Очищенная кожура времени 

С блюда яблоко зелёное беру,

острым ножиком срезаю кожуру.

Вьётся, вьётся бесконечная спираль,

рококо преображая в пастораль.

Замыкая, начинает новый круг,

утешает и опять бежит из рук.

Я б и рад, но мне не выразить никак

время в этих ненадёжных завитках.

Не моя ли это странная стезя?

Распрямить бы, но, по правилам, нельзя.

Кривизну свою не смеет отменить

в соке яблочном пружинистая нить.

То свивается ракушкою морской,

то надеждой воскресает, то тоской,

то стекает с тонкой кисточки, с пера ль

время, время — бесконечная спираль.

Но однажды я сыграю мимо нот.

Только прежде чем мой ножик соскользнёт,

мне б от яблока хотелось одного:

пусть не съесть, но хоть попробовать его,

чтобы сладость оценить и кислоту

и проникнуть на такую высоту,

где очищенное время — лишь игра,

будто срезанная змейкой кожура. 

            Детская страшилка

Поедатель сидит за высокой стеной,

тёмной ночью выходит, крадётся, как тать.

Он проглотит тебя, не побрезгует мной,

потому что заточен на то, чтоб глотать.

С загребущею ложкой, пуская слюну,

он на запад глядел и скакал во всю прыть

к заграничным застольям, а нашу страну

лишь доил, но не пробовал переварить.

Но теперь за границей глотать не с руки:

там кормушки закрылись одна за другой.

Что ж, настал наш черед растрясать кошельки.

Как считаешь, откупимся, мой дорогой?

Знаешь сам, не откупимся: хрустнет хребет,

лязгнут зубы, когда оскудеет запас…

Я на завтрак отправлюсь, а ты — на обед.

Ну, а ужин пройдет, вероятно, без нас.

Будет кто-то другой едока одобрять.

Нас же примет кишечно-желудочный тракт.

Мы родимую почву пойдем удобрять,

когда он завершит поедания акт.

По следам поэтических строчек…

Ветер ласковый с украденного юга.

Царедворцы. Гимнопевцы. Олимпийцы.

И ворюге декламирует ворюга,

Что "ворюга мне милей, чем кровопийца".

                                             Вадим Жук

Возвращаемся на пройденные круги:

В светлом прошлом мы с тобой не добухали.

Только жаль, что кровопийцы и ворюги –

Это, в общем-то, одни и те же хари.

            Четвертый ангел

В земные страсти вовлеченный,

Я знаю, что из тьмы на свет,

Придет однажды ангел черный

И крикнет, что спасенья нет.

Но простодушный и несмелый,

Прекрасный, как благая весть,

Идущий следом ангел белый

Прошепчет, что надежда есть.

Булат Окуджава

А серый ангел крыльями хлопочет,

толкаясь, прорывается вперёд.

Он белого и чёрного затопчет

и будет прав: настал его черёд.

Но нас уже зовёт идущий следом

четвёртый ангел, грозен и силён,

к сражениям и дьявольским победам

под сень своих коричневых знамён.

Вид сверху

Разбежавшись, оттолкнусь,

раз на Землю оглянусь,

а потом от вас, ребята,

улечу и не вернусь.

Буду в космосе парить,

звёздам головы дурить

и с кометами по-свойски

о погоде говорить.

О политике ж — ни-ни:

этой мелочной возни

нам в галактике не видно

и не слышно, чёрт возьми.

Здесь иные времена,

словеса и письмена.

Здесь иных страстей и бедствий —

скажем прямо — до хрена.

Вы ж с политикой своей

разберитесь поскорей

и, пока ещё не поздно,

помиритесь, ей-же-ей!

Треснет тонкая кора

и нейтронная гора

в Землю врежется — и амба —

будет чёрная дыра.

Но покуда не скосил

вас вселенский некрофил,

обнимитесь и друг друга

полюбите что есть сил.

Вот вам искренний совет,

галактический привет.

Жду ответа, но, учтите,

вряд ли больше сотни лет.

В поисках реальности

Реальность двоится, дрожит, затухая,

во мне распознав подлеца-вертухая,

и снова дрожит, ускользает, как дым.

Её б в кандалы - в Кандалакшу, в Надым,

поскольку, меня принимая за лоха,

реальность словам подчиняется плохо,

дурачит, а я только с виду суров

и нет за душой ничего, кроме слов.

Конечно, преступница эта опасна.

Но я наблюдаю за нею напрасно.

Реальность с трудом отличая от сна,

пойму ли, насколько реальна она? 

Для этого с нею мне надо бы слиться,

узнать, где личины, а где её лица,

суметь приобщиться к единой судьбе.

Но я откололся, я сам по себе. 

Давно уже сжился я с ролью осколка.

Живу и не знаю - а сам я насколько

реален, - дрожу, растворяюсь, как дым.

Как видно, пора собираться в Надым.

           Записка 

Когда, томясь от недосыпа,

во льду ворочалась река,

был серый свет, как снег, просыпан

сквозь кучевые облака.

Река казалась мне ухмылкой

с кривыми льдинами зубов

и вмёрзшей с осени бутылкой,

а в ней запиской — про любовь.

Дрожа от холода, свернулась

она калачиком, но суть

не в том, что ей грозит сутулость

и ноги негде разогнуть.

Записка мёрзнет и мечтает,

признанья нежные тая,

о том, как лёд весной растает,

чтоб плыть в далёкие края.

А там муссоны и пассаты

за трижды тридевять морей

сумеют в руки адресату

её доставить поскорей.