Каждое воскресенье в час дня над Гарвардским университетом плывет звон русских колоколов. В иные дни они возвещают о формальных обедах, футбольных матчах и других гарвардских мероприятиях.

В 1985 году наместник Данилова монастыря архимандрит Евлогий сделал устный запрос послу США в СССР о возможности возвращения колоколов в монастырь. В 1988 году во время визита в Москву президент США Рональд Рейган посетил Данилов монастырь и одобрил идею возвращения святынь на родину

1.     Русские звоны

Мы слишком долго были отлучены от целых пластов нашей духовной культуры, в том числе и от колоколов. И потому услышать впервые подлинный русский колокольный звон оказалось для меня величайшим откровением.
А случилось это, когда на исходе лета одного из 80-х годов неожиданно решила я поехать в Ростов Великий (Ярославский), прародитель нашего южного Ростова-на-Дону, в гости к знакомому художнику. Окна его маленького домика и сейчас смотрят прямо на гладь волшебного озера Неро с туманными очертаниями башен старинного монастыря на другом берегу. С противоположной стороны почти нависает над домиком стена совершенно сказочного Ростовского кремля, не скрывающая колоколен и куполов старинных храмов. Некоторые из них превращены в музеи.
Здесь оживает история. XIV-XVI век - феодальные распри, Орда, горящие поселения, потоки крови, страх. И тут же, рядом, спокойные в великом безмолвии отшельники - дух, нравственной силой противостоящий мирской суете, вознесенный над нею. Для Дионисия, Феофана Грека, Андрея Рублева и многих других, в том числе и безвестных иконописцев, мучившие их нравственные проблемы были превыше всего. Об этом говорит совершенно самобытный, неповторимый мир созданных ими икон. Иконопись была одним из немногих способов духовного самовыражения. Да еще православные песнопения, достигшие удивительной гармонической красоты в Знаменном распеве, да еще колокольный звон.

Сначала он донесся до меня, приглушенный толстыми стенами музея. Я слышала ростовские звоны и в записи на пластинке, но разве сравнимы эти впечатления с тем душевным состоянием, которое возникает, когда слушаешь звон, стоя около храма, в небольшом отдалении от звонницы, смотришь в синее небо на золотые купола, клубящиеся облака, плывущие над ними, и чувствуешь себя будто в центре звучащего пространства, где сферы тяжелых звуков переплетаются с подголосками и малиновым перезвоном малых колоколов, где все эти звуки многократно отражаются друг от друга, сливаясь и расходясь, заполняют все тело, кружат голову, создают как бы невесомость совершенной отрешенности от земного мира, в то же время благославляя его красоту. Они "растворяют" в себе твое тело, возносят освободившуюся и плывущую по звуковым волнам душу, и ты ощущаешь вместе с движением звуковых сфер движение Земли и всех сфер небесных, всей Вселенной. И невольные слезы неостановимо исторгаются из каких-то, доселе неведомых глубин.

Немудрено, что колоколам в России давали собственные имена, воспринимая как живые существа, наделенные душой. За бунтарский звон их били плетьми, вырывали языки, ссылали, плавили. [Знакомый звонарь рассказывал, что колокол иногда снимают и купают с мочалкой.] Рождение колокола напоминает появление на свет ребенка. Исправить неудачную отливку невозможно иначе, как уничтожить и заново перелить. Неудачи преследовали даже самых искусных мастеров, Отливка колоколов была святым делом, священнодействием. Очень выразительно это показал режиссер Тарковский в фильме "Андрей Рублев". Гениального иконописца и мастера-литейщика он поставил на одну высоту, как самозабвенных творцов красоты.
Известно, что без новгородских колоколов не сложилось бы гениальное творчество Сергея Рахманинова так, как мы его знаем. Без колокольного звона, плывущего в золотой дымке заката над волжским Плесом, мы никогда бы не увидели лучших картин Исаака Левитана. Кто не замирал, слушая знаменитую песню "Вечерний звон"? Какие великие певцы включали ее в свой репертуар!

Звон, и радугой росистой
малый купол окаймлен...
Капай, частый, капай, чистый,
серебристый перезвон...
................................................
И ясны глаза иконок,
и я счастлив потому,
что церковенка-ребенок
распевает на холму...

- так вспоминал на чужбине родные звуки писатель Владимир Набоков.

Колокольный звон московских звонниц мы слышим в поэзии и прозе Марины Цветаевой. В праздничные дни несколько тысяч колоколов превращали Москву в радостно звучащее пространство. Один из простонародных персонажей Цветаевой говорит: "Как загудел этот Иван Великий колокол - да в ответ-то ему, да кажинная на свой голос-то, да врозь, да в лад, да в лоб, да в тыл - уж и не знаю, чугун ли гудит, во мне ли гудёт... Никогда мне того не забыть". Или вот еще из тех же записных книжек - Марина обращается к собеседнику: "А вот у меня ещё с собой книжечка о Москве, возьмите тоже. Вы не смотрите, что маленькая - в ней весь московский звон". "Весь московский звон" - как обозначение значительности, глубины (хоть и маленькая). Русский философ В.Ильин писал: "Вкус к колокольному звону, богатство колокольных композиций (рисунков звона) и понимание смысла того языка, которым говорит колокол, вполне соответствует высоте, глубине и красоте православно-русской литургии, в которой колокольный звон наряду со знаменным распевом, составляет существенный момент".

