжающих творить.

Чего ради и для кого эти её баюкающие, выходящие раз в неделю вот уже лет тридцать литературные передачи, — думал я. Раньше она подавала своих, на девяносто процентов плохих поэтов и писателей, как совершенствующих великую систему советского социализма, не лишённую, впрочем, недостатков. Теперь её герой – с трудом выживающий, однако преданный своему делу интеллигент. Меня, умеющего не только писать, но и складывать на цементном растворе из кирпичей разные строения, она хотела подать как совсем уж большого героя (мол, не только головой, но ещё и руками умеет работать). Не получилось ни у неё, ни у меня. Так, для кого с таким трудом выживающая, состряпала она передачу? Да для успокоения тех, кто зарабатывает нынче рубль.

С тех пор, как я это написал, прошло четыре года. И вот какие новые факты не дают мне покоя.

Во-первых, после путешествия по России с соседом дальнобойщиком, я совершил ещё три поездки – в Архангельск, Москву и до Северобайкальска. Архангельск показался тупиком, как когда-то Воркута. Москва, ещё пуще прежнего бестолковая, неохватная, неинтересная, словом, первые две ходки по стране были разочаровывающими. Зато пятидневная, в жуткой духоте, дорога к заветному озеру совершенно изменила моё отношение к своей стране. Ну да, тюрьма многих народов, но какие просторы! Степь. Лесостепь. Горы, реки, озёра. Особенно поразило меня пространство между Оренбургом и Орском. Совершенно неиспорченное ни людьми, ни… природой. Здесь между нежно очерченными холмами, у их подножий совершенно не было ручьёв, даже каких либо следов от них, и как следствие, никаких грязных луж, никаких зарослей осоки, камыша. Мягкие, чистые переходы от одного холма к другому. И это было намного красивее, чем неизбежные в нижней точке ската овраги со всяческим чертополохом. Всё, что падало здесь с неба, никуда не текло, на месте поглощаясь почвой из-за того, видимо, что поверхность земли идеально перпендикулярна по отношению к центру планеты. И кругом ни людей, ни машин, ни дорог, только выборочно засеянные пшеницей, подсолнухами, ещё чем-то квадраты и прямоугольники пашни. До самого горизонта в тёмных от облаков пятнах мягкие зелёные холмы, в зелёных же квадратах и прямоугольниках — удивительное и прекрасное единообразие, и воздух такой прозрачный, что видимое пространство кажется бесконечно далёким. Сначала, глядя на это богатство, разрезаемое железной дорогой с мчащимся, выгибающимся то в одну, то в другую между холмов сторону наш поезд, я подумал, что вот где начнётся третья мировая война. Когда растают льды Арктики и Антарктики и окажутся под водой Средняя Азия, Архангельская область, богом проклятый Петербург-Ленинград-Петербург, пол-Европы и ещё много-много земель, люди бросятся спасаться вот на эти холмы, и начнётся такое неслыханное смертоубийство, с каким не только вторая мировая, даже всемирный потоп несравнимы. Будут дотла разрушены человеческие муравейники – Москва, Ростов и ещё много-много других. Но человечество не погибнет. Наоборот, очистится. Оставшиеся в живых сделаются хитроумнее прежнего, будут найдены такие новые способы выживания, которые нам сейчас и присниться не могут…

Широка страна моя родная. После безлесных холмов пошла лесостепь, потом горы в лесах. Грандиозные картины, грандиозная страна и малочисленное, очень бедное население, живущее в убогих деревянных домишках под двускатными крышами, с гнилыми сараюшками, часто заполоняющими почти весь участок. Бегут навстречу тормозящему поезду с надеждой в глазах продавцы снеди, одежды. Рыба, фрукты, ягоды, напитки, мороженое… Много торгующих детей. И все они — нищета, одержимая жаждой заработать несколько рублей. Жалко их. И не только людей. К прибывающему поезду из прилегающих к вокзалу улочек бегут собаки всевозможных мастей, садятся несколько в отдалении от толпы высыпавших на перрон пассажиров, и, заглядывая в глаза людям, большинство из которых уж что-то жуёт, ждут.

Я спрашивал себя: разве несправедливо будет, если человеческие муравейники будут навсегда разрушены в новой войне? Ведь точно по Достоевскому, бесчисленные как песок морской, ни один из проживающих в этих чудищах не живёт в согласии с самим собой, не найдёшь среди них спокойной души. Зачем тесниться, портить друг другу жизнь, когда есть пространства, совершенно не изгаженные (да и изгаженные можно вычистить, только бы никто не мешал, только бы настоящую свободу), на которых при современных орудиях труда можно жить и горя не знать?

И, во-вторых, за прошедшие четыре года, когда Россия обогатилась за счёт сильно подорожавших земных ресурсов, стало окончательно ясно, что мы из себя представляем. Перестройка свершилась!!! Результат – не социализм, не классические деспотизм, олигархия или демократия. У нас родилась и процветает самая настоящая плутократия с застенчиво шаловливым лицом. Кто скажет, что это не так, тому достаточно задать хотя бы три вопроса. Что мешает правителям вот уже пятнадцать лет сделать рубль нормальным? Почему с незапамятных времён народ-люмпен с помощью новейших электронных средств сознательно (сознательно!) опускают до всё более низкого духовного уровня? Почему вчерашние нехристи, вдруг научившиеся креститься, не знают Библии, где, например, есть сюжет о двух чудаках, нашедших клад, из которых один свой горшок с тугриками зарыл в землю, и те пропали, а другой пустил деньги в оборот и, умно распоряжаясь, сделал себе и многим полезное…

Почему? Почему? И опять вспоминается Гоголь. В связи с новейшими разговорами. Что Гольфстрим остывает, и нас ожидает вовсе не затопление, а очередной Ледниковый период. Что после спида, ящура и птичьего гриппа грядут новые болезни, а люди в массе своей всё более восприимчивы ко всякой заразе. А самая жуткая и вполне осуществимая фантасмогория – Вечная Жизнь, новейшее изобретение, почище и страшнее атомной бомбы. Подумать только! Народ к Средству не допустят. И будут над смертным народом бессмертные товарищи Путин, Лужков, наш ростовский Чуб и ещё всякие замечательные лица. Сотворившие себе троны, они и теперь кажутся бессмертными, но Вечность…

Мы дети Космоса. Может быть, спасение придёт оттуда? Пульнёт он, как Бог равнодушный, в нас каменную или ледяную глыбу с… ну очень тяжёлую и быструю, и сотворится тьма, и погибнут почти все шесть миллиардов человеков, но кое-кто выживет и даст потомство и всё начнётся сначала, и опять несколько тысячелетий Земля будет чистой и прекрасной, а новые люди мало что ведающими…

Упаси нас, Космос, от такого спасения.
_____________________
© Афанасьев Юрий Львович