Я приехала в Америку к дочери, работающей в Гарвардском университете, и почти сразу натолкнулась в русскоязычных изданиях на две статьи о колоколах московского Свято-Данилова монастыря в Гарварде (Леонид Спивак. Когда бьют колокола. Журнал "Контакт", декабрь 2005, Бостон; Протоиерей Роман Лукьянов. Под звон колоколов. "Лидер" №1(12), январь-февраль 2006, Бостон).

С автором одной из них я встретилась в маленькой, но очень красивой Богоявленской русской православной церкви на окраине американского города Бостона. Как говорят о нём здесь, протоирей отец Роман Лукьянов, - "воплощение почти забытого нами образа русского человека, сердечно преданного идее служения". "Церковь, история, связь традиций и дня сегодняшнего для него - тот колокольный звон, который не умолкает в сердце, горячо болеющем за Россию, - так пишет об отце Романе редактор бостонского журнала "Лидер". Прихожане церкви - потомки русских политэмигрантов и эмигранты разных поколений. Недавно их пожертвования, собранные для колоколов Алапаевска, - места трагический гибели русской царской семьи - были отправлены из США в Россию.

- Слышите ли Вы различия между звучанием русских колоколов и западно-европейских, - спросила я отца Романа.
- Безусловно, - ответил он. - Вот, познакомьтесь - это наш звонарь Федор Финкель. Он Вам расскажет.
- Один католический колокол, - сказал Федор, - дает одну ноту. Поэтому из них делают карильоны. Несколько колоколов - несколько нот. Карильон - как колокольное пианино. На карильонах можно даже Баха играть. Православный колокол дает два тона, а между ними - до сотни обертонов. Они зависят от множества условий, например, от силы удара или от погоды. Поэтому православный колокол - единственный инструмент, который сам пишет музыку.
Православный колокол закрепляется намертво и звонится только в язык, который должен находиться не посередине, а сбоку, у самой кромки. Католический колокол для громкости звучания раскачивается весь. И он раскачивается, и язык раскачивается. Они звонят мелодии, а мы звоним только ритмы. Мелодию православный колокол создает сам. Причем каждый раз получается разная мелодия при одном и том же ритме. Это - единственный инструмент, обладающий таким свойством.
Слушая Фёдора, я вспомнила, как В.Ильин писал, что сознательно вызванивать на колоколах мелодию - значит поручать колоколам несоответствующую им задачу. Мелодическая фигура на колоколах, как звучание курантов или музыкальной табакерки, носит характер чего-то надуманного, искусственного, механического, мёртвого. Подлинная музыка православных колоколов - это физические колебания и волнения больших масс воздуха, организованный гармонический шум ритмо-тембров, ритмо-обертонов. Православный звон - это как бы сочетание оживлённо-плясового ритма с мощным гулом, это, как гомон и щебетанье птиц на птичьем, но и людям понятном языке, это звучащая мудрость материи, её ответ на божественный зов.

- Все особенности православного колокола, - продолжал Фёдор, - связаны с секретом сплава. В Средневековой Руси мастера-литейщики хранили этот секрет и передавали из поколения в поколение. Но он был утерян. Говорят, что специалисты завода им. Лихачева, которые отливали колокола для восстановленного в Москве Храма Христа Спасителя, открыли этот секрет. Сплав может содержать множество металлов, но главные - медь и олово. Для определенного тембра звучания добавляют золото, серебро, платину, железо и другие металлы. Важно, чтобы сплав был очень однородным. Если в каком-нибудь месте больше олова, то колокол в этом месте треснет, так как олово хрупкий металл, если больше меди, то в этом месте будет залипать язык, и колокол не зазвонит. Вообще тонкостей очень много.
- В литературе о составе "певучего сплава" говорят разное, - добавила я, - но пишут, что медь должна быть очень чистой. Тогда при определенном профиле колокола и количестве металла можно достаточно точно заранее задать звук. Кстати, я читала, какое большое значение для звучности имеет форма (профиль), изготовление которой требует очень точного расчета и тоже имеет массу тонкостей. Профиль также держали в секрете и передавали из поколения в поколение. Ведь специальных школ отливки, так же, как и звона, не было. Но кроме этого надо было правильно сделать литейную яму, правильно провести заливку, остывание и, наконец, подъем колокола.
- Да, это так, - кивнул Финкель. - Но даже современные технологии, например, компьютерная, не всегда спасают от неудачи. К сожалению, в некоторых церквях звонят такие неудачные колокола.
- Я предполагаю, - продолжил разговор отец Роман, - что изобретателями карильонов были голландцы. Играют они на колоколах кулаками, ногами. Я сам это видел. Их колокольный звон - это песенки или какие-то музыкальные произведения. Был я и в Германии. Мне показалось, что у немцев нет развитой культуры колокольного звона. Их больше интересуют органы и оркестры. В Швейцарии культура звона есть. Англичане любят звон - но их звон математический. Например, если три колокола, то они звонят: первый, второй, третий, потом - первый, третий, второй, затем - второй, третий, первый и так далее. Если колоколов восемь, то таких пермутаций столько, что они практически никогда не повторяются. Но такого звона, как в России, в Западной Европе, конечно, нет. Да нигде нет. Ритм русских колоколов действует возвышающе и успокаивающе на сердце и нервную систему. Русский звон - это форма молитвы. Знаменитый звонарь Конев Юрий Сергеевич говорил, что русский звон прогоняет злые, нечистые силы, прогоняет лукавого.

- Но ведь дело не только в колоколах, - сказала я, - но и в мастерстве звонаря.
- Конечно, - ответил Финкель, - но православный звонарь должен звонить так, чтобы его никто не замечал. Вы обращали внимание на то, как в церкви читают молитвы: никаких артистических интонаций, никаких привнесений от личности читающего - только текст. Так и с колоколами. Человек должен сосредоточиться не на звонаре, а на звоне. Звон - значит надо идти молиться.


2.     Звонарь

>"Музыка выразит то, о чем не расскажет слово. А то, чего не передаст своей песней ни один музыкальный инструмент, донесет до сердца каждого колокольный звон".
К.К.Сараджев

Имя знаменитого русского звонаря Константина Константиновича Сараджева упоминают практически всегда, когда идет речь о русских колоколах в Гарварде. Обычно рядом с его именем ставят слово "гениальный". Но и в американских, и в русских публикациях последних лет, попавших в мои руки, или вообще не разъясняется, в чем его гениальность, или же говорится: "Гениальный по своему слуху", то есть одаренный от природы тем, чем не одарены другие.
Здесь содержится и несправедливость по отношению к Сараджеву, и просто ошибка. Можно ли употреблять понятие "гениальный" по отношению к дару природы? Талант, заложенный генетически, это - только потенция, которая может погаснуть, а может в определенных условиях дать гения.
Гениальность предполагает создание принципиально нового в той или иной области, того, чего не было раньше, того, что совершает качественный переворот в представлениях о каком-либо предмете. Гением был Исаак Ньютон, гениями были И.С.Бах, В.А.Моцарт. Все они обладали способностью невероятного сосредоточения на предмете своих занятий (до самозабвения) и одновременно огромной эрудицией, предельной полнотой знаний о предмете. Это - только необходимые условия, но без них не может возникнуть соединение того, что ранее считалось несоединимым и рождение открытия, которое мы называем гениальным, а его создателя - гением.

Когда три года тому назад на букинистической распродаже мне попалась книжка А.И.Цветаевой "Мастер волшебного звона", я еще ничего не знала о Сараджеве и о том, что все только что сказанное можно отнести к его личности и исканиям. Я не знала ни о гарвардских колоколах, ни о том, что это была третья книга Цветаевой о Сараджеве после второй - "Сказ о звонаре московском". Рукопись первой книги "Звонарь", начатая в 1927 году, была утеряна, мы не знаем при каких обстоятельствах. В 30-е годы А.И.Цветаева была отправлена на долгое время в сталинские лагеря. По возвращении, в 1977 году, была издана повесть "Сказ о звонаре московском", а спустя 11 лет - третья книжка. Потребность писать снова и снова диктовалась расширением информации о герое и, конечно же, восторгом перед личностью Константина Сараджева, или Котика, как называли его родные и друзья, отличая от отца - скрипача, профессора дирижерского искусства в Московской консерватории, тоже Константина Сараджева.
Дом Сараджевых всегда был полон музыкой, потому что замечательной пианисткой была его мать (дочь знаменитого педиатра, профессора Н.М.Филатова, памятник которому стоит в одном из скверов Москвы). Сестры играли на фортепиано, скрипке, арфе.
Но музыкальное дарование Котика было особым. Профессиональный музыкант, кроме основного звука, может слышать несколько дополнительных, обертонов. Котик утверждал, что слышит 121 бемоль и 121 диез по отношению к каждому звуку октавы, то есть 243 звучания, а в октаве - 1701 звук. А.Цветаева пишет, что это подтверждалось объективной проверкой на акустических приборах, причём диапазона прибора не всегда хватало. Прослушивая многочисленные детские сочинения Котика для фортепиано, композитор Р.Глиэр сулил ему будущее выдающегося композитора. К тридцати годам Котик овладел игрой практически на всех музыкальных инструментах. Но они мало интересовали его, потому что с очень раннего возраста он был зачарован и пленен музыкой колоколов, единственно соответствующей его слуху. Говорили, что Котик мог различать по звучанию каждый из четырёх тысяч колоколов Москвы. Он видел звуки, слышал краски. Его цветомузыкальные искания были близки к Скрябину, в музыке которого он слышал колокольность.

Однажды, когда Котику было 7 лет, он гулял с няней возле Москва-реки. Вдруг неожиданно раздался отдалённый звон большого колокола. Котик остановился, будто связанный этим звуком, от волнения заплакал и потерял сознание. "Долго не мог я узнать, откуда доносится этот звук величайшей красоты, и это было причиной постоянного страдания", - писал впоследствии Котик. В 14 лет он сначала просто ходил на колокольню во время звона, а вскоре начал звонить сам. А.В.Свешников (известный хоровой дирижёр) писал, что никому, кроме Сараджева, не удавалось извлекать из колоколов такой необычайно мягкий и гармоничный звук. Его звон обладал очень сильным эмоциональным воздействием. Часто, чтобы послушать Котика, возле колокольни собиралась музыкальная элита Москвы, а в соседних домах открывали окна. Даже зимой стояли на морозе, ждали, прыгая с ноги на ногу.
Однако Котика волновали вопросы отнюдь не религиозные, но чисто иузыкальные. Можно утверждать, что он первым осознал необычайные возможности колокола как музыкального инструмента. Он мечтал о "колокольном оркестре", звоннице из 34 колоколов с ярко выраженными индивидуальностями, отлитых по всем правилам колокольно-литейного искусства. Для этого он изучал особенности разных колоколов. В Пушкинском доме в Москве хранятся сейчас его исследовательские записи 317-ти звуковых спектров наиболее значительных колоколов Москвы. Он изучил не только особенности образования этих спектров, но и особенности совместимости их звучания при изменении силы удара. Сохранились его чертежи звонницы с подробными описаниями. Специалисты говорят, что для создания этих чертежей нужно было преодолеть "лес трудностей" и проявить необычайные знания, целеустремлённость и трудолюбие. На исходе 20-х годов композитор Р.Глиэр безуспешно добивался в Наркомпросе решения о создании звонницы для Сараджева. Сам Котик "добиваться" ничего не умел. Своей незащищённостью в жизни он многим напоминал князя Мышкина.

Звонница была необходима ему для исполнения собственных колокольных сочинений. Другим инструментам для этого недоставало звукового богатства. Однажды он в сердцах назвал рояль "темперированной дурой". Тем не менее его попытки изобразить на рояле звучание колоколов всегда вызывали восхищение.
Котик Сараджев говорил, что для того. чтобы слушать и понимать колокольную музыку, достаточно иметь обыкновенный музыкальный слух, но, чтобы писать её нужен слух гораздо тоньше абсолютного. Он называл его "истинным". "Истинный слух, - писал К.К.Сараджев, - это способность слышать всем своим существом звук, издаваемый не только предметом колеблющимся, но и вообще всякой вещью. Звук кристаллов, камней... Пифагор, по словам своих учеников, обладал истинным слухом и владел ключом к раскрытию тайн живой природы". Слова Р.Роллана - "Всё в мире музыка. Всё вибрирует вплоть до камня..." - я воспринимала, как метафору. Может быть, Роллан тоже обладал истинным слухом? Сараджев считал, что дар истинного слуха потенциально заложен в каждом человеке и что его можно развить.
Всё, что было связано с колоколами, наполняло детскую душу Сараджева сияющей радостью. В нём жила потребность делиться этой радостью с окружающими. Он умел доступно, хорошим литературным языком излагать свои мысли и устно, и письменно. А.И.Цветаева сохранила очень подробные воспоминания о его публичном докладе "О художественно-музыкальном значении колокола и о воспроизведении музыкальных произведений на колоколах". Сохранились, к сожалению, только разрозненные листы его большого теоретического труда "Музыка - колокол". Для представления об этом приведу пару цитат.
"Колокол - инструмент наивысшей сложности, колокол всего ближе способен передавать звуки, имеющиеся в природе... В природе не существует диссонансов. Диссонанс - явление, происходящее от недостаточного развития человеческого слуха, слухового аппарата".
"Теория колокольной музыки не имеет ничего общего с теорией и правилами обычной музыки. В колокольной музыке всё основано на колокольных атмосферах, которые все индивидуальны... тут нот нет...сплетение звуковых атмосфер." Он изображал графики этих сплетений, называя их "деревьями" и "кружевами". Это и были колокольные ноты.

Но, быть может, самое главное состояло в том, что, как писал музыковед М.Тараканов, колокола для Сараджева были средством поисков новой гармонии, новых путей в музыке. В этих поисках он двигался в том же направлении, что и другие талантливые музыканты. Позже, в 70-е годы, когда Котика уже не было в живых, появилось много работ о колоколах и звоне, проводились конференции. Имя К.К.Сараджева заняло почётное место, потому что он был первопроходцем и сделал то, что до него не делал никто. Возможно, этот взрыв интереса к колоколам был связан и с тем, что, наконец, право не существование получила новая музыкальная гармония таких многокрасочных звучаний, где отдельные звуки не имеют самостоятельного значения (как в колокольном звоне), а создают звучащее пространство, переливающееся радугой оттенков (сонорное многоголосие). Одновременно в новой музыке новую роль стала играть особая ритмическая организация, реализуемая ударными комплексами. Идеи К.К. Сараджева органично соединяли в себе обе тенденции, предвосхищая будущее музыки. Однако Сараджеву не суждено было довести свою работу до логического конца.

В 1930 году, когда Котику было 39 лет, волей Советской власти церкви были закрыты, а колокола сброшены для переплавки в медные котлы. Можно представить, какой трагедией обернулось это событие для Котика. Крупнейшие учёные и профессора консерватории письменно ходатайствовали перед правительством о предоставлении К.К.Сараджеву возможности продолжать творческую и исследовательскую деятельность (14 подписей). Тщетно: чиновники были глухи.
Говорят, что после 1930 года Котик продолжал писать свою книгу "Музыка - колокол", что на хлеб он зарабатывал, работая тапёром в кинотеатре. Говорят, что в 1942 году он ушёл из жизни в доме для душевнобольных.
Среди ортодоксально верующих звонарей сейчас существует мнение, что Сараджев был наказан высшими силами, потому что не следовал только церковным канонам. Конечно, это не так. Он отдавал Богу богово, добросовестно вызванивая канонические ритмы во время богослужения, иначе его бы просто отлучили от работы в церкви.

Если говорить мистическим языком, то его погубил тот "тьмолюбивый дух", который, по мнению В. Ильина, действовал" в русской революции с самого зачатия её. Ныне, - писал Ильин в 1930 году, - обрушился он на колокола и колокольный звон. Трудно найти явление более символическое, чем этот вызов, брошенный небесам. На философском языке можно было бы окрестить одержимость революционеров как предельный психологизм: воспалённая, безумная, бредовая голова и холодное, жестокое, глухое сердце. Это состояние - полная противоположность духовности, которая характеризуется холодной, ясной головой и любящим, горячим сердцем." Ясной головой и любящим сердцем обладал гениальный звонарь Константин Сараджев


3.     ZVON

Анастасия Ивановна Цветаева хорошо знала талантливую семью Сараджевых. Поставить под сомнение то, что она пишет о Котике с его собственных слов и со слов его родных и близких просто невозможно. Но авторы в целом очень добротных статей о русских колоколах в Гарварде, ссылаясь только на "Сказ о звонаре московском", очевидно, не читали последнюю книгу Цветаевой о Котике Сараджеве "Мастер волшебного звона", написанную ею вместе с родным братом Котика Нилом. Иначе они бы не допустили досадных неточностей.
Так, рассказывая о пребывании Константина Сараджева в Гарварде, отец Роман считает, что "восполняет пробел в биографии" знаменитого звонаря. На самом деле пробела здесь нет. поскольку Цветаева пишет об этом, опираясь на очерк профессора латыни Гарвардского университета М.Хзммонда, который в 1930 году был причастен истории с колоколами.
Другой автор, Леонид Спивак, вслед за Хэммондом сообщает, что отец К.К.Сараджева "был профессором в области колоколоведения", а мать происходила "из семьи звонаря". Специальности "Колоколоведение" в консерватории просто не было, как не было в России и школ колокольного звона. Котик потому и не получил формального музыкального образования, что школа обычной темперированной музыки, как узкая одежда, сковывала возможности его уникального, "колокольного" слуха. Феномен Котика Сараджева с сочетанием в нём редкой музыкальной одарённости и исследовательского разума учёного был, очевидно, генетически обусловлен именно счастливым совпадением двух фамилий: талантливого музыканта К.С.Сараджева и по материнской линии - основателя русской педиатрии, учёного Н.Ф.Филатова, и это важно.
Но не менее важно то, что у А,Цветаевой и авторов названных выше статей совершенно по-разному обозначена цель приглашения К.К.Сараджева в Америку. А.И.Цветаева пишет, что в 1930 году к отцу Котика пришли два американца с предложением его сыну поехать в Соединённые штаты, заключив с ними контракт. Они восхищены его звоном - симфонией на колоколах и обещают "построить для него в Гарвардском университете звонницу, закупив нужные колокола в СССР". Звонница из 34-х колоколов, мечта жизни Котика - ради этого он поехал бы куда угодно! Цветаева пишет, что в эти месяцы она не видела Котика - он исчез. Потом оказалось, что Котик был предельно занят отбором колоколов для будущей звонницы. Он обходил колокольни закрываемых церквей, составляя списки необходимых колоколов, уточняя их характеристики. Эти списки он вручил американцам. Они сохранились и поныне. Цветаева обращает наше внимание на то, сколько жара и воли было вложено в эту работу, как точны и подробны указания: нумерация колоколов, их названия, решённость их сочетаний с учётом индивидуальностей, растущее число подборов, из которых надо было выбирать то, что поедет за океан - "прогреметь, прозвучать русской славой на чужой земле".
Американцами, о которых идёт речь, были профессор Гарвардского университета Томас Уиттемор, организатор археологических экспедиций      по всему миру и собиратель древностей, и предприниматель, совладелец крупнейшей в мире компании по производству сантехники Чарльз Крейн. Известно, что и Уиттемор, и Крейн многократно бывали в России и на протяжении многих лет занимались разнообразной гуманитарной и благотворительной деятельностью по отношению к русским эмигрантам. Кроме того, Крейн снабжал хлебом русских монахинь в Палестине.

Пересказывая очерк Хеммонда, Цветаева пишет, что восторженный интерес к России привёл Уиттемора "к решению добыть для Америки один из колокольных наборов (называемый им и далее американцами русским словом - "Zvon")". В середине 30-х годов Уиттемор обнаружил в Москве уже снятые для переплавки ценнейшие колокола "первого на Москве" Свято-Данилова монастыря и, как пишет Хзммонд, решил спасти их, тем более, что уникальные колокола можно было приобрести по цене металлолома. Крейн охотно взял на себя роль спонсора. В начале осени 1930 года Чарльз Крейн предложил в дар Гарварду подбор из 18-ти колоколов (не из 34-х, как это нужно было для звонницы Сараджева). Предполагалось, что колокола будут установлены на самой высокой в Гарварде башне только что построенного общежития Лоуэлл-хауз. Президент Э.Л.Лоуэлл был в восторге от того, что университет приобретёт традиционную старо-английскую атмосферу. Оба автора указанных выше статей, ориентируясь на архивы Гарварда, пишут, что Советы отпустили Сараджева по просьбе Уиттемора для помощи в осуществлении именно этого проекта: для консультаций при установке колоколов и обучения студентов колокольноиу звону. Колокола Свято-Данилова монастыря входили в список Сараджева, но позднее выяснилось, что недостающие колокола никогда оплачены не были. А Котик до последнего дня пребывания в Америке всё надеялся и ждал, что они вот-вот прибудут.
Итак, сделка купли - продажи колоколов (с мелким чиновником Наркомторга) состоялась, и колокола вместе с Сараджевым должны были отплыть на пароходе из Ленинграда в Нью-Йорк, а затем отправиться в Бостон. Но в Ленинграде, подъезжая к вокзалу, Котик услышал поразивший его красотой звук отдалённого колокола. Выскочив из вагона и забыв об Америке, он пошёл на этот звук. Пароход уплыл без него, а исчезнувшего звонаря только на другие сутки обнаружили на одной из колоколен, где он уже отзвонил заутреню и собирался звонить во второй раз. Две недели ожидания следующего рейса Сараджев посвятил изучению колоколов Ленинграда.
Дальнейшие события А.И.Цветаева и авторы указанных статей описывают в основном одинаково. Котик появился в Гарварде в холодный осенний день налегке, будто он только вышел из дома, и на вопрос:" Где Ваш багаж?" - ответил вопросом: "Где колокола?". Он сразу определил, что один колокол не подходит к комплекту по звучанию, и его повесили в башне Школы бизнеса "для обозначения перемен".
Зная немного немецкий и французский, Котик совершенно не говорил по-английски, к тому же заикался. Он шокировал американцев своей рассеянностью и некоторыми особенностями непосредственного поведения. Это затрудняло общение, несмотря на то, что некоторое время рядом с Сараджевым находился русский студент - переводчик, который "нежно любил его" (Хэммонд). Добрые, уважительные отношения сложились у него и с мастером строительных работ. Все остальные воспринимали его либо как сумасшедшего, либо, в лучшем случае, как слишком эксцентричного чудака, "русского шамана".

Подъём колоколов на 38-метровую башню оказался сложной технической задачей. После того, как были построены деревянные леса и колокола с осторожностью ручными лебёдками подняты на башню, их закрепили в соответствии с указаниями Сараджева. Но американцы никак не могли понять, почему нельзя управлять колоколами из закрытого тёплого помещения этажом ниже с помощью электрического пульта, почему цепи и верёвки нельзя заменить стальными тросами, а колокольные языки - ударниками. Котик пытался объяснить, что звонарь должен "чувствовать" колокола и находиться среди них в любую погоду. Но, когда он занялся настройкой колоколов традиционным русским способом, используя большой колокол как камертон, а у остальных подпиливая и подрубая зубилом края, то об этом сообщили Лоуэллу, и тот запретил "портить колокола" (Уиттемора в то время в Америке не было). К тому же студенты, гремя сковородками, будильниками, саксофонами и мяукая, устроили бунт, так как неприятные звуки мешали им заниматься. Таким образом, настройка колоколов не состоялась, а у Котика из-за всех неприятностей произошёл нервный срыв с эпилептическими припадками. В дополнение к этому он жестоко простудился, так как для глубокой осени был слишком легко одет, и каждый день добирался пешком до колокольни, преодолевая большое расстояние (он не догадался попросить, и никто не догадался дать ему тёплую одежду и поселить поближе). Его поместили в больницу. Затем отправили в Россию, выписав чек на 50 долларов, которые на обратном пути он получил в Гамбурге. По воспоминаниям близких приехал он в психически нормальном состоянии с ворохом подарков родным и друзьям, и на все вопрося об Америке отвечал односложно: "Ничего особенного. Одни ам-мериканцы!". Возможно, он боялся сказать лишнее, потому что США в то время ещё не признавали СССР как государство, а за неудачно сказанное слово можно было поплатиться.
М.Хзммонд в своём очерке писал о Сараджеве, что, "несмотря на свою техническую квалификацию, он был плохим приобретением для Гарварда, потому что имел рассеянный характер, говорил только по-русски и лишь немного по-немецки и по-французски, а лицо его было серьёзно повреждено во время войны. Эта травма или наследственность явилась причиной эпилептических припадков. Всё это вместе привело к тому, что он не был человеком, внушающим доверие и уважение."
А.И.Цветаева ни слова не пишет о том, что лицо Котика было повреждено (она называет его красивым), нет у неё и упоминания об эпилептических припадках: то ли из деликатности (она его понимала и любила, как, впрочем, и все, кто его знал в России), то ли потому, что в России этого с ним не было. Во всяком случае не в этом дело. И остаётся только сожалеть, что такая прекрасная, демократическая, открытая разным народам страна, как США, не смогла понять и принять от К.К.Сараджева в подарок огромные богатства его души, которыми он так щедро делился со всеми.
После отъезда Сараджева из США работы по установке колоколов продолжались, но ещё не были закончены, когда 4 колокола Лоуэлл-хауза возвестили о наступлении Нового 1931 года. Предварительно состоялся совет, на котором Гарвардский учитель пения Горохов и приглашённый из Нью-Йорка русский певец Андронов, который 30 лет тому назад в течение 5-ти лет звонил в России в колокола, подтвердили, что схема расположения колоколов и все другие указания Сараджева правильны. Но звон Андронова больше напоминал шум, хотя после двухнедельной тренировки какое-то подобие звона получилось. Ярости студентов не было предела. Хэммонд пишет также, что сам частенько звонил в Даниловы колокола, чтобы развлечь публику после большой пирушки.
В феврале 1931 года работы по установке колоколов были закончены, и в честь католической Пасхи был дан первый концерт колокольного звона. Отец Роман пишет, что "звонарь не смог увлечь публику красотой ритмического рисунка, характерного для русского звона", а через год бостонская газета характеризовала Zvon, как "30 тонн металла и ни одной ноты".

Несмотря на постоянные протесты студентов, Zvon продолжался до октября 1933 года, когда новый президент Гарварда запретил его своим первым актом. В октябре 1934 года правящая корпорация Гарварда восстановила Zvon, поручив его главе музыкального факультета Тильману, который специально изучал традиции русского колокольного звона. Во время второй мировой войны колокола не звонили. А до этого произошла забавная история. Отец Роман узнал о ней из архивов Гарварда. Очевидно, кто-то из студентов, написал президенту США Ф.Рузвельту о том, что Гарвард решил назвать колокольную башню его именем. Получив согласие Рузвельта, руководство Гарварда было вынуждено послать извинения. Рузвельт ответил, что он "помнит управляющего Лоуэлл-Хауз как своего учителя математики, который на мог провести прямую линию на классной доске, и вообще он, Рузвельт, предпочел бы, чтобы его именем назвали щенка или младенца, им, по крайней мере, можно дать успокоительное, чтобы они замолчали."

После войны в Гарварде был организован студенческий клуб Звонарей Русских Колоколов, и Zvon возобновился. Но состав звонарей каждый год меняется, и систематического преподавания нет. Сейчас клубом руководит выпускник Гарварда по специальности "История науки", молодой доктор наук Луис Кампус. Он звонит уже 10 лет, был в Свято-Даниловом монастыре и обучался там звону. Но на сегодняшний день колокольня не в лучшем состоянии. Сыромятные ремни, на которых подвешиваются языки сгнили, и некоторые языки утеряны. Цепи и верёвки заменены тросами. По мнению старшего звонаря Свято-Данилова монастыря современное устройство Гарвардской колокольни не предназначено для исполнения русских традиционных звонов.
- Нравится ли Вам звон колоколов Лоуэлл-хауза? - спрашивала я студентов.
- Нравится? Это - ужасно! Другого ответа мне услышать не пришлось.
- Знаете ли вы, что это - русские колокола? - лучше бы этого вопроса я не задавала.
Звон Гарвардских колоколов мне показался торжественным и печальным. Отец Роман назвал его "гласом вопиющего в пустыне".


4.     С надеждой на возвращение

Последний этаж общежития Лоуэлл-хауз, и перед нами - дверь на башню. За дверью начинается подъём по нескольким почти вертикальным железным лестницам. Наши проводники - Луис Кампус, молодой доктор наук, и студент Гарвардского университета - член клуба Звонарей Русских Колоколов, да ещё два молодых полисмена. Все улыбаются, широко и доброжелательно, по-американски. Со смотровой площадки - город Бостон, как на ладони: островерхие купола многочисленных церквей, крыши ново-английских домов, напоминающих крепости и замки, вдали - небоскрёбы Даун-тауна. Правее - мосты через реку Чарльз, один за другим уходящие в белёсую даль, где вливается река в Атлантический океан. Ещё одна лестница, ещё одна дверь - и мы на звоннице.
Вот они - Свято-Даниловы колокола, позеленевшие от времени, оторванные от дома, но спасённые от гибели. Эмигранты, пасынки. Здесь они добросовестно работают, но вне родины потеряли свой прежний голос, и так, как звонили в России, здесь не звонят. Кампус говорит, что студенты пытаются звонить по-русски. Сегодня воскресенье. Я слышала этот звон, стоя внизу, неподалёку от звонницы. Действительно, - попытка. Но ребята стараются. Сегодня колокола отработали, и сейчас они отдыхают, молчаливые, погружённые в себя.


Почти посредине башни - самый большой, "Благовестник", 1890 года рождения, весом почти 2 тонны, и почти 3 метра в диаметре. А отлил его в Москве тот самый Ксенофонт Верёвкин, что отливал главные колокола для храма Христа Спасителя. По традиции студенты дали некоторым колоколам индивидуальные имена, и здесь называют его колокол Матушки-Земли. Говорят, он восхищал особой дикцией, редкостным сочетанием бархатистых низких тонов и ярких высоких обертонов. Рядом с "Благовестником" - ещё два больших колокола: "Полиелейный", весом около 6 тонн и "Будничный" - Около 2,2 тонн. Десять подзвонных колоколов и четыре зазвонных - в арках башни, силуэтами на фоне безоблачного летнего неба. Самый большой подзвонный весит примерно 1065 кг, самый маленький зазвонный - 10. Среди десяти подзвонных колоколов два - самые древние в наборе. Они отлиты в 1682 году лучшим русским литейщиком Фёдором Моториным, отливавшим колокола колокольни Ивана Великого в Кремле, и были именным вкладом царя Фёдора Алексеевича в обитель. По окружности колокола орнаментом церковно-славянской вязи надпись: "Лета 7190 вылит сей колокол Великого Государя Царя и Великого Князя Феодора Алексеевича, всея Великия и Малыя России самодержца, пожаловал сей колокол Великий Государь в Дом Святых отец Седьми Соборов и благовернаго Князя Даниила при игумене Тимофее с братиею". Большинство колоколов в конце Х1Х - начале ХХ века отливалось на одном заводе так, чтобы звук каждого гармонировал с другими, но не по нотам, а по благозвучию. Набор, создававшийся в течение двухсот лет, - вершина мастерства русских литейщиков. В начале ХХ века знатоки и простые прихожане выделяли редкое по красоте звучание этого подбора среди сотен других московских. Сараджев говорил, что в Свято-Даниловом монастыре исполнялось 43 звона. По словам главного звонаря храма Христа Спасителя Игоря Коновалова, сегодня даниловский "звон" в Гарварде - один из пяти сохранившихся в мире тяжеловесных дореволюционных колокольных ансамблей (остальные находятся в Ростове, Вологде, Псковских Печорах, Таллинне). Его значение исключительно для российской науки, культуры и истории, светской и церковной.
Как известно, в 1930 году Свято-Данилов монастырь был не просто закрыт и лишён дивного голоса своих колоколов: звонницу разрушили, погост снесли, перезахоронив останки Н.В.Гоголя и Н.Г.Рубинштейна, монахов предали суду по сфабрикованному делу и большинство расстреляли.


Лишь в 1983 году государство вернуло обитель церкви и тогда же сразу возник вопрос о возвращении колоколов. В 1985 году наместник Данилова монастыря архимандрит Евлогий сделал устный запрос о возможности возвращения колоколов в монастырь послу США в СССР г-ну Хартману, бывшему выпускнику Гарвардского университета. Через несколько месяцев Председатель Отдела внешних церковных сношений митрополит Филарет делает второй запрос о возможности возвращения колоколов к празднованию в 1988 году тысячелетия Крещения Руси. В 1987 году Наместник Данилова монастыря архимандрит Тихон от имени Святейшего Патриарха Московского и всея Руси направил в Гарвардский университет письмо. Университет ответил, указав на связанные с возвращением колоколов технические и финансовые проблемы. Сумма расходов оказалась очень велика.
В статье о Гарвардских колоколах Л.Спивак утверждает, что вопрос о возврате колоколов был впервые поднят в 1988 году во время визита в Москву президента США Р.Рейгана. Совершенно очевидно, что это не так, но Р.Рейган посетил Свято-Данилов монастырь и одобрил идею возвращения колоколов. Тем не менее после этого вопрос не сдвинулся с мёртвой точки.
Процесс активизировался только в 2002 году, когда в связи с приближающимся в 2003 году 700-летием со дня кончины князя Даниила Московского была создана специальная комиссия во главе с митрополитом Климентом, упрвляющим делами Московской Патриархии. Президенту Гарвардского университета отправили официальное письмо, а при монастыре организовали рабочую группу. В декабре 2003 года в США побывала делегация из представителей церкви и государства во главе с Наместником Данилова монастыря архимандритом Алексием и встретилась с руководством Гарвардского университета. В результате переговоров было подписано "Совместное заявление". В нём российская сторона выразила благодарность за то, что колокола пребывают в целости и сохранности. А администрация университете признала, что эти колокола являются неотъемлемой частью духовного и культурного наследия России. После этого стороны согласились с необходимостью скорейшего решения вопроса о возвращении колоколов в Свято-Данилов монастырь. Первым этапом на этом пути был предусмотрен анализ инженерно-технических возможностей и строительных затрат снятия и замены колоколов. Затраты по такому анализу взял на себя Гарвардский университет. Затраты по замене колоколов другими, их транспортировке и строительным работам взяла на себя российская сторона. Было решено по окончании анализа возобновить переговоры. Стороны выразили радость от встречи и обсуждения этого важного вопроса и надежду на дальнейшее сотрудничество и плодотворное продолжение переговоров. Сейчас первый этап работы завершён. Американцы выполнили свои обязательства. Теперь необходимо изготовить новые колокола для Гарвардской башни взамен Даниловых и доставить их в Бостон. Всё это требует колоссальных затрат.

В феврале 2004 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II обратился с посланием к соотечественникам. В нём, в частности, говорится: "Возвращение колоколов в древнюю Данилову обитель станет важным историческим событием в жизни Церкви и всего Российского государства, ибо явится ещё одним символом обретения некогда утраченной красоты и гармонии духа". В своём послании Святейший Патриарх "выражает признательность всем, желающим принять участие в этой благородной акции"
Соотечественники откликнулись. В их числе оказался глава Суал-холдинга олигарх Виктор Вексельберг, тот самый, который организовал покупку знаменитой коллекции яиц Фаберже и вернул их на родину. Фонд Виктора Вексельберга "Связь времён" берёт на себя основные затраты по возвращению колоколов. Святейший Патриарх благословил это начинание.
- Как Вы относитесь к меценатской деятельности Вексельберга? - На этот вопрос Наместник Данилова монастыря Алексий ответил:
- Разумеется, положительно.
- Что значит для монастыря возвращение колоколов на родину?
- Мы не просто возвращаем исторические и культурные ценности. Мы возвращаем Церкви то, что ей принадлежит. В этом есть духовная и мистическая сторона. Под звон этих колоколов молились наши предки, он возвещал москвичам о любви к Богу, о любви к человеку. В монастырском некрополе похоронены много знаменитых людей, за которых возносилась молитва под этот колокольный звон. Возвращение колоколов станет значимым событием для всей России.
Но мне захотелось узнать, как относятся к возвращению колоколов Луис Кампус, американец, который 10 лет работает с ними.
- Колокола должны вернуться в Россию, - сказал он, радостно улыбаясь.
- А скоро ли это произойдёт, как полагаете?
- Уверен, что очень скоро. Думаю, в этом году.
- Существует мнение и в России, и в Америке, что для американской ментальности больше бы подошли западно-европейские карильоны.
- Нет-нет. Только русские колокола. Русские колокола - лучшие в мире, - сказал Луис.
______________________________
© Боровская Наталья Ивановна